Нет, дела еще не так плохи, пока у него есть здоровье, и он может работать на себя и на своих! – говорил Бреде Ольсен. Да и дети сейчас уж подросли настолько, что могут уехать на сторону и позаботиться о себе сами.
Вот, Хельге уж пристроился на лове сельдей, а Катерина поступает к доктору.
Так что у них осталось только двое младших – да, да, положим, третий на готове. Исаак привез из села еще одну новость: у жены ленсмана родился ребенок. Ингер сразу заинтересовалась: мальчик или девочка?
– Этого не слыхал, – ответил Исаак.
Так у ленсмана родился ребенок! – а не она ли постоянно восставала в женском кружке против непомерного числа детей у бедняков: дайте лучше женщинам право голоса и влияние на их собственную судьбу! – говорила она. А теперь и сама попалась! «Да, – сказала пасторша, – уж она ли не пускала в ход свое влияние, ха-ха-ха-, а вот все-таки не избежала своей судьбы!» Эта острота о госпоже Гейердаль ходила по всей деревне и многим была понятна.
Ингер, может быть, тоже ее поняла, только Исаак не понял ничего.
Исаак понимал, как надо работать, как вести хозяйство. Он стал теперь богатым человеком, имел большой участок с отличной усадьбой. Но из крупных денег, случайно попавших к нему, он извлек мало пользы: он их спрятал. Его прельщала земля. Если бы Исаак жил в селе, общение с людьми, может быть, несколько повлияло бы и на него, там было столько соблазнов, такая тонкость обращения. Он тоже накупил бы ненужной дребедени и ходил бы в красной праздничной рубахе по будням. Здесь, в глуши, он был застрахован от всяких излишеств, он жил на чистом воздухе, умывался по воскресеньям и купался, когда бывал на озере. А тысяча далеров – ну, что ж, это божий дар: разве не надо было спрятать их до последнего скиллинга? А зачем? Исааку хватало на необходимые расходы только от одной продажи того, что ему давали скот и земля.
Елисей понимал больше, он советовал отцу отдать деньги в банк. Может быть, это было умнее, но во всяком случае, Исаак все откладывал, да может так никогда и не отдал бы. Нельзя сказать, чтобы Исаак всегда пренебрегал советами сына. Елисей был вовсе не так глуп, он доказал это впоследствии.
Нынче, во время сенокоса, он попробовав косить – нет, на это он был не мастер, и ему приходилось все время держаться поближе к Сиверту, чтоб тот точил ему каждый раз косу; но у Елисея были длинные руки и сгребал и копнил он сено так, что любо-дорого. Сиверт, он, Леопольдина и работница Иенсина копнили сено после первого покоса, и Елисей тут не щадил себя, работал граблями до того, что руки у него все покрылись волдырями, и пришлось ему замотать их тряпками. Недели две он плохо ел, но работал не меньше. Что-то новое, должно быть, стряслось с парнем, похоже, ему пошла на пользу некоторая неудача в известном любовном деле, – или нечто вроде того, – он изведал чуточку вечной скорби или разочарование. А тут еще он докурил последний табак, привезенный из города, а это при других обстоятельствах могло бы заставить иного конторщика хлопать дверями и грубо выражаться о том и о сем; но нет, Елисей переносил это, как стойкий парень, даже осанка у него стала тверже, одно слово – настоящий мужчина. И что же придумал тогда шутник Сиверт, чтоб подразнить его? Нынче оба брата легли на камни у реки, чтоб напиться, и Сиверт был так неосторожен, что предложил брату насушить какого-то замечательного моху на табак. – Или, может, ты покуришь его сырым? – сказал он.
– Вот я тебе дам табаку! – ответил Елисей, схватил брата за голову и окунул по самые плечи в воду. – Ха, вот и получил! – Сиверт так и пошел с мокрыми волосами.
«Сдается, будто из Елисея начинает вырабатываться настоящий человек!» – думал иногда Исаак, видя сына за работой.
– Гм. Как думаешь, Елисей навсегда останется дома? – спросил он Ингер.
Она посмотрела на него с любопытством и осторожно сказала:
– Не знаю, как сказать. Нет, не останется.
– А ты говорила с ним?
– Нет. Немножко-то говорила. Но я так думаю.
– Ну, а если у него будет свой собственный клочок земли?
– Как так?
– Станет он на нем работать?
– Нет.
– Ну, так ты, значит, спрашивала?
– Спрашивала? Я не понимаю Елисея!
– Нечего тебе его порочить, – беспристрастно сказал Исаак. – Я вижу только одно, что он отлично справляется с работой.
– Ну это, пожалуй, – неохотно согласилась Ингер.
– Не понимаю, чего ты нападаешь на парня, – с досадой сказал Исаак. – Он работает все лучше день ото дня, чего же еще желать?
Ингер пробормотала:
– Он не такой, каким был. Ты бы поговорил с ним о жилетках.
– О жилетках? О каких жилетках?
– Он рассказывает, что летом ходил по городу в белых жилетках.
Исаак подумал и ничего не понял: – А разве ему нельзя дать белую жилетку? – спросил он. Исаак был сбит с толку, все это, разумеется, бабьи глупости, он находил, что парень имеет право на белую жилетку, да, кроме того, не понимал, в чем дело, и потому решил просто перескочить через это:
– А что ты скажешь, если его посадить работать на участок Бреде?
– Кого? – спросила Ингер.
– Да Елисея же.
– В Брейдаблик? – спросила Ингер. – И не думай. – Дело в том» что она уж обсуждала этот план с Елисеем, знала же его хорошо от Сиверта, который не вытерпел и проболтался. А впрочем – зачем же Сиверту было замалчивать этот план, сообщенный ему отцом единственно для того, чтоб его обсудили. Не первый раз он пользовался Сивертом в качестве посредника. Ну, а что же ответил Елисей? Как и раньше, как в своих письмах из города: «Нет, а не хочу забрасывать свою науку и превращаться опять в ничтожество!» Вот что он ответил. Мать стала приводить ему разные разумные доводы, но Елисей на все отвечал отказом, и говорил, что у него другие планы на жизнь. У молодого сердца свои тайны, может быть, после того что случилось, ему казалось невозможным стать соседом Варвары. Этого никто не мог знать. С видом превосходства он возражал матери: он может получить в городе службу лучше той, что у него была, может поступить в конторщики к амтману или окружному судье, а там и еще будет повышаться, через несколько лет он, может быть, сделается ленсманом или смотрителем маяка, или попадет в таможню. Перед ученым человеком так много возможностей.
Как бы то ни было, но мать переменила мнение, он увлек ее, она и сама была очень неустойчива. Свет имел над нею такую большую власть. Зимой она еще читала известный замечательный молитвенник, подаренный ей при выходе из тюрьмы в Тронгейме; но теперь-то! Неужели Елисей может сделаться ленсманом?
– Да, – ответил Елисей, – кто такой Гейердаль? – самый обыкновенный старый конторщик, служивший в конторе амтмана.
Огромные перспективы. Мать готова была прямо отсоветовать Елисею менять жизнь и губить себя. Что стал бы такой человек делать в глуши!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97