ее нервы были натянуты, как струны.
Она коснулась жемчужины, и ее тело немедленно напряглось.
…Тело помнило…
Приглашение номер семь.
«Вдова покойного графа Шенстоуна требует удовлетворения…»
Господи, она на самом деле написала то, что было в ее голове, закончив предложение большой чернильной кляксой, когда поняла смысл написанного. Она сложила лист и разорвала его в клочья.
Поиски жены Николасу начинали действовать ей на нервы.
В ее силах было все прекратить. Нужно всего лишь представить для всеобщего обозрения письма Дороти. Указать на разоблачающие фразы.
Почему же она колебалась?
Элизабет устало закрыла глаза.
Даже Николас бы заметил, что разоблачения не заключали в себе неопровержимые доказательства. Каждая фраза была двусмысленна.
Возможно, именно поэтому Элизабет медлила.
Обуреваемая яростью, она склонилась над приглашениями.
Тремя часами спустя приглашения были переданы Патрику, одному из лакеев, а Элизабет и Минна позволили себе расслабиться за чашкой чая.
— Похоже, Николас хорошо поправляется после падения, — заметила Минна. — У него, должно быть, очень сильный организм. К тому же его разум полностью восстановился. Вероятно, он сожалеет о том, что наговорил в разгар событий.
— Ты так считаешь? Ты всегда слишком хорошего мнения о людях, даже если они того не заслуживают.
— Помимо небольшой раздражительности после падения, Николас всегда относился ко мне хорошо. Даже позволил мне — всем нам — оставаться здесь столько, сколько мы захотим. Не правда ли, Элизабет, благородно с его стороны?
Элизабет прикрыла глаза от, солнца и вгляделась вдаль, День был необычно жаркий. Все цвело и благоухало. Вдалеке У отгон со своими помощниками постригал траву вдоль дороги. Ближе к дому одна из служанок собирала цветы, как было заведено каждый день, для украшения столовой и гостиной. Затем Элизабет расставляла там цветы и следила, как накрывается обед.
Ее внезапно охватило острое чувство ностальгии по тем делам, которыми она занималась, будучи женой Уильяма.
Теперь хозяйством занималась экономка, а вскоре оно станет обязанностью новой хозяйки Шенстоуна.
Элизабет внутренне сжалась. Боже, она и не предполагала, что все случится так скоро.
Она считала, что акклиматизация Николаса займет как минимум полгода.
Ей представлялось, что они с отцом останутся в Шенстоуне до конца года, когда она сможет урезать расходы, а он — закончить со своими рискованными финансовыми операциями.
К тому времени, по ее расчетам, Николасу надоест их сделка, и тогда он будет готов найти себе жену.
Такое развитие событий вполне бы ее устроило. Но нет. Вероятно, у него были совсем иные планы, на корню разрушающие ее надежды.
Итак, надо его соблазнить…
Ну что ж! Ей слишком нравилось выполнять свою часть сделки?
А теперь еще и Питер предоставил ей карт-бланш.
Где он был, когда она так в нем нуждалась? Вероятно, где-нибудь развлекался с Виктором. А Николас скорее всего сейчас давал отдых своему «сильному организму», чтобы за обедом иметь силы продолжать изводить их всех рассказами о поисках жены.
Оказывалась ли она раньше в подобной ситуации?
«Николас благороден?» — вспомнила она слова Минны. Возможно, ведь он не выкинул бедную вдову на улицу. За это я благодарна ему в разумных пределах.
Элизабет, прекрасная Элизабет сидела за его обеденным столом, привлекая взор жемчужным ожерельем. Что же ей нужно?
Атмосфера была слишком спокойной. Со времени его объявления о вечеринке не произошло ничего выдающегося. Его месть ждала своего часа, предоставляя ему время на планирование следующего хода.
Идея была гениальной.
Никому не понравилось его решение найти себе жену.
Они ненавидели его затею. Осуждали ее.
А Элизабет вдруг решила надеть ожерелье.
Что же ей было нужно?
Долго ли она продержится?
Что касается сделки, то, вероятно, пока ее отец будет продолжать требовать у нее денег. И до тех пор, пока Николас будет желать ее.
Если он вообще будет ее желать.
А какой мужчина не стал бы ее желать?
Так как он сам обозначил условия сделки и дал ей понять, что она все еще в силе, она должна знать, о чем говорит ожерелье на ее шее.
«Возьми меня».
Он установил правила; она бросала ему вызов.
Он видел вызов в ее глазах.
Сейчас.
Она все рассчитала, она знала, на что идет… но ему было все равно.
«Мне нужен ты».
В черном платье она выглядела как образец скорбящей вдовы, но ему было все равно.
Я хочу тебя.
О ее желании говорили взгляд и сияющая жемчужина на ее шее.
«Возьми меня сейчас же».
Николас бросил салфетку на стол.
— Все пообедали? Джентльмены, угощайтесь бренди. Минна, прошу извинить нас. Элизабет, ты мне нужна.
Многозначительные слова, но ему было уже все равно.
Никаких слов. Все произойдет быстро, жестко, в первом же уединенном месте. Он рывком распахнул дверь под лестницей, ведущей в подвал, и втащил ее внутрь.
Идеальное место. Темное. Уединенное. Запретное.
Он задрал ей юбку и не нашел под ней никакого белья.
Его пенис упруго вошел в нее.
Ни слова, ни вздоха; его бедра ходили взад-вперед, прижимая ее к стене.
— Да, — прорычал он. — Да.
Она сжала мышцы, и он извергнулся.
Вот так… он вбивал свой стержень глубоко в ее лоно… да, да, да, да…
Он чувствовал свою силу внутри ее, чувствовал ее податливость, и постепенно его желание обладания ею начало угасать.
Прижав ее к стене, он подарил ей долгий, проникающий поцелуй, чтобы продлить удовольствие.
Он ощущал каждый дюйм своего якоря, удерживающего ее. Он держал ее только своей обнаженной мощью.
Он хотел лишить ее всех сил, заставить ее молить о пощаде. Держать ее в сексуальном рабстве всю жизнь.
— Вот что тебе нужно, — прошептал он вплотную к ее губам. — Вот без чего ты не можешь жить. Вот… — Он с силой вошел в нее. — И вот. — Снова движение бедер.
— Скажи, когда будет достаточно, — прошептал он, вновь входя в нее. — Скажи, когда тебе будет достаточно. Если тебе когда-нибудь будет достаточно…
Он знал, что ее тело примет каждый дюйм его пениса, что он может жить в ее влагалище, провести там всю свою жизнь, и ей все равно будет недостаточно.
Он почувствовал ярость. В темноте, где каждое слово обретало форму и оживали чувства, он не мог обуздать желание ее плоти.
Он не мог обозначить, когда стоит прекратить.
Может быть, такой момент никогда не наступит. В темноте невозможно было определить начало или окончание чего-либо.
Здесь можно было лишь ощущать — жар, влагу, твердое и мягкое, упругое и податливое, безжалостные выпады его клинка, проникающего в самую ее суть.
«Хватит, хватит, хватит, хватит» — будто молчаливый речитатив, как вызов ее безграничной возможности принимать его в себя, принимать бесконечно долго и бесконечно глубоко;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Она коснулась жемчужины, и ее тело немедленно напряглось.
…Тело помнило…
Приглашение номер семь.
«Вдова покойного графа Шенстоуна требует удовлетворения…»
Господи, она на самом деле написала то, что было в ее голове, закончив предложение большой чернильной кляксой, когда поняла смысл написанного. Она сложила лист и разорвала его в клочья.
Поиски жены Николасу начинали действовать ей на нервы.
В ее силах было все прекратить. Нужно всего лишь представить для всеобщего обозрения письма Дороти. Указать на разоблачающие фразы.
Почему же она колебалась?
Элизабет устало закрыла глаза.
Даже Николас бы заметил, что разоблачения не заключали в себе неопровержимые доказательства. Каждая фраза была двусмысленна.
Возможно, именно поэтому Элизабет медлила.
Обуреваемая яростью, она склонилась над приглашениями.
Тремя часами спустя приглашения были переданы Патрику, одному из лакеев, а Элизабет и Минна позволили себе расслабиться за чашкой чая.
— Похоже, Николас хорошо поправляется после падения, — заметила Минна. — У него, должно быть, очень сильный организм. К тому же его разум полностью восстановился. Вероятно, он сожалеет о том, что наговорил в разгар событий.
— Ты так считаешь? Ты всегда слишком хорошего мнения о людях, даже если они того не заслуживают.
— Помимо небольшой раздражительности после падения, Николас всегда относился ко мне хорошо. Даже позволил мне — всем нам — оставаться здесь столько, сколько мы захотим. Не правда ли, Элизабет, благородно с его стороны?
Элизабет прикрыла глаза от, солнца и вгляделась вдаль, День был необычно жаркий. Все цвело и благоухало. Вдалеке У отгон со своими помощниками постригал траву вдоль дороги. Ближе к дому одна из служанок собирала цветы, как было заведено каждый день, для украшения столовой и гостиной. Затем Элизабет расставляла там цветы и следила, как накрывается обед.
Ее внезапно охватило острое чувство ностальгии по тем делам, которыми она занималась, будучи женой Уильяма.
Теперь хозяйством занималась экономка, а вскоре оно станет обязанностью новой хозяйки Шенстоуна.
Элизабет внутренне сжалась. Боже, она и не предполагала, что все случится так скоро.
Она считала, что акклиматизация Николаса займет как минимум полгода.
Ей представлялось, что они с отцом останутся в Шенстоуне до конца года, когда она сможет урезать расходы, а он — закончить со своими рискованными финансовыми операциями.
К тому времени, по ее расчетам, Николасу надоест их сделка, и тогда он будет готов найти себе жену.
Такое развитие событий вполне бы ее устроило. Но нет. Вероятно, у него были совсем иные планы, на корню разрушающие ее надежды.
Итак, надо его соблазнить…
Ну что ж! Ей слишком нравилось выполнять свою часть сделки?
А теперь еще и Питер предоставил ей карт-бланш.
Где он был, когда она так в нем нуждалась? Вероятно, где-нибудь развлекался с Виктором. А Николас скорее всего сейчас давал отдых своему «сильному организму», чтобы за обедом иметь силы продолжать изводить их всех рассказами о поисках жены.
Оказывалась ли она раньше в подобной ситуации?
«Николас благороден?» — вспомнила она слова Минны. Возможно, ведь он не выкинул бедную вдову на улицу. За это я благодарна ему в разумных пределах.
Элизабет, прекрасная Элизабет сидела за его обеденным столом, привлекая взор жемчужным ожерельем. Что же ей нужно?
Атмосфера была слишком спокойной. Со времени его объявления о вечеринке не произошло ничего выдающегося. Его месть ждала своего часа, предоставляя ему время на планирование следующего хода.
Идея была гениальной.
Никому не понравилось его решение найти себе жену.
Они ненавидели его затею. Осуждали ее.
А Элизабет вдруг решила надеть ожерелье.
Что же ей было нужно?
Долго ли она продержится?
Что касается сделки, то, вероятно, пока ее отец будет продолжать требовать у нее денег. И до тех пор, пока Николас будет желать ее.
Если он вообще будет ее желать.
А какой мужчина не стал бы ее желать?
Так как он сам обозначил условия сделки и дал ей понять, что она все еще в силе, она должна знать, о чем говорит ожерелье на ее шее.
«Возьми меня».
Он установил правила; она бросала ему вызов.
Он видел вызов в ее глазах.
Сейчас.
Она все рассчитала, она знала, на что идет… но ему было все равно.
«Мне нужен ты».
В черном платье она выглядела как образец скорбящей вдовы, но ему было все равно.
Я хочу тебя.
О ее желании говорили взгляд и сияющая жемчужина на ее шее.
«Возьми меня сейчас же».
Николас бросил салфетку на стол.
— Все пообедали? Джентльмены, угощайтесь бренди. Минна, прошу извинить нас. Элизабет, ты мне нужна.
Многозначительные слова, но ему было уже все равно.
Никаких слов. Все произойдет быстро, жестко, в первом же уединенном месте. Он рывком распахнул дверь под лестницей, ведущей в подвал, и втащил ее внутрь.
Идеальное место. Темное. Уединенное. Запретное.
Он задрал ей юбку и не нашел под ней никакого белья.
Его пенис упруго вошел в нее.
Ни слова, ни вздоха; его бедра ходили взад-вперед, прижимая ее к стене.
— Да, — прорычал он. — Да.
Она сжала мышцы, и он извергнулся.
Вот так… он вбивал свой стержень глубоко в ее лоно… да, да, да, да…
Он чувствовал свою силу внутри ее, чувствовал ее податливость, и постепенно его желание обладания ею начало угасать.
Прижав ее к стене, он подарил ей долгий, проникающий поцелуй, чтобы продлить удовольствие.
Он ощущал каждый дюйм своего якоря, удерживающего ее. Он держал ее только своей обнаженной мощью.
Он хотел лишить ее всех сил, заставить ее молить о пощаде. Держать ее в сексуальном рабстве всю жизнь.
— Вот что тебе нужно, — прошептал он вплотную к ее губам. — Вот без чего ты не можешь жить. Вот… — Он с силой вошел в нее. — И вот. — Снова движение бедер.
— Скажи, когда будет достаточно, — прошептал он, вновь входя в нее. — Скажи, когда тебе будет достаточно. Если тебе когда-нибудь будет достаточно…
Он знал, что ее тело примет каждый дюйм его пениса, что он может жить в ее влагалище, провести там всю свою жизнь, и ей все равно будет недостаточно.
Он почувствовал ярость. В темноте, где каждое слово обретало форму и оживали чувства, он не мог обуздать желание ее плоти.
Он не мог обозначить, когда стоит прекратить.
Может быть, такой момент никогда не наступит. В темноте невозможно было определить начало или окончание чего-либо.
Здесь можно было лишь ощущать — жар, влагу, твердое и мягкое, упругое и податливое, безжалостные выпады его клинка, проникающего в самую ее суть.
«Хватит, хватит, хватит, хватит» — будто молчаливый речитатив, как вызов ее безграничной возможности принимать его в себя, принимать бесконечно долго и бесконечно глубоко;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81