Не подумайте, что я жалуюсь… просто хочу сказать, насколько серьезным оказалось происшествие.
На аппетит я не жаловался, поэтому больничного ужина показалось мало, и отец принес мне кое-что поесть. И «уокман»… Голова не болела, состояние было нормальным.
Мама: Мы с мужем приехали в больницу. Когда мы вышли после обеда в коридор, купить что-нибудь попить, увидели мертвеца. Муж сказал, что он мертв. Рядом лежали носилки, и тот человек действительно был мертв. Позже вызвали его супругу, врач высказал ей свои соболезнования, та разрыдалась. Все, кому поставили капельницы, и кто сидел на скамейке в коридоре, можно сказать, отделались легким испугом. Мы между собой говорили в том духе, что «как было страшно». Но, увидев такое, поняли: ошибись на шаг, и с нами произошло бы то же самое. По коже опять пробежал холод. В тот момент действительно было страшно.
Я тоже там был, но чувства «ошибись я на шаг» не возникало. По сути своей я — оптимист…
На следующий день я проснулся около семи. Взяли на анализы кровь, затем вызвали в отдельный кабинет и, определив, что показатель холинэстеразы пришел в норму, позволили выписаться. При этом порекомендовали месяц избегать резких нагрузок. На весенние каникулы мы планировали всей семьей поехать покататься на лыжах в местечко Аппи, и я пытался спорить с врачом, дескать, я совершенно здоров, но врач объяснил: показатель холинэстеразы низковат, поэтому в таком состоянии заниматься спортом нельзя. В каком таком состоянии, я, правда, сам не знал. Но лыжи пришлось отменить. Жаль, тем более, что я так ждал.
Через два дня я был на выпускном. В больнице рекомендовали выбросить одежду, в которой я был. Но я не мог пойти на выпускной без формы, поэтому мама выстирала ее вручную, высушила, и я ее надел. Потом выбросил. Недавно купленную новую форму.
Вы видели, что показывали по телевизору?
Да, хотя я не понимаю людей из «Аум Синрикё». Считаю их организацию очень странной. Зачем под предлогом религии делать такие вещи? Уйти из дому, отдать все свое состояние секте… О чем они там думают? Я не очень долюбливаю религию, и не питаю особого интереса к тому инциденту. Мне куда интереснее преступники высокого полета. Например, вроде Миядзаки Цутому…
Я уже почти забыл, что имел отношение к инциденту в метро. Стараюсь никому об этом не рассказывать. Сразу после инцидента меня расспрашивали: ну, как это было? — но я отвечал: ничего особенного. Учителя беспокоились, но в сравнении с этим куда больше разговоров между товарищами вызвало то, что мое имя показывали по телевизору в списках пострадавших.
Мама: Этот ребенок всегда спокоен и невозмутим. Так просто его не прошибешь. И еще — возможно, это нескромно, но после инцидента родственники, сочувствуя случившемуся, давали деньги. Похоже, для Юскэ именно это оказалось намного важнее. По сути, он сразу получил деньги и по случаю поступления в школу, и в связи с госпитализацией. Также выделили 10 000 иен представители метро. Хотя именно метро оказалось главным пострадавшим, и им пришлось нелегко.
Да, я купил на них модели поездов для железной дороги. Короче, растратил полностью.
Если нет страха, можно прозевать что угодно.
Ёсиюки Накадзима (48 лет)
То, что испытал г-н Накадзима в токийском метро 20 марта 1995 года, на удивление, похоже на рассказ Кодзо Исино, чье интервью приведено выше. Они примерно одинаково столкнулись с зарином на станции Касумигасэки, примерно в равной степени пострадали. Небольшая разница в возрасте есть, но оба — офицеры Штаба военно-воздушных сил, элитные выпускники Института обороны. Похожи даже их судьбы: оба не стали пилотами и, стиснув зубы, вынуждены нести наземную службу. Они служили в одни сроки и в одном месте, поэтому не могли не знать друг друга, но то, что они оба откликнулись на просьбу об интервью, — чистая случайность.
И тот, и другой — приятной внешности, хорошего воспитания, но при этом оба говорят отрывисто. Разумеется, рассказ о происшествии для нас очень важен, но для меня было не менее интересно в частном порядке выслушать длинные истории людей, служащих в Генеральном штабе. И пусть они на меня не обижаются, но своим имиджем они напоминают не военных, а «технократов из физкультурного общества».
Беря подобные интервью, начинаешь понимать, как все-таки сложно разговорить государственных служащих. Цедят каждое слово, превыше всего ставят анонимность. Одним словом, туману напускают. С учетом того, что инцидент произошел в окрестностях Касумигасэки, среди пострадавших должно быть немало представителей министерств, но мы, к сожалению, договориться с ними об интервью не смогли. И лишь представители военного ведомства стали исключением, всецело и охотно способствуя сбору материалов. Пользуясь случаем, выражаем им глубокую благодарность.
Интервью проходило на месте службы — в просторном и светлом офисе базы военно-воздушных сил самообороны в Ирума. Г-н Накадзима моложав, волосы черные без седины, военная выправка. Совсем не выглядит на сорок девять. Занимаемая должность — начальник штаба командующего.
Главная причина поступления в военный вуз — провал на экзаменах в другие. Еще одна причина в том, что наша семья — семья потомственных военных. И отец, и дед — выходцы из военных училищ. Получается, что я уже в третьем поколении. Дядька — младший брат отца — уже на пенсии, но он по совету деда после войны поступил на службу в силы самообороны.
Я хотел стать пилотом, но меня «списали на землю». Первым делом я освоил пропеллерный одномоторный самолет, затем учился летать на простом реактивном. На стадии тренировочных полетов на штурмовиках меня забраковали. Я мог спокойно взлетать и садиться, летая в одиночку, но когда приходилось координировать действия во время групповых полетов, я с трудом ориентировался в объемном пространстве, и меня перевели в наземную службу. Счет расстояния в таких полетах идет на метры, и держать дистанцию очень сложно.
Для меня это стало сильным шоком. Подумывал даже бросить службу. Но куда меня тогда возьмут (смеется)? Произошло это в 1972 году. В первый же год после назначения.
Первое место наземной службы — радарный пост. Год прослужил я на базе радаров в Тибе. Раньше это называлось «токийский экспресс» — когда советские самолеты залетали со стороны Тихого океана. Их целью было детальное наблюдение за японским электромагнитным климатом. Как правило, это были огромные бомбардировщики или самолеты-разведчики. Доставили они нам хлопот. Сейчас они почти не летают, а тогда такие полеты исчислялись сотнями.
Затем я вернулся в Институт обороны, занимался технологическими исследованиями. Моя специализация — электромеханика, и дальше — радары.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
На аппетит я не жаловался, поэтому больничного ужина показалось мало, и отец принес мне кое-что поесть. И «уокман»… Голова не болела, состояние было нормальным.
Мама: Мы с мужем приехали в больницу. Когда мы вышли после обеда в коридор, купить что-нибудь попить, увидели мертвеца. Муж сказал, что он мертв. Рядом лежали носилки, и тот человек действительно был мертв. Позже вызвали его супругу, врач высказал ей свои соболезнования, та разрыдалась. Все, кому поставили капельницы, и кто сидел на скамейке в коридоре, можно сказать, отделались легким испугом. Мы между собой говорили в том духе, что «как было страшно». Но, увидев такое, поняли: ошибись на шаг, и с нами произошло бы то же самое. По коже опять пробежал холод. В тот момент действительно было страшно.
Я тоже там был, но чувства «ошибись я на шаг» не возникало. По сути своей я — оптимист…
На следующий день я проснулся около семи. Взяли на анализы кровь, затем вызвали в отдельный кабинет и, определив, что показатель холинэстеразы пришел в норму, позволили выписаться. При этом порекомендовали месяц избегать резких нагрузок. На весенние каникулы мы планировали всей семьей поехать покататься на лыжах в местечко Аппи, и я пытался спорить с врачом, дескать, я совершенно здоров, но врач объяснил: показатель холинэстеразы низковат, поэтому в таком состоянии заниматься спортом нельзя. В каком таком состоянии, я, правда, сам не знал. Но лыжи пришлось отменить. Жаль, тем более, что я так ждал.
Через два дня я был на выпускном. В больнице рекомендовали выбросить одежду, в которой я был. Но я не мог пойти на выпускной без формы, поэтому мама выстирала ее вручную, высушила, и я ее надел. Потом выбросил. Недавно купленную новую форму.
Вы видели, что показывали по телевизору?
Да, хотя я не понимаю людей из «Аум Синрикё». Считаю их организацию очень странной. Зачем под предлогом религии делать такие вещи? Уйти из дому, отдать все свое состояние секте… О чем они там думают? Я не очень долюбливаю религию, и не питаю особого интереса к тому инциденту. Мне куда интереснее преступники высокого полета. Например, вроде Миядзаки Цутому…
Я уже почти забыл, что имел отношение к инциденту в метро. Стараюсь никому об этом не рассказывать. Сразу после инцидента меня расспрашивали: ну, как это было? — но я отвечал: ничего особенного. Учителя беспокоились, но в сравнении с этим куда больше разговоров между товарищами вызвало то, что мое имя показывали по телевизору в списках пострадавших.
Мама: Этот ребенок всегда спокоен и невозмутим. Так просто его не прошибешь. И еще — возможно, это нескромно, но после инцидента родственники, сочувствуя случившемуся, давали деньги. Похоже, для Юскэ именно это оказалось намного важнее. По сути, он сразу получил деньги и по случаю поступления в школу, и в связи с госпитализацией. Также выделили 10 000 иен представители метро. Хотя именно метро оказалось главным пострадавшим, и им пришлось нелегко.
Да, я купил на них модели поездов для железной дороги. Короче, растратил полностью.
Если нет страха, можно прозевать что угодно.
Ёсиюки Накадзима (48 лет)
То, что испытал г-н Накадзима в токийском метро 20 марта 1995 года, на удивление, похоже на рассказ Кодзо Исино, чье интервью приведено выше. Они примерно одинаково столкнулись с зарином на станции Касумигасэки, примерно в равной степени пострадали. Небольшая разница в возрасте есть, но оба — офицеры Штаба военно-воздушных сил, элитные выпускники Института обороны. Похожи даже их судьбы: оба не стали пилотами и, стиснув зубы, вынуждены нести наземную службу. Они служили в одни сроки и в одном месте, поэтому не могли не знать друг друга, но то, что они оба откликнулись на просьбу об интервью, — чистая случайность.
И тот, и другой — приятной внешности, хорошего воспитания, но при этом оба говорят отрывисто. Разумеется, рассказ о происшествии для нас очень важен, но для меня было не менее интересно в частном порядке выслушать длинные истории людей, служащих в Генеральном штабе. И пусть они на меня не обижаются, но своим имиджем они напоминают не военных, а «технократов из физкультурного общества».
Беря подобные интервью, начинаешь понимать, как все-таки сложно разговорить государственных служащих. Цедят каждое слово, превыше всего ставят анонимность. Одним словом, туману напускают. С учетом того, что инцидент произошел в окрестностях Касумигасэки, среди пострадавших должно быть немало представителей министерств, но мы, к сожалению, договориться с ними об интервью не смогли. И лишь представители военного ведомства стали исключением, всецело и охотно способствуя сбору материалов. Пользуясь случаем, выражаем им глубокую благодарность.
Интервью проходило на месте службы — в просторном и светлом офисе базы военно-воздушных сил самообороны в Ирума. Г-н Накадзима моложав, волосы черные без седины, военная выправка. Совсем не выглядит на сорок девять. Занимаемая должность — начальник штаба командующего.
Главная причина поступления в военный вуз — провал на экзаменах в другие. Еще одна причина в том, что наша семья — семья потомственных военных. И отец, и дед — выходцы из военных училищ. Получается, что я уже в третьем поколении. Дядька — младший брат отца — уже на пенсии, но он по совету деда после войны поступил на службу в силы самообороны.
Я хотел стать пилотом, но меня «списали на землю». Первым делом я освоил пропеллерный одномоторный самолет, затем учился летать на простом реактивном. На стадии тренировочных полетов на штурмовиках меня забраковали. Я мог спокойно взлетать и садиться, летая в одиночку, но когда приходилось координировать действия во время групповых полетов, я с трудом ориентировался в объемном пространстве, и меня перевели в наземную службу. Счет расстояния в таких полетах идет на метры, и держать дистанцию очень сложно.
Для меня это стало сильным шоком. Подумывал даже бросить службу. Но куда меня тогда возьмут (смеется)? Произошло это в 1972 году. В первый же год после назначения.
Первое место наземной службы — радарный пост. Год прослужил я на базе радаров в Тибе. Раньше это называлось «токийский экспресс» — когда советские самолеты залетали со стороны Тихого океана. Их целью было детальное наблюдение за японским электромагнитным климатом. Как правило, это были огромные бомбардировщики или самолеты-разведчики. Доставили они нам хлопот. Сейчас они почти не летают, а тогда такие полеты исчислялись сотнями.
Затем я вернулся в Институт обороны, занимался технологическими исследованиями. Моя специализация — электромеханика, и дальше — радары.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131