Еще Билли озабочена тем, что будет делать в тот день, когда умрет актер Жан-Поль Бельмондо, дай бог ему долгих лет жизни, и что будут делать все остальные люди на земле – наверняка заниматься мелкими сиюминутными делишками. Теми же самыми, которыми занимались два тысячелетия назад, когда распяли Христа. Не все достойно на это отреагировали, и далеко не все узнали об этом, телевизоров тогда не было.
Бельмондо – не Христос.
Но за одно лишь участие в фильме «Ас из асов» место на небесах ему обеспечено.
Туда же отправится и Август, если еще не отправилась, Лоре же предстоит помаяться в чистилище; голова моя пухнет от собственных дурацких мыслей и от еще более дурацких мыслей Билли, ей удалось-таки насовать их мне в башку.
Отличительная черта модных писателей: от дури, которую они генерируют, трудно отвязаться.
– Russia is a wonderful country! Moscow is a fantastic city! – говорит мне шведка.
Вряд ли это помешает ей настрочить донос в Европарламент о том, как у нас перекрывают кислород независимым СМИ.
– At Russians is shocking soul!
Господи ты боже мой, не заткнули бы вы фонтан, мэм? Я перегибаюсь к шведке и доверительно смотрю ей в глаза:
– Да пошла ты в жопу со своими откровениями!
Шведка кивает головой и снова с готовностью улыбается мне. Русского она точно не знает, откуда только стебли бамбука, вся эта дешевая азиатчина? При такой любви ко всему русскому ей нужно было бы затариться матрешками, балалайками, гжелью, жостовскими подносами «Калина красная» и полароидными снимками Ново-Девичьего монастыря. Хотя не исключено, что все это добро лежит у нее в багаже.
Самолет идет на взлет. Наконец-то!..
В ту самую минуту, когда он отрывается от земли, шведка хватает меня за руку.
– I am afraid to fly. Each time I die from fear.
Проклятая мадам вцепилась в меня не на шутку. Ее рука холодна, как лед, ее пергаментные пересушенные пальцы режут мою кожу, как жесть, к тому же я насчитал с полдюжины крошечных пигментных пятен; Лора, Лора, ты должна быть счастлива, что не дожила до кромешного ужаса старения, что он обошел тебя стороной. Ты должна быть счастлива, принцесса!..
– Will not we fall down?..
Шведка успокаивается, но ненадолго.
– You such likable young man!.. And these eyes of a different colour! Motley eyes must bring luck!..
Фраз слишком много, чтобы их смысл дошел до меня полностью. Кажется, шведка со страху понаделывала мне комплиментов, я такой миляга и еще что-то про глаза. Разноцветные глаза приносят удачу. Или счастье. Или что-то в этом роде.
Я не против, я совсем не против, вот только гребаной еврокомиссарше не мешало бы перетереть это с Лорой. А лучше с Август, пришла ли в себя Август перед тем, как разбиться? За секунду до того?.. Лучше не думать об Август. Эй, прекрати думать, безумный Макс!..
Лучше вообще не думать ни о чем, положиться на будущее, положиться на орешник, в его корнях копошится jukebox ; положиться на небо, в нем парит прямоволосая Тинатин – девушка, в которую я отчаянно влюблен. Да, лучше положиться на небо, с преисподней я связываться не хочу.
– You seem sad to me…
Опять чертова шведка!
– Пойдешь ты в жопу или нет? – устало говорю я. – Вот задолбала!..
– Maybe you need the help? Friendly advice?
Просто блядство какое-то!..
Собрав жалкие крохи разговорного английского, я выкладываю их перед алчущим шведским клювом: все в порядке, мэм, не стоит беспокоиться, мэм, это – мое обычное выражение лица, мэм, спасибо, мэм.
Великий Гатри прав: европейцы, если под хвост им попала шлея, могут быть навязчивыми, как торговцы на восточном рынке; липучими, как дервиши; несносными, как навозные мухи. Мне не повезло, я встретил именно такой экземпляр.
Мертвые шведские зубы восходят надо мной снова, подобно десятку бледных лун.
– Take it, please! – она протягивает мне один из бамбуковых побегов. – A little present from a mad Swede! Do you understand me?
Еще как понимаю, провались ты пропадом со своим бамбуком!..
Я все-таки беру бамбук и тут же принимаюсь яростно скрести им скулу: это должно восприниматься шведкой как проявление сермяжной русской непосредственности, то же самое сделал бы и ручной медведь, чего она от меня хочет? И когда же наконец придет черед скандинавской сдержанности? Больше всего я боюсь, что из-за тонкого бамбукового стебля выглянет лицо мертвой Лоры (которое я видел), и оно потянет за собой лицо мертвой Август (которое я так и не успел увидеть); они вместе сидели в ванной, а теперь будут вместе ходить за мной, как два попугая-неразлучника.
Целую вас всех в глазки, аллилуйя, сестры!..
Удзаттэ!
– This is my first visit to Moscow . I am shocking. And do you fly to Stockholm for the first time?
Я неопределенно трясу подбородком; старая карга вцепилась в меня не на шутку, не хватало еще, чтобы это продлилось до конца полета и продолжилось в Стокгольме, если ей вдруг взбредет в голову навязаться мне в качестве гида. В порнорассказах Пи не продохнуть от самых нелепых, самых удивительных персонажей, но кого там точно нет – таких вот старух; у Пи на этот счет своя точка зрения: старое мясо вязнет на зубах, его не прожуешь. Юнгэгеблибенемэн – называла подобных хрычей Лора, как это звучит в женском, еще более смехотворном варианте, я не знаю.
Третье место в нашем ряду кресел занимает девчонка лет пятнадцати (шведка сидит как раз между нами); она появилась едва ли не последней, с шумом плюхнулась в кресло, тут же выдула изо рта огромный пузырь жвачки и надвинула на уши наушники.
Земфира.
Даже сидя за кресло от нее, я слышу, что это – Земфира, никаких возражений; тем более меня не интересует состояние барабанных перепонок девахи, а они (по-хорошему) уже давно должны были лопнуть.
В какой-то момент деваха снимает наушники: все дело в шведке, теперь она насела на юное создание, стоило только ему бросить пару лихих фраз на английском. Я ошибся насчет еврокомиссарских притязаний: шведке абсолютно все равно, с кем болтать.
«Тойота Лэнд Крузер».
Я оставил ее на стоянке рядом с аэропортом, заплатив за это почти астрономическую сумму. Срок, который значится в квитанции, – десять дней, успею ли я вернуться?
И что будет, когда я вернусь? И вернусь ли я вообще?
Не нужно загадывать, но где-то внутри меня зреет ощущение: мою милашку я больше не увижу. Единственное воспоминание о ней – брелок с ключами, саламандра, так понравившаяся моим пальцам в самом начале знакомства. Я вытаскиваю брелок-саламандру из рюкзака, все на месте:
спирали, все шесть, расположенных попарно,
камешки, заменяющие саламандре глаза,
отбитый кончик саламандровой лапы.
Новая конечность не выросла, вопреки общеизвестному утверждению, что саламандры регенерируют отмирающие клетки едва ли не лучше всех в природе.
К моей это не относится.
Да, вот еще что: саламандры не горят в огне. Я впервые рассматриваю брелок так внимательно, на трассе мне было недосуг сделать это; и ощущение, что металл липнет к пальцам, – тогда оно испугало меня, теперь же меня вряд ли хоть что-то сможет испугать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Бельмондо – не Христос.
Но за одно лишь участие в фильме «Ас из асов» место на небесах ему обеспечено.
Туда же отправится и Август, если еще не отправилась, Лоре же предстоит помаяться в чистилище; голова моя пухнет от собственных дурацких мыслей и от еще более дурацких мыслей Билли, ей удалось-таки насовать их мне в башку.
Отличительная черта модных писателей: от дури, которую они генерируют, трудно отвязаться.
– Russia is a wonderful country! Moscow is a fantastic city! – говорит мне шведка.
Вряд ли это помешает ей настрочить донос в Европарламент о том, как у нас перекрывают кислород независимым СМИ.
– At Russians is shocking soul!
Господи ты боже мой, не заткнули бы вы фонтан, мэм? Я перегибаюсь к шведке и доверительно смотрю ей в глаза:
– Да пошла ты в жопу со своими откровениями!
Шведка кивает головой и снова с готовностью улыбается мне. Русского она точно не знает, откуда только стебли бамбука, вся эта дешевая азиатчина? При такой любви ко всему русскому ей нужно было бы затариться матрешками, балалайками, гжелью, жостовскими подносами «Калина красная» и полароидными снимками Ново-Девичьего монастыря. Хотя не исключено, что все это добро лежит у нее в багаже.
Самолет идет на взлет. Наконец-то!..
В ту самую минуту, когда он отрывается от земли, шведка хватает меня за руку.
– I am afraid to fly. Each time I die from fear.
Проклятая мадам вцепилась в меня не на шутку. Ее рука холодна, как лед, ее пергаментные пересушенные пальцы режут мою кожу, как жесть, к тому же я насчитал с полдюжины крошечных пигментных пятен; Лора, Лора, ты должна быть счастлива, что не дожила до кромешного ужаса старения, что он обошел тебя стороной. Ты должна быть счастлива, принцесса!..
– Will not we fall down?..
Шведка успокаивается, но ненадолго.
– You such likable young man!.. And these eyes of a different colour! Motley eyes must bring luck!..
Фраз слишком много, чтобы их смысл дошел до меня полностью. Кажется, шведка со страху понаделывала мне комплиментов, я такой миляга и еще что-то про глаза. Разноцветные глаза приносят удачу. Или счастье. Или что-то в этом роде.
Я не против, я совсем не против, вот только гребаной еврокомиссарше не мешало бы перетереть это с Лорой. А лучше с Август, пришла ли в себя Август перед тем, как разбиться? За секунду до того?.. Лучше не думать об Август. Эй, прекрати думать, безумный Макс!..
Лучше вообще не думать ни о чем, положиться на будущее, положиться на орешник, в его корнях копошится jukebox ; положиться на небо, в нем парит прямоволосая Тинатин – девушка, в которую я отчаянно влюблен. Да, лучше положиться на небо, с преисподней я связываться не хочу.
– You seem sad to me…
Опять чертова шведка!
– Пойдешь ты в жопу или нет? – устало говорю я. – Вот задолбала!..
– Maybe you need the help? Friendly advice?
Просто блядство какое-то!..
Собрав жалкие крохи разговорного английского, я выкладываю их перед алчущим шведским клювом: все в порядке, мэм, не стоит беспокоиться, мэм, это – мое обычное выражение лица, мэм, спасибо, мэм.
Великий Гатри прав: европейцы, если под хвост им попала шлея, могут быть навязчивыми, как торговцы на восточном рынке; липучими, как дервиши; несносными, как навозные мухи. Мне не повезло, я встретил именно такой экземпляр.
Мертвые шведские зубы восходят надо мной снова, подобно десятку бледных лун.
– Take it, please! – она протягивает мне один из бамбуковых побегов. – A little present from a mad Swede! Do you understand me?
Еще как понимаю, провались ты пропадом со своим бамбуком!..
Я все-таки беру бамбук и тут же принимаюсь яростно скрести им скулу: это должно восприниматься шведкой как проявление сермяжной русской непосредственности, то же самое сделал бы и ручной медведь, чего она от меня хочет? И когда же наконец придет черед скандинавской сдержанности? Больше всего я боюсь, что из-за тонкого бамбукового стебля выглянет лицо мертвой Лоры (которое я видел), и оно потянет за собой лицо мертвой Август (которое я так и не успел увидеть); они вместе сидели в ванной, а теперь будут вместе ходить за мной, как два попугая-неразлучника.
Целую вас всех в глазки, аллилуйя, сестры!..
Удзаттэ!
– This is my first visit to Moscow . I am shocking. And do you fly to Stockholm for the first time?
Я неопределенно трясу подбородком; старая карга вцепилась в меня не на шутку, не хватало еще, чтобы это продлилось до конца полета и продолжилось в Стокгольме, если ей вдруг взбредет в голову навязаться мне в качестве гида. В порнорассказах Пи не продохнуть от самых нелепых, самых удивительных персонажей, но кого там точно нет – таких вот старух; у Пи на этот счет своя точка зрения: старое мясо вязнет на зубах, его не прожуешь. Юнгэгеблибенемэн – называла подобных хрычей Лора, как это звучит в женском, еще более смехотворном варианте, я не знаю.
Третье место в нашем ряду кресел занимает девчонка лет пятнадцати (шведка сидит как раз между нами); она появилась едва ли не последней, с шумом плюхнулась в кресло, тут же выдула изо рта огромный пузырь жвачки и надвинула на уши наушники.
Земфира.
Даже сидя за кресло от нее, я слышу, что это – Земфира, никаких возражений; тем более меня не интересует состояние барабанных перепонок девахи, а они (по-хорошему) уже давно должны были лопнуть.
В какой-то момент деваха снимает наушники: все дело в шведке, теперь она насела на юное создание, стоило только ему бросить пару лихих фраз на английском. Я ошибся насчет еврокомиссарских притязаний: шведке абсолютно все равно, с кем болтать.
«Тойота Лэнд Крузер».
Я оставил ее на стоянке рядом с аэропортом, заплатив за это почти астрономическую сумму. Срок, который значится в квитанции, – десять дней, успею ли я вернуться?
И что будет, когда я вернусь? И вернусь ли я вообще?
Не нужно загадывать, но где-то внутри меня зреет ощущение: мою милашку я больше не увижу. Единственное воспоминание о ней – брелок с ключами, саламандра, так понравившаяся моим пальцам в самом начале знакомства. Я вытаскиваю брелок-саламандру из рюкзака, все на месте:
спирали, все шесть, расположенных попарно,
камешки, заменяющие саламандре глаза,
отбитый кончик саламандровой лапы.
Новая конечность не выросла, вопреки общеизвестному утверждению, что саламандры регенерируют отмирающие клетки едва ли не лучше всех в природе.
К моей это не относится.
Да, вот еще что: саламандры не горят в огне. Я впервые рассматриваю брелок так внимательно, на трассе мне было недосуг сделать это; и ощущение, что металл липнет к пальцам, – тогда оно испугало меня, теперь же меня вряд ли хоть что-то сможет испугать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113