множественные гематомы, галлюцинации с уклоном в ассортимент мясницкой лавки, изменения в психике необратимы, вот кому легко могут померещится пятна крови на клубном галстуке.
– Я не думаю, что карусель – место повеселее. – Близость Тинатин парализует мою волю, а заодно и чувство юмора, от нескромного обаяния порока и следа не осталось. Крючки и блесны – те самые, с помощью которых я обычно подсекал цыпочек, оказываются сорванными.
Я гораздо менее забавен, чем Лора, есть отчего прийти в отчаяние.
– Вас-то каким ветром сюда занесло, Макс?
Увольнительная на берег, в порядке поощрения от трижды краснознаменного журнала «Полный дзэн», сказать об этом Тинатин не представляется возможным.
Это – не забавно.
– Пришел посмотреть, что делают конкуренты.
– Бенсимон – ваш конкурент?
– Ну не совсем. Я не снимаю девушек из мира fashion. : Следующий вопрос должен исходить от Тинатин – что-то типа «У вас нет на это денег?» или «Тогда что же вы снимаете, Макс? Юношей из мира BDSM?».
Но Тинатин молчит. Выкручивайся сам, бэбик.
– Я не снимаю девушек из мира fashion. Мне это неинтересно.
Тинатин молчит.
– Моя специализация – мелкие животные, погибшие насильственной смертью.
– Мелкие животные?..
Приподними же бровь, Тинатин!
– Суслики, сурки, крысы, которые попали под разделочный нож, кошки, которые попали под асфальтоукладчик… – меня несет. – Кончина птиц в линиях высоковольтных передач – вообще отдельный повод для фотосессии…
– И что потом?
– А что – потом?
– Что потом вы делаете со снимками?
– Дарю хорошеньким девушкам на День святого Валентина.
Я жду реакции Тинатин – хоть какой-нибудь: удивление, растерянность, гримаса легкой брезгливости тоже бы подошла. Но Тинатин безмятежна.
– Вас интересуют только животные? – Голос Тинатин безмятежен так же, как и она сама. – А люди, погибшие насильственной смертью, не интересуют вас совсем?
То, что происходит в следующую секунду, не поддается никакому объяснению: Тинатин целует меня в губы. Нет, не так: Тинатин целует меня.
В губы.
Еще мгновение назад нас разделяло добрых полтора метра, никак не меньше, когда же она успела приблизиться?.. Впрочем, совсем не это волнует меня, совсем не это, – в конце концов, об этом можно подумать позже, оставшись в гибельном одиночестве. А заодно и о том, как она разглядела, что глаза у меня разные, – не снимая своих проклятых очков; и пятно крови (если оно и было) на галстуке – как ей удалось определить его цвет?
Ее губы.
Они лениво скользят по поверхности моих собственных губ, и не помышляя нырнуть поглубже, никаким сертификатом по дайвингу здесь и не пахнет, о запахах вообще речи не ведется. Ее губы – не соленые и не сладкие, в них нет ни остроты, ни горечи, с тем же успехом можно было бы целоваться с пластиковым стаканчиком. Определенно, это самый странный поцелуй в моей жизни, сам факт его существования бессмысленней, в нем нет и намека на светлое будущее, на прогулки поддождем, на смятые простыни и кофе по утрам, на покупку горного байка, диггерство и посещение религиозных святынь Ближнего и Среднего Востока. В нем нет и намека на откровения о бывших любовниках, детских болезнях и юношеских фобиях, «я так хочу тебя, лифт – самое подходящее место, только не забудь о резинках» – совсем не тот случай. Совсем не тот поцелуй.
Совсем не тот. И все же, все же…
Мне страшно подумать о том, что он когда-нибудь кончится.
Но пока он и не думает кончаться, в пластиковом стаканчике неожиданно появляются дыры, их края оплавлены, что-то не так.
Тинатин не целует, хотя видимость поцелуя все еще сохраняется, она водит жалом (скорпионьего хвоста?); она снимает, считывает информацию – но ей приходится жертвовать и частью своей. Не думаю, что ей так уж нравится жертвовать, это побочный эффект любой тактильной близости, с которым необходимо мириться, как с неизбежным злом.
Оба моих века склеены – верхнее-нижнее, верхнее-нижнее, лишь в картинках, проносящихся в темноте перед ними, ни единой монтажной склейки, что это? прошлая жизнь Тинатин, ее фантазии, ее ночные кошмары – точно определить жанр невозможно, вот если бы на моем месте оказался Жан-Луи… Черт, если бы на моем месте сейчас оказался Жан-Луи – я бы просто-напросто убил бы его… «А люди, погибшие насильственной смертью, не интересуют вас совсем?»
Интересуют ли они саму Тинатин?
В картинках, проносящихся в темноте, перед моими сомкнутыми веками, – не ответ, лишь часть ответа. Все ответы скрывает волшебный фонарь, тот самый, трансформировавшийся впоследствии в «кино – это и правда 24 кадра в секунду», именно так я привык думать. И нет никаких причин, чтобы я стал думать иначе, даже теперь, когда вместо волшебного фонаря передо мной болтается пластиковый стаканчик с дырками. Сквозь них и просматривается часть ответа: залитая кровью ушная раковина (кому она принадлежала?), мертвый зрачок (как давно он мертв?), скорчившаяся фигура – ноги подтянуты к животу, как у эмбриона, лужа под ней – кровь, формалин?.. У меня кружится голова, а губы девушки, еще секунду назад такие плотные, такие осязаемые, вдруг перестают существовать.
Она и сама перестает существовать – я готов поклясться в этом!..
Фотография на стене напротив: не Тинатин, но и не Наоми, не Кристи Терлингтон, всего лишь урбанистический пейзаж, складки домов в полузабытом стиле «courreges-look», – фотография на стене напротив просматривается великолепно. Появись сейчас Лора – я увидел бы даже частички туши, осыпавшиеся с ее ресниц. Но Лоры нет, хотя заявленные ею тридцать секунд давно прошли. Или – и не думали начинаться?
Лоры нет.
Два сортирных бодигарда – вот что я вижу вместо Лоры и – что еще нелепее – вместо Тинатин. Два сортирных бодигарда и плейбой с разными глазами между ними.
Я ошибся, у него не разные глаза – самые обыкновенные, в масть друг другу, никакой дисгармонии, никакого неудобства, вот только когда я ошибся – сейчас или тогда? И на плейбоя он не похож, разве что на младшего брата capungo, более удачливого, более респектабельного, без привкуса амфетамина на языке, без пороховой гари на ладонях – костюм от «Brioni» против селедочного хвоста. Троица дефилирует мимо меня, инцидент у оскалившихся писсуаров забыт напрочь, да и кто бы стал на нем циклиться?.. Циклюсь обычно я, и по более ничтожным поводам, повод находится и теперь:
затылки.
Затылки у всех троих выбриты одинаково тщательно, сто к одному: так же тщательно выбриты у них подмышки, а грудь и вовсе выщипана иорданской нитью – беспроигрышный вариант для pipi-party с полной обнаженкой и ссаньем на танцпол в финале вечерины.
Ненавижу таких типов.
А этих, сорвавших показательный поцелуй Тинатин, втройне ненавижу, чтоб вы сдохли, гребите отсюда подальше, сукины дети!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
– Я не думаю, что карусель – место повеселее. – Близость Тинатин парализует мою волю, а заодно и чувство юмора, от нескромного обаяния порока и следа не осталось. Крючки и блесны – те самые, с помощью которых я обычно подсекал цыпочек, оказываются сорванными.
Я гораздо менее забавен, чем Лора, есть отчего прийти в отчаяние.
– Вас-то каким ветром сюда занесло, Макс?
Увольнительная на берег, в порядке поощрения от трижды краснознаменного журнала «Полный дзэн», сказать об этом Тинатин не представляется возможным.
Это – не забавно.
– Пришел посмотреть, что делают конкуренты.
– Бенсимон – ваш конкурент?
– Ну не совсем. Я не снимаю девушек из мира fashion. : Следующий вопрос должен исходить от Тинатин – что-то типа «У вас нет на это денег?» или «Тогда что же вы снимаете, Макс? Юношей из мира BDSM?».
Но Тинатин молчит. Выкручивайся сам, бэбик.
– Я не снимаю девушек из мира fashion. Мне это неинтересно.
Тинатин молчит.
– Моя специализация – мелкие животные, погибшие насильственной смертью.
– Мелкие животные?..
Приподними же бровь, Тинатин!
– Суслики, сурки, крысы, которые попали под разделочный нож, кошки, которые попали под асфальтоукладчик… – меня несет. – Кончина птиц в линиях высоковольтных передач – вообще отдельный повод для фотосессии…
– И что потом?
– А что – потом?
– Что потом вы делаете со снимками?
– Дарю хорошеньким девушкам на День святого Валентина.
Я жду реакции Тинатин – хоть какой-нибудь: удивление, растерянность, гримаса легкой брезгливости тоже бы подошла. Но Тинатин безмятежна.
– Вас интересуют только животные? – Голос Тинатин безмятежен так же, как и она сама. – А люди, погибшие насильственной смертью, не интересуют вас совсем?
То, что происходит в следующую секунду, не поддается никакому объяснению: Тинатин целует меня в губы. Нет, не так: Тинатин целует меня.
В губы.
Еще мгновение назад нас разделяло добрых полтора метра, никак не меньше, когда же она успела приблизиться?.. Впрочем, совсем не это волнует меня, совсем не это, – в конце концов, об этом можно подумать позже, оставшись в гибельном одиночестве. А заодно и о том, как она разглядела, что глаза у меня разные, – не снимая своих проклятых очков; и пятно крови (если оно и было) на галстуке – как ей удалось определить его цвет?
Ее губы.
Они лениво скользят по поверхности моих собственных губ, и не помышляя нырнуть поглубже, никаким сертификатом по дайвингу здесь и не пахнет, о запахах вообще речи не ведется. Ее губы – не соленые и не сладкие, в них нет ни остроты, ни горечи, с тем же успехом можно было бы целоваться с пластиковым стаканчиком. Определенно, это самый странный поцелуй в моей жизни, сам факт его существования бессмысленней, в нем нет и намека на светлое будущее, на прогулки поддождем, на смятые простыни и кофе по утрам, на покупку горного байка, диггерство и посещение религиозных святынь Ближнего и Среднего Востока. В нем нет и намека на откровения о бывших любовниках, детских болезнях и юношеских фобиях, «я так хочу тебя, лифт – самое подходящее место, только не забудь о резинках» – совсем не тот случай. Совсем не тот поцелуй.
Совсем не тот. И все же, все же…
Мне страшно подумать о том, что он когда-нибудь кончится.
Но пока он и не думает кончаться, в пластиковом стаканчике неожиданно появляются дыры, их края оплавлены, что-то не так.
Тинатин не целует, хотя видимость поцелуя все еще сохраняется, она водит жалом (скорпионьего хвоста?); она снимает, считывает информацию – но ей приходится жертвовать и частью своей. Не думаю, что ей так уж нравится жертвовать, это побочный эффект любой тактильной близости, с которым необходимо мириться, как с неизбежным злом.
Оба моих века склеены – верхнее-нижнее, верхнее-нижнее, лишь в картинках, проносящихся в темноте перед ними, ни единой монтажной склейки, что это? прошлая жизнь Тинатин, ее фантазии, ее ночные кошмары – точно определить жанр невозможно, вот если бы на моем месте оказался Жан-Луи… Черт, если бы на моем месте сейчас оказался Жан-Луи – я бы просто-напросто убил бы его… «А люди, погибшие насильственной смертью, не интересуют вас совсем?»
Интересуют ли они саму Тинатин?
В картинках, проносящихся в темноте, перед моими сомкнутыми веками, – не ответ, лишь часть ответа. Все ответы скрывает волшебный фонарь, тот самый, трансформировавшийся впоследствии в «кино – это и правда 24 кадра в секунду», именно так я привык думать. И нет никаких причин, чтобы я стал думать иначе, даже теперь, когда вместо волшебного фонаря передо мной болтается пластиковый стаканчик с дырками. Сквозь них и просматривается часть ответа: залитая кровью ушная раковина (кому она принадлежала?), мертвый зрачок (как давно он мертв?), скорчившаяся фигура – ноги подтянуты к животу, как у эмбриона, лужа под ней – кровь, формалин?.. У меня кружится голова, а губы девушки, еще секунду назад такие плотные, такие осязаемые, вдруг перестают существовать.
Она и сама перестает существовать – я готов поклясться в этом!..
Фотография на стене напротив: не Тинатин, но и не Наоми, не Кристи Терлингтон, всего лишь урбанистический пейзаж, складки домов в полузабытом стиле «courreges-look», – фотография на стене напротив просматривается великолепно. Появись сейчас Лора – я увидел бы даже частички туши, осыпавшиеся с ее ресниц. Но Лоры нет, хотя заявленные ею тридцать секунд давно прошли. Или – и не думали начинаться?
Лоры нет.
Два сортирных бодигарда – вот что я вижу вместо Лоры и – что еще нелепее – вместо Тинатин. Два сортирных бодигарда и плейбой с разными глазами между ними.
Я ошибся, у него не разные глаза – самые обыкновенные, в масть друг другу, никакой дисгармонии, никакого неудобства, вот только когда я ошибся – сейчас или тогда? И на плейбоя он не похож, разве что на младшего брата capungo, более удачливого, более респектабельного, без привкуса амфетамина на языке, без пороховой гари на ладонях – костюм от «Brioni» против селедочного хвоста. Троица дефилирует мимо меня, инцидент у оскалившихся писсуаров забыт напрочь, да и кто бы стал на нем циклиться?.. Циклюсь обычно я, и по более ничтожным поводам, повод находится и теперь:
затылки.
Затылки у всех троих выбриты одинаково тщательно, сто к одному: так же тщательно выбриты у них подмышки, а грудь и вовсе выщипана иорданской нитью – беспроигрышный вариант для pipi-party с полной обнаженкой и ссаньем на танцпол в финале вечерины.
Ненавижу таких типов.
А этих, сорвавших показательный поцелуй Тинатин, втройне ненавижу, чтоб вы сдохли, гребите отсюда подальше, сукины дети!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113