Ей хотелось получить возможность хоть на несколько минут отрешиться от своей «крыши», перестать быть Кэтрин Блэйк.
«Мой бог, — думала она, — ведь я же с трудом могу вспомнить свое настоящее имя».
И она решила отправиться на это свидание.
Она прошла вдоль берега Серпентайна, поглядывая на целые флотилии уток, которые что-то вылавливали в больших прорубях, а затем повернула на тропу, уходившую в рощу. Сумерки полностью угасли, и на небо высыпало бесчисленное множество мерцающих звезд. Все-таки даже в затемнении есть хоть что-то хорошее, решила она: можно видеть звезды, даже здесь, в самом сердце Вест-Энда.
Запустив руку в сумочку, она нащупала там рукоять пистолета: автоматического «маузера» калибра 6.35 с навинченным глушителем. Оружие находилось на месте, заряженное и исправное. Если что-нибудь покажется ей странным или подозрительным, она пустит его в ход. Она давно уже поклялась себе, что ни за что не позволит арестовать себя. От мысли о том, что она может оказаться запертой в какой-то вонючей британской тюрьме, ее начинало самым нормальным образом тошнить. Ей не раз снились кошмары о собственной казни. Она отчетливо видела вокруг себя смеющиеся английские рожи, а потом палач накидывал ей на голову черный капюшон и надевал на шею петлю. Она или проглотит таблетку с ядом, или погибнет в бою, но ни за что не позволит им коснуться себя.
Навстречу прошел американский солдат. За его плечо одной рукой цеплялась проститутка. Она умудрялась на ходу лизать ему ухо, а свободную руку уже запустила в ширинку. Это была самая обычная сцена. Девки толпами шлялись по Пиккадилли. Лишь немногие соглашались тратить время на то, чтобы куда-то ходить или отдавать часть заработков на оплату гостиничных номеров. Стенные работницы, так их называли солдаты, просто вели своих клиентов на какую-нибудь дорожку парка и задирали юбки. Некоторые, самые наивные, всерьез верили, что не забеременеют, если будут отдаваться только стоя.
«Какие же дуры эти англичанки», — подумала Кэтрин.
Она вошла под прикрытие деревьев и стала ждать появления агента, присланного Фогелем.
* * *
Предвечерний поезд из Ханстантона прибыл на вокзал Ливерпуль-стрит с получасовым опозданием. Хорст Нойманн взял с багажной полки свою маленькую кожаную сумку и присоединился к пассажирам, выбиравшимся на платформу. На станции творился форменный хаос. Утомленные путешественники, похожие на жертв стихийного бедствия, с бледными отчаянными лицами, группами и поодиночке слонялись по зданию вокзала, дожидаясь безнадежно опаздывавших поездов. Солдаты спали повсюду, где кому хотелось, подложив под головы вещевые мешки. Среди толпы выделялось несколько железнодорожных полицейских, одетых в форму, которые тщетно пытались навести порядок. Ни одного проводника-мужчины видно не было. Нойманн вышел на платформу. Маленький, проворный, ясноглазый, он без труда пробивался через плотную толпу.
У выхода из здания стояли двое одетых в измятые пальто и шляпы-котелки мужчин, которым очень подошла бы броская надпись «ВЛАСТИ». Нойманн лишь на мгновение подумал, что они могут искать его. Все равно его описания они добыть никак не могли. И все же он рефлекторным движением приложил ладонь к поле куртки и нащупал пистолет. Тот был на месте, засунутый за брючный ремень. На месте, в нагрудном кармане, находился и бумажник. Удостоверение личности было выписано на имя Джеймса Портера. Согласно легенде, он был коммивояжером и занимался фармацевтической продукцией. Не сбавляя шага, он проскочил мимо двоих стражей и влился в толпу, заполнявшую Бишопсгейт-род.
Поездка прошла без сучка без задоринки, если не считать неизбежных задержек. Он оказался в одном купе с несколькими молодыми солдатами. Какое-то время они с недоброжелательным видом смотрели, как он читал газеты. Нойманн резонно предположил, что любой здоровый с виду молодой мужчина, не носящий форму, неизбежно столкнется с общественным презрением. В конце концов он рассказал им, что был ранен в Дюнкерке и вернулся в Англию полумертвым на борту одного из океанских буксиров, составлявших тогда основу вспомогательного флота. После этого солдаты предложили Нойманну сыграть с ними в карты, и он изрядно обчистил их.
На улице было темно, хоть глаз выколи. Единственными источниками освещения были узенькие щелочки в крышках, маскировавших фары редких автомашин, медленно проползавших по проезжей части, да бледные фонарики, которые держали в руках многие из прохожих. Он почувствовал себя так, будто его заставили играть в детскую игру наподобие жмурок. Дважды он наталкивался на встречных пешеходов. А один раз уткнулся во что-то холодное и уже начал было извиняться, когда понял, что перед ним стоит фонарный столб.
Он чуть не расхохотался. Лондон здорово изменился после его последнего пребывания здесь.
* * *
От рождения он носил имя Найджел Фокс и родился в Лондоне в 1919 году от матери-немки и отца-англичанина. Когда в 1927 году отец умер, мать возвратилась в Германию и поселилась в Дюссельдорфе. Год спустя она вступила в повторный брак с богатым фабрикантом по имени Эрих Нойманн. Этому строгому педанту совершенно не хотелось иметь пасынка по имени Найджел, который говорил по-немецки с английским акцентом. Прежде всего он изменил имя мальчика на Хорст, позволил ему взять свою фамилию и отдал учиться в одну из военных школ, где были едва ли не самые суровые порядки во всей стране. Хорст там чувствовал себя очень несчастным. Однокашники издевались над ним из-за плохого знания немецкого языка. Маленький, довольно слабый, он, как правило, приходил домой на выходные с синяками под глазами и с распухшими от побоев губами. Мать сильно переживала из-за этого, а сам Хорст сделался тихим и замкнутым. Эрих же, напротив, считал, что такая жизнь пойдет пасынку на пользу.
Но когда Хорсту исполнилось четырнадцать, в его жизни произошел резкий поворот. Во время общешкольных соревнований по легкой атлетике он — в своих школьных трусах и босиком — пробежал 1500 метров, намного выйдя из пяти минут. Потрясающий результат для мальчика, который никогда не занимался бегом. Оказалось, что за соревнованиями наблюдал тренер национальной федерации. Он посоветовал Хорсту начать тренироваться и убедил руководство школы создать для талантливого мальчика особые условия.
После этого Хорст возродился к жизни. Освобожденный от скучных школьных занятий физкультурой, он проводил чуть ли не целые дни, бегая по полям и горам. Ему нравилось находиться в одиночестве, вдали от других мальчиков. Он никогда не был более счастлив. Довольно скоро он стал одним из лучших бегунов-юниоров страны. В школе, где его недавно презирали и третировали, теперь им гордились, бывшие обидчики теперь заискивали перед ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172
«Мой бог, — думала она, — ведь я же с трудом могу вспомнить свое настоящее имя».
И она решила отправиться на это свидание.
Она прошла вдоль берега Серпентайна, поглядывая на целые флотилии уток, которые что-то вылавливали в больших прорубях, а затем повернула на тропу, уходившую в рощу. Сумерки полностью угасли, и на небо высыпало бесчисленное множество мерцающих звезд. Все-таки даже в затемнении есть хоть что-то хорошее, решила она: можно видеть звезды, даже здесь, в самом сердце Вест-Энда.
Запустив руку в сумочку, она нащупала там рукоять пистолета: автоматического «маузера» калибра 6.35 с навинченным глушителем. Оружие находилось на месте, заряженное и исправное. Если что-нибудь покажется ей странным или подозрительным, она пустит его в ход. Она давно уже поклялась себе, что ни за что не позволит арестовать себя. От мысли о том, что она может оказаться запертой в какой-то вонючей британской тюрьме, ее начинало самым нормальным образом тошнить. Ей не раз снились кошмары о собственной казни. Она отчетливо видела вокруг себя смеющиеся английские рожи, а потом палач накидывал ей на голову черный капюшон и надевал на шею петлю. Она или проглотит таблетку с ядом, или погибнет в бою, но ни за что не позволит им коснуться себя.
Навстречу прошел американский солдат. За его плечо одной рукой цеплялась проститутка. Она умудрялась на ходу лизать ему ухо, а свободную руку уже запустила в ширинку. Это была самая обычная сцена. Девки толпами шлялись по Пиккадилли. Лишь немногие соглашались тратить время на то, чтобы куда-то ходить или отдавать часть заработков на оплату гостиничных номеров. Стенные работницы, так их называли солдаты, просто вели своих клиентов на какую-нибудь дорожку парка и задирали юбки. Некоторые, самые наивные, всерьез верили, что не забеременеют, если будут отдаваться только стоя.
«Какие же дуры эти англичанки», — подумала Кэтрин.
Она вошла под прикрытие деревьев и стала ждать появления агента, присланного Фогелем.
* * *
Предвечерний поезд из Ханстантона прибыл на вокзал Ливерпуль-стрит с получасовым опозданием. Хорст Нойманн взял с багажной полки свою маленькую кожаную сумку и присоединился к пассажирам, выбиравшимся на платформу. На станции творился форменный хаос. Утомленные путешественники, похожие на жертв стихийного бедствия, с бледными отчаянными лицами, группами и поодиночке слонялись по зданию вокзала, дожидаясь безнадежно опаздывавших поездов. Солдаты спали повсюду, где кому хотелось, подложив под головы вещевые мешки. Среди толпы выделялось несколько железнодорожных полицейских, одетых в форму, которые тщетно пытались навести порядок. Ни одного проводника-мужчины видно не было. Нойманн вышел на платформу. Маленький, проворный, ясноглазый, он без труда пробивался через плотную толпу.
У выхода из здания стояли двое одетых в измятые пальто и шляпы-котелки мужчин, которым очень подошла бы броская надпись «ВЛАСТИ». Нойманн лишь на мгновение подумал, что они могут искать его. Все равно его описания они добыть никак не могли. И все же он рефлекторным движением приложил ладонь к поле куртки и нащупал пистолет. Тот был на месте, засунутый за брючный ремень. На месте, в нагрудном кармане, находился и бумажник. Удостоверение личности было выписано на имя Джеймса Портера. Согласно легенде, он был коммивояжером и занимался фармацевтической продукцией. Не сбавляя шага, он проскочил мимо двоих стражей и влился в толпу, заполнявшую Бишопсгейт-род.
Поездка прошла без сучка без задоринки, если не считать неизбежных задержек. Он оказался в одном купе с несколькими молодыми солдатами. Какое-то время они с недоброжелательным видом смотрели, как он читал газеты. Нойманн резонно предположил, что любой здоровый с виду молодой мужчина, не носящий форму, неизбежно столкнется с общественным презрением. В конце концов он рассказал им, что был ранен в Дюнкерке и вернулся в Англию полумертвым на борту одного из океанских буксиров, составлявших тогда основу вспомогательного флота. После этого солдаты предложили Нойманну сыграть с ними в карты, и он изрядно обчистил их.
На улице было темно, хоть глаз выколи. Единственными источниками освещения были узенькие щелочки в крышках, маскировавших фары редких автомашин, медленно проползавших по проезжей части, да бледные фонарики, которые держали в руках многие из прохожих. Он почувствовал себя так, будто его заставили играть в детскую игру наподобие жмурок. Дважды он наталкивался на встречных пешеходов. А один раз уткнулся во что-то холодное и уже начал было извиняться, когда понял, что перед ним стоит фонарный столб.
Он чуть не расхохотался. Лондон здорово изменился после его последнего пребывания здесь.
* * *
От рождения он носил имя Найджел Фокс и родился в Лондоне в 1919 году от матери-немки и отца-англичанина. Когда в 1927 году отец умер, мать возвратилась в Германию и поселилась в Дюссельдорфе. Год спустя она вступила в повторный брак с богатым фабрикантом по имени Эрих Нойманн. Этому строгому педанту совершенно не хотелось иметь пасынка по имени Найджел, который говорил по-немецки с английским акцентом. Прежде всего он изменил имя мальчика на Хорст, позволил ему взять свою фамилию и отдал учиться в одну из военных школ, где были едва ли не самые суровые порядки во всей стране. Хорст там чувствовал себя очень несчастным. Однокашники издевались над ним из-за плохого знания немецкого языка. Маленький, довольно слабый, он, как правило, приходил домой на выходные с синяками под глазами и с распухшими от побоев губами. Мать сильно переживала из-за этого, а сам Хорст сделался тихим и замкнутым. Эрих же, напротив, считал, что такая жизнь пойдет пасынку на пользу.
Но когда Хорсту исполнилось четырнадцать, в его жизни произошел резкий поворот. Во время общешкольных соревнований по легкой атлетике он — в своих школьных трусах и босиком — пробежал 1500 метров, намного выйдя из пяти минут. Потрясающий результат для мальчика, который никогда не занимался бегом. Оказалось, что за соревнованиями наблюдал тренер национальной федерации. Он посоветовал Хорсту начать тренироваться и убедил руководство школы создать для талантливого мальчика особые условия.
После этого Хорст возродился к жизни. Освобожденный от скучных школьных занятий физкультурой, он проводил чуть ли не целые дни, бегая по полям и горам. Ему нравилось находиться в одиночестве, вдали от других мальчиков. Он никогда не был более счастлив. Довольно скоро он стал одним из лучших бегунов-юниоров страны. В школе, где его недавно презирали и третировали, теперь им гордились, бывшие обидчики теперь заискивали перед ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172