И, вероятно, они не служили опорой внутреннего свода, а были просто созданием земных недр.
Тогда выходило, что все было напрасно? Маркус, ступивший когда-то на землю Конго, действительно не имел ничего общего с нынешним Маркусом, который попытался спасти человечество. Но зачем было миру спасать Гарвея, если этот самый мир не давал ему спасти людей?
Маркус нехотя шагал вверх, потеряв всякое представление о времени. Возможно, он был уже близко от грота, где начинался туннель, ведущий на поверхность. А может быть, далеко. Для него это не имело значения. Он лег на землю, положив около себя зеленый фонарь, свернулся комочком, как пес, и уснул.
Ему снилось, что идет дождь. Во сне Маркус спал в каком-то уголке сельвы, и его будил гром. Первый разряд был далеким, а второй прозвучал уже громче. Он проснулся. Ему никогда не нравились сны, в которых ему снилось, что он спит. Но Гарвей не был в сельве, а все еще находился на одной из площадок на тропинке. Он услышал гром еще раз и спросил себя: «Я на самом деле уже проснулся или еще сплю?»
Маркус не спал. И гром не был настоящим громом. Это был звук, похожий на звук рвущейся бумаги. Словно лист этой бумаги был огромным, как небо. Кроме того, Гарвей услышал треск и скрежет камней, словно кто-то тащил огромную глыбу, и понял, что там, наверху, в своде, образуется трещина, как в плотине водохранилища. Только эта плотина сдерживала не воду, а камни, все камни Земли.
Беги, Маркус Гарвей, беги! Сейчас он и вправду бежал, спасая свою жизнь. Но бежал, радостно смеясь, потому что если всего несколько часов назад его жизнь не имела никакого смысла, то сейчас даже его смерть не помешала бы победе.
Он добрался до грота. Еще на пути к Девичьему морю Амгам убедила его придвинуть огромный камень в форме мельничного колеса к самому входу в грот, почти закрыв отверстие туннеля. Несмотря на выразительную мимику Амгам, Маркус ее тогда не понял и помог ей, просто чтобы она не сердилась. Теперь он понимал цель действий. Маркусу удалось добраться до грота, но если бы он не смог закрыть за собой какую-нибудь дверь, и как можно плотнее, то наводнение камней и пыли поглотило бы его.
Сверху стал падать песок и камни. Сначала камешки были небольшие, но очень скоро вокруг Маркуса начали проноситься метеориты, с каждой минутой все крупнее. Большинства из них он не видел, а только слышал, как они падали совсем близко от него, ударяясь о землю и брызгая картечью. Некоторые камни пролетали так близко, что в свете фонаря казались зелеными падающими звездами.
Земля рушилась прямо над его головой. Если бы Маркус не смог забраться в грот, точно мышонок в норку, от него бы не осталось даже мокрого места. Наконец ему удалось протиснуться через узкое отверстие в форме полумесяца, которое они с Амгам оставили между мельничным колесом и стеной грота.
Гарвей залез туда как раз вовремя, потому что сразу после этого земля задрожала. Некоторым людям доводилось оказаться в самом центре урагана. Маркус же мог похвастаться странной привилегией пребывания под зоной землетрясения. Представим себе человека, который подносит к уху спичечный коробок и встряхивает его, чтобы узнать, остались ли там спички. Маркус был спичкой. Но, несмотря на то что его сотрясало и подбрасывало, что его оглушал хор тысячи барабанов, он толкал камень в форме мельничного колеса. Ему надо было точно пригнать его к стенкам туннеля. Только так можно было защитить ход от потока камней. Но у Гарвея ничего не получалось: камень, служивший дверью люка, был очень тяжел. Руки Амгам, куда более мускулистые, чем его, без труда справились с этой задачей. Но у Гарвея в одиночку ничего не получалось. Он не мог сдвинуть камень. Не мог.
В свете фонаря Гарвей увидел тот ужас, виновником которого был он сам и который теперь неуклонно приближался. Целый океан серого пепла и измельченных камней накатывался темной и плотной волной на перевал, молниеносно поднимаясь вверх. Ему оставалось закрыть дверь или умереть. Все было очень просто.
И он это сделал. Коротконогий и тщедушный человечек смог закрыть этот импровизированный люк. Все его мышцы и сухожилия напряглись до предела, и камень переместился на те несколько сантиметров, которые надо было преодолеть.
Гарвей сел на землю и изможденно прислонился спиной к стене грота. Ему казалось, что его руки только что подверглись какой-то средневековой пытке. За каменным люком слышался рев бури. Маркус положил на свою испачканную землей ладонь две застывшие слезы Амгам и стал смотреть на них. Потом он засмеялся. Это был самый противоречивый смех в мире. Гарвей не думал о человечестве, которое спас, а только о ней. Он был самым счастливым человеком в мире, потому что узнал ее. И самым несчастным существом обоих миров, потому что потерял ее.
Можно сказать, что приключения Маркуса Гарвея в Конго кончились в тот момент, когда ему удалось спастись от каменного потока. То, что произошло потом, было просто долгой дорогой, которая вела его прямиком в тюрьму.
Оказавшись на поверхности, Маркус не нашел и следа Уильяма Кравера. Он снарядился в дорогу: надел европейскую одежду и свою фуражку конюшего, взял рюкзак тектонов и пустился в дальний путь по джунглям. По сути дела, тропинка, которая вела сквозь буйную растительность, не слишком-то отличалась от подземного туннеля. У нее было очень мало ответвлений, поэтому возможность заблудиться оказалась невелика. После долгого похода Маркус достиг прогалины, где царило то огромное дерево, на которое когда-то, во время путешествия в сельву, он забрался, чтобы увидеть необозримые просторы Конго. Уильям был там.
Он висел головой вниз на одной из ветвей, и его голова качалась в полутора метрах от земли. Туземцы подвесили его так, чтобы продлить агонию. Кравер, наверное, провел последние часы своей жизни, извиваясь, как червяк, чтобы защититься от прыжков хищников. Но в конце концов звери победили его, иначе и быть не могло.
Маркус подошел к тому, что осталось от обнаженного тела. Руки, грудь и голова были обглоданы. Гарвей спросил себя, какие животные могли все это сотворить. С одной стороны, они оказались недостаточно крупными или чересчур слабыми, чтобы оборвать веревку, но с другой, сожрали мясо с тех частей тела, которые были им доступны, до последней жилки. Маркус мог смотреть сквозь обнажившиеся ребра, словно сквозь решетку на окне. Книзу от локтей на руках не осталось ни кожи, ни мышц, только кости. Кисти рук исчезли – наверное, потому, что кости на запястьях были сломаны, и животным не стоило большого труда оторвать их. Что же касается головы, то, совершенно очевидно, дикари отпилили верхнюю часть черепа и сняли ее, словно крышку с кастрюльки. Но они не стали убивать Кравера, а оставили его на дереве с непокрытой, в самом прямом смысле этого слова, головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Тогда выходило, что все было напрасно? Маркус, ступивший когда-то на землю Конго, действительно не имел ничего общего с нынешним Маркусом, который попытался спасти человечество. Но зачем было миру спасать Гарвея, если этот самый мир не давал ему спасти людей?
Маркус нехотя шагал вверх, потеряв всякое представление о времени. Возможно, он был уже близко от грота, где начинался туннель, ведущий на поверхность. А может быть, далеко. Для него это не имело значения. Он лег на землю, положив около себя зеленый фонарь, свернулся комочком, как пес, и уснул.
Ему снилось, что идет дождь. Во сне Маркус спал в каком-то уголке сельвы, и его будил гром. Первый разряд был далеким, а второй прозвучал уже громче. Он проснулся. Ему никогда не нравились сны, в которых ему снилось, что он спит. Но Гарвей не был в сельве, а все еще находился на одной из площадок на тропинке. Он услышал гром еще раз и спросил себя: «Я на самом деле уже проснулся или еще сплю?»
Маркус не спал. И гром не был настоящим громом. Это был звук, похожий на звук рвущейся бумаги. Словно лист этой бумаги был огромным, как небо. Кроме того, Гарвей услышал треск и скрежет камней, словно кто-то тащил огромную глыбу, и понял, что там, наверху, в своде, образуется трещина, как в плотине водохранилища. Только эта плотина сдерживала не воду, а камни, все камни Земли.
Беги, Маркус Гарвей, беги! Сейчас он и вправду бежал, спасая свою жизнь. Но бежал, радостно смеясь, потому что если всего несколько часов назад его жизнь не имела никакого смысла, то сейчас даже его смерть не помешала бы победе.
Он добрался до грота. Еще на пути к Девичьему морю Амгам убедила его придвинуть огромный камень в форме мельничного колеса к самому входу в грот, почти закрыв отверстие туннеля. Несмотря на выразительную мимику Амгам, Маркус ее тогда не понял и помог ей, просто чтобы она не сердилась. Теперь он понимал цель действий. Маркусу удалось добраться до грота, но если бы он не смог закрыть за собой какую-нибудь дверь, и как можно плотнее, то наводнение камней и пыли поглотило бы его.
Сверху стал падать песок и камни. Сначала камешки были небольшие, но очень скоро вокруг Маркуса начали проноситься метеориты, с каждой минутой все крупнее. Большинства из них он не видел, а только слышал, как они падали совсем близко от него, ударяясь о землю и брызгая картечью. Некоторые камни пролетали так близко, что в свете фонаря казались зелеными падающими звездами.
Земля рушилась прямо над его головой. Если бы Маркус не смог забраться в грот, точно мышонок в норку, от него бы не осталось даже мокрого места. Наконец ему удалось протиснуться через узкое отверстие в форме полумесяца, которое они с Амгам оставили между мельничным колесом и стеной грота.
Гарвей залез туда как раз вовремя, потому что сразу после этого земля задрожала. Некоторым людям доводилось оказаться в самом центре урагана. Маркус же мог похвастаться странной привилегией пребывания под зоной землетрясения. Представим себе человека, который подносит к уху спичечный коробок и встряхивает его, чтобы узнать, остались ли там спички. Маркус был спичкой. Но, несмотря на то что его сотрясало и подбрасывало, что его оглушал хор тысячи барабанов, он толкал камень в форме мельничного колеса. Ему надо было точно пригнать его к стенкам туннеля. Только так можно было защитить ход от потока камней. Но у Гарвея ничего не получалось: камень, служивший дверью люка, был очень тяжел. Руки Амгам, куда более мускулистые, чем его, без труда справились с этой задачей. Но у Гарвея в одиночку ничего не получалось. Он не мог сдвинуть камень. Не мог.
В свете фонаря Гарвей увидел тот ужас, виновником которого был он сам и который теперь неуклонно приближался. Целый океан серого пепла и измельченных камней накатывался темной и плотной волной на перевал, молниеносно поднимаясь вверх. Ему оставалось закрыть дверь или умереть. Все было очень просто.
И он это сделал. Коротконогий и тщедушный человечек смог закрыть этот импровизированный люк. Все его мышцы и сухожилия напряглись до предела, и камень переместился на те несколько сантиметров, которые надо было преодолеть.
Гарвей сел на землю и изможденно прислонился спиной к стене грота. Ему казалось, что его руки только что подверглись какой-то средневековой пытке. За каменным люком слышался рев бури. Маркус положил на свою испачканную землей ладонь две застывшие слезы Амгам и стал смотреть на них. Потом он засмеялся. Это был самый противоречивый смех в мире. Гарвей не думал о человечестве, которое спас, а только о ней. Он был самым счастливым человеком в мире, потому что узнал ее. И самым несчастным существом обоих миров, потому что потерял ее.
Можно сказать, что приключения Маркуса Гарвея в Конго кончились в тот момент, когда ему удалось спастись от каменного потока. То, что произошло потом, было просто долгой дорогой, которая вела его прямиком в тюрьму.
Оказавшись на поверхности, Маркус не нашел и следа Уильяма Кравера. Он снарядился в дорогу: надел европейскую одежду и свою фуражку конюшего, взял рюкзак тектонов и пустился в дальний путь по джунглям. По сути дела, тропинка, которая вела сквозь буйную растительность, не слишком-то отличалась от подземного туннеля. У нее было очень мало ответвлений, поэтому возможность заблудиться оказалась невелика. После долгого похода Маркус достиг прогалины, где царило то огромное дерево, на которое когда-то, во время путешествия в сельву, он забрался, чтобы увидеть необозримые просторы Конго. Уильям был там.
Он висел головой вниз на одной из ветвей, и его голова качалась в полутора метрах от земли. Туземцы подвесили его так, чтобы продлить агонию. Кравер, наверное, провел последние часы своей жизни, извиваясь, как червяк, чтобы защититься от прыжков хищников. Но в конце концов звери победили его, иначе и быть не могло.
Маркус подошел к тому, что осталось от обнаженного тела. Руки, грудь и голова были обглоданы. Гарвей спросил себя, какие животные могли все это сотворить. С одной стороны, они оказались недостаточно крупными или чересчур слабыми, чтобы оборвать веревку, но с другой, сожрали мясо с тех частей тела, которые были им доступны, до последней жилки. Маркус мог смотреть сквозь обнажившиеся ребра, словно сквозь решетку на окне. Книзу от локтей на руках не осталось ни кожи, ни мышц, только кости. Кисти рук исчезли – наверное, потому, что кости на запястьях были сломаны, и животным не стоило большого труда оторвать их. Что же касается головы, то, совершенно очевидно, дикари отпилили верхнюю часть черепа и сняли ее, словно крышку с кастрюльки. Но они не стали убивать Кравера, а оставили его на дереве с непокрытой, в самом прямом смысле этого слова, головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115