Пока Пинкертонша вытирала две скупые слезинки носовым платком, Мак-Маон с извинениями покинул нас и исчез в своей комнате. Через несколько минут он появился снова, держа в руках весьма любопытное устройство.
– Смотрите, что я для нее принес!
Мак-Маон положил на стол предмет, отдаленно напоминавший сабо. Он был несколько шире, чем деревянный башмак для детской ножки, и прямо над плоской подметкой виднелось несколько отверстий.
Кто-то из нас – не помню, я сам или Пинкертонша, – спросил, что это за штука.
– Разве вы не видите? – удивился Мак-Маон. – Это новый панцирь для Марии Антуанетты.
– Уж не собираетесь ли вы запихнуть бедняжку в эту деревянную штуковину?! – проворчала Пинкертонша, в считанные секунды вернувшись в свое обычное расположение духа.
– Вы меня обижаете, госпожа Пинкертон. – В маленьких глазках Мак-Маона мелькнула тень грусти. – При создании любого произведения, будь то металлическая свая весом в целую тонну или деревянный панцирь для черепахи, мы всегда должны прислушиваться к голосу заинтересованного в нем лица. Если Марии Антуанетте обновка не понравится, я, безусловно, не стану настаивать. Это ей решать.
И Мак-Маон взял черепаху и поставил ее рядом с деревянным панцирем. Мы втроем склонились над столом, словно в почтительном поклоне, крайне заинтересованные в реакции Марии Антуанетты.
Мак-Маон создал весьма хитроумное приспособление. Сзади панциря, как в нижней части свитера, было большое отверстие, через которое черепаха могла входить и выходить из своего переносного домика столько раз, сколько ей будет угодно. Спереди виднелись дырочки для головы и двух лап. Я заметил также, что на верхней стороне панциря был нанесен очень простой геометрический рисунок, в котором сочетались красный, синий и желтый цвета. Пока Мария Антуанетта колебалась, я спросил Мак-Маона:
– А зачем вы сделали панцирь таким разноцветным? Мак-Маон почесал в затылке:
– Ну, чтоб красиво было. А тебе что, не нравится? – В его голосе прозвучало сомнение. Потом ирландец добавил: – Неужели ты не покрасил бы крышу собственного дома в веселые цвета, если бы тебе представилась такая возможность?
Мария Антуанетта приблизилась к незнакомому предмету, скривив рот в еще более отвратительной ухмылке, чем обычно, и обнюхала его.
После длительных колебаний она просунула голову в большое отверстие. Мак-Маон точно снял с нее мерку, потому как голова и лапы черепахи сразу попали в подготовленные для них дырки, которые пришлись ей совершенно впору.
– Мне кажется, она танцует, – заметил я через несколько секунд.
Так оно и было. Казалось, Мария Антуанетта танцевала фокстрот за двадцать лет до того, как он был придуман. Это означало, что панцирь пришелся ей по вкусу.
Мак-Маон захлопал в ладоши. Я промолчал. Пинкертонша тоже не произнесла ни слова. Мне показалось странным, что она не обрадовалась, ведь хозяйка пансиона так любила свою драгоценную черепаху. Однако я забыл, что Пинкертонша была Пинкертоншей. Эта женщина, которой так хорошо удавались всевозможные подленькие словечки, в тот момент превзошла саму себя.
– Ну, что ж, – сказала она, как всегда, высокомерно. – Если уж Марии Антуанетте так пришелся по душе этот новый домик, господин Мак-Маон, то я готова снять его в аренду за умеренную плату.
– Госпожа Пинкертон, я не беру квартирную плату с черепах, которые остались без панциря, – проговорил Мак-Маон. И добавил, немного растягивая слова: – Это подарок. Я хотел преподнести его вам на день рождения, но сегодня вы так плакали и горевали, что я решил не дожидаться праздника.
Пинкертонша была так потрясена, что ее лицо стало плоским и зеленым, как банкнота.
Что ж, если в этой истории и крылась какая-нибудь мораль, то в тот вечер у меня не хватило духу решить, какая именно.
Помню только, что я лег в постель, потушил свет, заснул и увидел невероятно страшный сон. В этом сне я снова работал литературным негром доктора Флага, и у меня возникало сомнение относительно одного сценария. И хотя титаническая фигура Флага внушала мне священный трепет, я не удержался, чтобы не задать ему вопрос: «Скажите, в Конго живут такие черепахи, как Мария Антуанетта?» И Флаг, угрожая мне своей тростью с набалдашником из слоновой кости, ответил:
– Конечно нет! Даже такому безмозглому негру, как вы, должно быть известно, что в сельве Конго обитают только нормальные животные!
7
В тот день я слушал Маркуса вполуха. Иногда мне не удавалось сосредоточиться, потому что его повествование было довольно запутанным. Он постоянно грешил тем, что терялся в деталях и забывал о главной линии рассказа. Это приводило к тому, что я исписывал блокнот за блокнотом, тратя бумагу на ничего не значившие подробности. А поскольку мое решение не прерывать его без крайней необходимости было твердым, я стал думать о своем.
Я отрешенно записывал какую-то ерунду, когда Маркус произнес:
– …а на следующее утро перед прииском появился незнакомец.
Я поднял голову от своих бумаг:
– Простите?
– Перед муравейником стоял столбом какой-то человек. – И Маркус, чтобы изобразить эту сцену, встал во весь рост и замер, прижав руки к туловищу и смотря перед собой в пространство.
Сержант Длинная Спина по другую сторону решетки смотрел на нас скорее с подозрением, чем с любопытством. Но даже в этом случае он не моргнул. Казалось, эти две живые статуи устроили соревнование, потому что Маркус был похож на генерала, который приветствует королеву, а Длинная Спина, как всегда, напоминал фигуру из музея восковых скульптур.
– Незнакомец на прииске? Я вас не понимаю, – проговорил я.
– Мы тоже ничего не понимали, – сказал Маркус и сел на стул.
– Он хотел украсть золото?
– Нет. Я же сказал, что он вылез из шахты. Он стоял во весь рост и был совершенно спокоен.
– Он шпионил на вашем прииске?
– Нет, он стоял к муравейнику спиной и смотрел на лагерь.
– Это был негр?
– Нет. Это был белый человек.
– Белый человек?
– Ну да, белый. Только не как мы с вами.
– Но разве вы сами только что не сказали, что это был человек белой расы?
– Я хочу сказать, что его кожа была белее, чем только что выдоенное молоко.
Первыми заметили необычного гостя негры на прииске. Было раннее утро, и работа еще не началась. Маркус раздувал угли вчерашнего костра. Уильям и Ричард поднялись ни свет ни заря, потому что решили отправиться в сельву за каким-нибудь крупным зверем, например гориллой, и ушли уже довольно давно.
Вопли негров заставили Маркуса забыть об огне. Палатки загораживали от него прииск, поэтому он не мог видеть причины этого гвалта, но сразу понял: случилось что-то серьезное. Звуки напомнили ему те крики, которые он слышал в поселках, когда взрывались динамитные шашки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115