Наемника, который при первой же возможности рассказывает все военные тайны офицеру генерального штаба противника!
Он поднялся со стула и стал бегать взад и вперед по кабинету, заложив одну руку за спину и жестикулируя второй, словно опереточный диктатор. Его обвинения превратились в монолог:
– Вы дикий анархист! Основная масса писателей – это профессиональные подхалимы. А я на свою голову нанял настоящего писаку-террориста!
Никогда раньше при мне адвокат не выходил из себя. Сейчас я видел перед собой совершенно другого человека, незнакомого мне Эдварда Нортона. Страсти в нем кипели. Я понял, что ему, по всей вероятности, было свойственно глубоко прятать самую необузданную сторону своей личности. Полагаю, что в каждодневной жизни он прилагал немалые усилия к тому, чтобы направить свою природную ярость в русло судебной практики. Я тоже поднялся со стула:
– Если вы хотите расторгнуть контракт со мной – пожалуйста. – И направился к двери.
– Томсон!
Я обернулся. Нортон стоял в глубине комнаты навытяжку, плотно сдвинув ноги, – твердый и спокойный. Несмотря на приступ страшной ярости, испытанный им пару минут назад, на его одежде не появилось ни одной морщинки. Он сказал:
– Сядьте.
И сам тоже сел. Он уже взял себя в руки, и его взгляд стал не таким колючим. Передо мной снова был тот бесстрастный и хорошо воспитанный человек, которого я привык видеть:
– Хотите, я открою вам один секрет, Томсон? Мне никогда не нравились спортивные игры, в которые играют командами. Ты можешь быть самым лучшим в мире игроком в крикет, но, если твои товарищи по команде – недотепы, тебе никогда не выиграть матч. Я решил заниматься юриспруденцией в надежде на то, что профессия адвоката позволит мне ни от кого не зависеть и рассчитывать только на себя. Теперь я понимаю, что ошибался. Наша жизнь полна непредвиденных обстоятельств.
– Сожалею, что вас разочаровал.
– Начиная с сегодняшнего дня, будьте любезны ограничиться описанием событий. И помните, что плачу вам я.
– Не могу, – ответил я тут же, не раздумывая, и моя решимость поразила Нортона, как и меня самого. – Я дал слово герцогу Краверу, и, пока я буду записывать историю Маркуса Гарвея в Конго, герцог Кравер будет получать копии моих глав.
Нортон как человек достаточно умный понимал, что мое решение было твердо, как стена. Он по привычке сложил пальцы пирамидкой и хладнокровно анализировал ситуацию, чтобы направить ее в нужное ему русло. Передо мной был не человек, а некая машина, обладавшая разумом. Адвокат не обращал на меня ни малейшего внимания, и я почувствовал себя предметом мебели. В конце концов мне это надоело:
– Если вы предпочитаете предаваться уединенным размышлениям, то я не стану вам мешать.
– Сядьте! – вторично приказал он. – Где мне сейчас найти другого писателя? Теперь уже поздно начинать еще раз с нуля.
– Есть сотни, тысячи писателей получше меня. И любой из них воспользуется возможностью написать такую привлекательную историю. – Я добавил решительно: – Как вы знаете, все они подхалимы и не будут оспаривать вашей стратегии.
Но Эдвард Нортон предпочел пропустить мое язвительное замечание мимо ушей. Он не слушал меня. Он слышал только свой голос:
– Так, значит, герцог Кравер желает знать о приключениях своих отпрысков в Конго? Что ж, мне кажется, его ожидает много неожиданностей.
– А что еще может случиться? Я не проявил никакой снисходительности к действиям братьев Краверов в сельве. Вы только что сами все прочитали.
Нортон сверлил меня взглядом:
– Случится еще многое. Вас тоже ожидает немало сюрпризов.
Он вдруг перешел на «ты». Я прекрасно запомнил это, потому что это был первый и единственный раз, когда он говорил мне «ты» за все время нашего знакомства.
– Ты еще этого не знаешь, Томми, – проговорил он тихо, – но настоящая история Маркуса Гарвея в Конго еще не началась.
В общем, на том все и кончилось. Ему не нравилась ни моя книга, ни я сам, но искать мне замену он не стал. Как бы то ни было, я вернулся домой удрученным. Мне казалось, что неприятный разговор грузом висел у меня на спине, словно я нес на закорках ребенка. В голове роились мысли о книге, о Гарвее, о Нортоне и о Конго, и эти мысли запутывались в огромные клубки. Совершенно неожиданно жизнь изменила свое русло, и было неясно, куда теперь несет меня ее течение. Дело было не просто в книге – здесь велась настоящая война. И я являлся одной из воюющих сторон, и далеко не самой сильной. С другой стороны, следует признать, что порой как раз то, что нам вовсе не нравится, оказывается для нас притягательным.
Я продолжал свое плавание в море подобных размышлений, когда вернулся в пансион. В коридоре меня ждала засада.
За ножкой шкафа пряталась она, Мария Антуанетта. Злодейка пристально смотрела на меня сатанинским взглядом и не издавала ни малейшего звука. Вероятно, найдутся люди, которые скажут, что черепахи не могут выражать свою ненависть словами. Этим наивным душам я бы напомнил следующее изречение: «Ненависть как река – чем глубже, тем меньше шумит».
Но эта тварь зашла слишком далеко. Мы могли сколько угодно ненавидеть друг друга, но попытка покончить со мной заслуживала наказания. Я схватил ее и швырнул на улицу жестом метателя копья.
Ровно через три секунды пародия на человеческое существо по имени госпожа Пинкертон появилась в коридоре.
– Вы, кажется, что-то сказали, господин Томсон?
– Кто, я? – спросил я как можно более непринужденным тоном. – Ни одного слова, госпожа Пинкертон.
– Не могу найти Марию Антуанетту. Вы ее случайно не видели? В последнее время она меня немного беспокоит. Кажется, ей нездоровится…
Пинкертонша начала искать Марию Антуанетту по всем углам, размахивая листом салата в качестве приманки. Я вызвался ей помогать: нагибался, махал подгнившим листом салата и звал ее по имени: великолепный пример лицемерия.
Вдруг дверь открылась. Вошел господин Мак-Маон, крайне взволнованный:
– Госпожа Пинкертон! Смотрите, что свалилось мне прямо на голову!
– Мария Антуанетта! – воскликнула Пинкертонша, увидев черепаху в руках Мак-Маона. – Что же ты наделала?
Мак-Маон громогласно подтвердил подозрения госпожи Пинкертон:
– Она хотела лишить себя жизни! Я видел, как она выпала из окна! Я шел из церкви и успел подставить руки. Какое счастье, что все так получилось!
Я позволю себе опустить описание воплей восторга и причитаний обоих персонажей. Особенно разволновалась Пинкертонша; у нее даже слезы навернулись на глаза!
Никогда раньше я не видел ее такой. Она поблагодарила Мак-Маона, словно он был самим Ноем, и укрыла Марию Антуанетту крошечным шарфиком. Потом она подставила ей под нос блюдечко с горячим анисовым ликером, чтобы сделать ингаляцию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Он поднялся со стула и стал бегать взад и вперед по кабинету, заложив одну руку за спину и жестикулируя второй, словно опереточный диктатор. Его обвинения превратились в монолог:
– Вы дикий анархист! Основная масса писателей – это профессиональные подхалимы. А я на свою голову нанял настоящего писаку-террориста!
Никогда раньше при мне адвокат не выходил из себя. Сейчас я видел перед собой совершенно другого человека, незнакомого мне Эдварда Нортона. Страсти в нем кипели. Я понял, что ему, по всей вероятности, было свойственно глубоко прятать самую необузданную сторону своей личности. Полагаю, что в каждодневной жизни он прилагал немалые усилия к тому, чтобы направить свою природную ярость в русло судебной практики. Я тоже поднялся со стула:
– Если вы хотите расторгнуть контракт со мной – пожалуйста. – И направился к двери.
– Томсон!
Я обернулся. Нортон стоял в глубине комнаты навытяжку, плотно сдвинув ноги, – твердый и спокойный. Несмотря на приступ страшной ярости, испытанный им пару минут назад, на его одежде не появилось ни одной морщинки. Он сказал:
– Сядьте.
И сам тоже сел. Он уже взял себя в руки, и его взгляд стал не таким колючим. Передо мной снова был тот бесстрастный и хорошо воспитанный человек, которого я привык видеть:
– Хотите, я открою вам один секрет, Томсон? Мне никогда не нравились спортивные игры, в которые играют командами. Ты можешь быть самым лучшим в мире игроком в крикет, но, если твои товарищи по команде – недотепы, тебе никогда не выиграть матч. Я решил заниматься юриспруденцией в надежде на то, что профессия адвоката позволит мне ни от кого не зависеть и рассчитывать только на себя. Теперь я понимаю, что ошибался. Наша жизнь полна непредвиденных обстоятельств.
– Сожалею, что вас разочаровал.
– Начиная с сегодняшнего дня, будьте любезны ограничиться описанием событий. И помните, что плачу вам я.
– Не могу, – ответил я тут же, не раздумывая, и моя решимость поразила Нортона, как и меня самого. – Я дал слово герцогу Краверу, и, пока я буду записывать историю Маркуса Гарвея в Конго, герцог Кравер будет получать копии моих глав.
Нортон как человек достаточно умный понимал, что мое решение было твердо, как стена. Он по привычке сложил пальцы пирамидкой и хладнокровно анализировал ситуацию, чтобы направить ее в нужное ему русло. Передо мной был не человек, а некая машина, обладавшая разумом. Адвокат не обращал на меня ни малейшего внимания, и я почувствовал себя предметом мебели. В конце концов мне это надоело:
– Если вы предпочитаете предаваться уединенным размышлениям, то я не стану вам мешать.
– Сядьте! – вторично приказал он. – Где мне сейчас найти другого писателя? Теперь уже поздно начинать еще раз с нуля.
– Есть сотни, тысячи писателей получше меня. И любой из них воспользуется возможностью написать такую привлекательную историю. – Я добавил решительно: – Как вы знаете, все они подхалимы и не будут оспаривать вашей стратегии.
Но Эдвард Нортон предпочел пропустить мое язвительное замечание мимо ушей. Он не слушал меня. Он слышал только свой голос:
– Так, значит, герцог Кравер желает знать о приключениях своих отпрысков в Конго? Что ж, мне кажется, его ожидает много неожиданностей.
– А что еще может случиться? Я не проявил никакой снисходительности к действиям братьев Краверов в сельве. Вы только что сами все прочитали.
Нортон сверлил меня взглядом:
– Случится еще многое. Вас тоже ожидает немало сюрпризов.
Он вдруг перешел на «ты». Я прекрасно запомнил это, потому что это был первый и единственный раз, когда он говорил мне «ты» за все время нашего знакомства.
– Ты еще этого не знаешь, Томми, – проговорил он тихо, – но настоящая история Маркуса Гарвея в Конго еще не началась.
В общем, на том все и кончилось. Ему не нравилась ни моя книга, ни я сам, но искать мне замену он не стал. Как бы то ни было, я вернулся домой удрученным. Мне казалось, что неприятный разговор грузом висел у меня на спине, словно я нес на закорках ребенка. В голове роились мысли о книге, о Гарвее, о Нортоне и о Конго, и эти мысли запутывались в огромные клубки. Совершенно неожиданно жизнь изменила свое русло, и было неясно, куда теперь несет меня ее течение. Дело было не просто в книге – здесь велась настоящая война. И я являлся одной из воюющих сторон, и далеко не самой сильной. С другой стороны, следует признать, что порой как раз то, что нам вовсе не нравится, оказывается для нас притягательным.
Я продолжал свое плавание в море подобных размышлений, когда вернулся в пансион. В коридоре меня ждала засада.
За ножкой шкафа пряталась она, Мария Антуанетта. Злодейка пристально смотрела на меня сатанинским взглядом и не издавала ни малейшего звука. Вероятно, найдутся люди, которые скажут, что черепахи не могут выражать свою ненависть словами. Этим наивным душам я бы напомнил следующее изречение: «Ненависть как река – чем глубже, тем меньше шумит».
Но эта тварь зашла слишком далеко. Мы могли сколько угодно ненавидеть друг друга, но попытка покончить со мной заслуживала наказания. Я схватил ее и швырнул на улицу жестом метателя копья.
Ровно через три секунды пародия на человеческое существо по имени госпожа Пинкертон появилась в коридоре.
– Вы, кажется, что-то сказали, господин Томсон?
– Кто, я? – спросил я как можно более непринужденным тоном. – Ни одного слова, госпожа Пинкертон.
– Не могу найти Марию Антуанетту. Вы ее случайно не видели? В последнее время она меня немного беспокоит. Кажется, ей нездоровится…
Пинкертонша начала искать Марию Антуанетту по всем углам, размахивая листом салата в качестве приманки. Я вызвался ей помогать: нагибался, махал подгнившим листом салата и звал ее по имени: великолепный пример лицемерия.
Вдруг дверь открылась. Вошел господин Мак-Маон, крайне взволнованный:
– Госпожа Пинкертон! Смотрите, что свалилось мне прямо на голову!
– Мария Антуанетта! – воскликнула Пинкертонша, увидев черепаху в руках Мак-Маона. – Что же ты наделала?
Мак-Маон громогласно подтвердил подозрения госпожи Пинкертон:
– Она хотела лишить себя жизни! Я видел, как она выпала из окна! Я шел из церкви и успел подставить руки. Какое счастье, что все так получилось!
Я позволю себе опустить описание воплей восторга и причитаний обоих персонажей. Особенно разволновалась Пинкертонша; у нее даже слезы навернулись на глаза!
Никогда раньше я не видел ее такой. Она поблагодарила Мак-Маона, словно он был самим Ноем, и укрыла Марию Антуанетту крошечным шарфиком. Потом она подставила ей под нос блюдечко с горячим анисовым ликером, чтобы сделать ингаляцию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115