Вы его никогда не видели. Выходит, верить вам нельзя, и дело принимает весьма интересный оборот. Зачем подставлять простака, которого вы не знаете ни по папе, ни по маме?
Она молчала.
– Я вот все спрашиваю себя, спрашиваю… – нашептывал инспектор Титюс, разливая чай.
Она следила за каждым его движением.
– Если бы он был известной персоной, это еще можно было бы понять. Отливать на статую, это, конечно, очень забавно. Статуи у нас никогда не просыхают. Всегда остается капля недоверия:
«Кажется, Этот совсем не тот, кем кажется». Мелкие радости для лакеев и лизоблюдов.
Мало-помалу она стала придвигаться поближе к чаю. Затем выпила чашечку. Потом попробовала пирожное. И все это – не спуская с него глаз. Молча.
– Только вот Малоссен – никакая не знаменитость. Его знают только свои и его собака.
Они неторопливо ели пирожные, потягивая чай из чашек.
– Семья, которую вы не знаете, но о которой вы так подробно рассказали ребятам Лежандра… Собака, мать, братья, сестры, никого не забыли.
Чаще всего их свидания заканчивались обоюдным молчанием.
***
– Вот я и подумал…
Инспектор Адриан Титюс начинал разговор с того, на чем остановился в прошлый раз.
– Так вот, я и подумал, что если вы не знаете Малоссена, значит, вы знаете кого-то другого, кто его знает. Кого-то, кому он не по душе. Кого-то, кто вам много о нем рассказывал.
Он улыбнулся ей.
– Ну обманщица…
В руках у него, как обычно, была плетеная корзина. Он достал оттуда две белые пластиковые баночки.
– Сегодня у нас мороженое.
Она невольно бросила взгляд на этикетки с маркой изготовителя. И осталась довольна.
– Следовательно, вы сплавляли эти татуировки вовсе не Малоссену, а тому, другому, кто вам о нем рассказывал.
В тот день они съели по порции мороженого, не разбавив свое молчание более ни словом.
***
В следующий раз он говорил немного дольше.
– Значит, Малоссена вы не знаете. Вы его сдали вместо кого-то другого, того, кому вы поставляли свои татуировки и кто знает его. Вот здесьто вы и прокололись, Мари-Анж. Раз он знает Малоссена, этот другой, и знает очень хорошо – от собаки и до младших сестер, – мы его быстро отыщем.
Она поставила чашку, не допив.
Титюс, напротив, выцедил и сахар со дна своей.
– Это была ваша инициатива, скажете, нет? Он не давал вам распоряжений насчет Малоссена, этот другой, на тот случай, если вас заметут. И он был прав. Тем самым, Мари-Анж, вы нам не тропинку показали, а целую магистраль.
И, уже перед тем как выйти, вспомнил:
– Держите. Это от жены.
Он положил три шелковых прямоугольника на ее ложе Правосудия.
***
– Ах! Любовь, любовь! Любовь и обман… Должно быть, он вам сильно мозги-то задурил, что вы могли допустить такую ошибку, вы! А ведь вы умеете держать себя в руках. Вам показалось недостаточным покрывать его своим молчанием, захотелось к тому же еще и сдать кого-нибудь вместо него. И чтобы это доставило ему удовольствие. Малоссен… Он его так ненавидит? Она невозмутимо пила свой чай.
– Тогда я подумал вот о чем. Если вы способны на такое ради этого везунчика, значит, вы можете пойти и гораздо дальше.
Ей ничего не оставалось, как решительно продолжать пить свой чай и заедать пирожными, облизывая кончики пальцев.
– Например, взять его вину на себя.
Тут она поспешила отставить чашку с блюдцем, пока они не задрожали в ее трясущихся руках.
– Вы не хирург, Мари-Анж. Это не вы.
Глаза ее по-прежнему ничего не выражали, но вот руки… она не знала, куда их девать. Она стала их вытирать о батист салфетки.
– Это он – хирург. Тот, другой. Это ему вы везли тело Шестьсу в ту ночь, когда вас приперли. План Бельвиля на коже человека: отличный подарочек для любителя. Это был его день рождения или что?
Титюс снова наполнял чашку, как только Мари-Анж ставила ее на стол.
– Вы его загонщица, Мари-Анж, вот и все.
И он добавил, почти с симпатией:
– Его любимая загонщица.
Титюс долго качал головой.
– У этого мерзавца в жилах сопли, наверное!
***
Инспектор Адриан Титюс наблюдал, какие опустошительные разрушения творил ураган правды в мятущемся взгляде Мари-Анж. Снаряды взрывались в синеве ее глаз и падали горящими осколками, поджигавшими сердце. Любому другому она вцепилась бы в горло, но этот полицейский вдруг заговорил с ней о человеке, которого она любила. Чертов проныра! Противник в их весе. Она ничего ему не сказала, не проронила ни единого слова, и вот он, путем лишь своих логических умозаключений, дошел до того, что уже говорит ей о ее любви! Наполняет ее камеру этой страстью! Да он шаман, этот узкоглазый полицейский!
Инспектор Адриан Титюс охотно разделил бы это мнение. Но инспектор Адриан Титюс мыслил себя рядовым полицейским, живущим прозаической реальностью фактов. Никакого колдовства, Мари-Анж, ты уж извини… Вся его осведомленность, его дедуктивные способности были заложены в анонимном письме, спрятанном здесь, под сердцем, во внутреннем кармане его куртки.
О чем говорилось в этом письме?
О том, что Титюс пересказывал теперь своими словами Мари-Анж.
Господа полицейские,
К сожалению, должен вам сообщить, что в лице мадемуазель Мари-Анж Куррье вы держите под стражей самую выдающуюся лгунью ее времени. В ее словах нет ни капли правды. Она не повинна ни в одном из преступлений, которые себе приписывает. Обманывая вас, она преследует одну цель: скрыть настоящего преступника.
Если через две недели (считая с даты на почтовом штемпеле) вы не вернете мне мою обманщицу, ждите новых жертв, и на этот раз я начну с вас, с полицейских. Вы себе не представляете, как я соскучился по моей обманщице. Правда жизни так угнетает, господа… И раз уж вы так дорожите этой своей правдой, я предлагаю вам ее в обмен на мадемуазель Куррье. Полное и обстоятельное признание. Таковы условия сделки: освободите ложь – и вы получите правду. А будете держать ее за решеткой, я стану косить ваши ряды. Сразу по истечении назначенного срока.
Можете рассматривать это письмо как ультиматум.
Инспектор Адриан Титюс знал это письмо наизусть, и, надо сказать, стиль его не очень-то ему нравился. «Господа полицейские»… «Мадемуазель Куррье»… «Освободите ложь – и вы получите правду»… Этакий чистюля. Таково было мнение инспектора Титюса. Он не смог удержаться, чтобы не поделиться впечатлениями с Мари-Анж. Обходными путями, разумеется.
– Это он вас одевает?
Да, этот розовый костюм – от него, и она носила его, только чтобы сделать ему приятное.
– А перманент? Тоже? Его идея?
Шлем респектабельности на озорной головке шлюхи. Жалкое зрелище…
– Новый взгляд на старый… покрой. Уверен, что он и разговаривает так же, как одевает, этот пижон.
При этих словах она так и подскочила, будто ужаленная.
– Ну вот. Круг подозреваемых сужается, как говорится:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Она молчала.
– Я вот все спрашиваю себя, спрашиваю… – нашептывал инспектор Титюс, разливая чай.
Она следила за каждым его движением.
– Если бы он был известной персоной, это еще можно было бы понять. Отливать на статую, это, конечно, очень забавно. Статуи у нас никогда не просыхают. Всегда остается капля недоверия:
«Кажется, Этот совсем не тот, кем кажется». Мелкие радости для лакеев и лизоблюдов.
Мало-помалу она стала придвигаться поближе к чаю. Затем выпила чашечку. Потом попробовала пирожное. И все это – не спуская с него глаз. Молча.
– Только вот Малоссен – никакая не знаменитость. Его знают только свои и его собака.
Они неторопливо ели пирожные, потягивая чай из чашек.
– Семья, которую вы не знаете, но о которой вы так подробно рассказали ребятам Лежандра… Собака, мать, братья, сестры, никого не забыли.
Чаще всего их свидания заканчивались обоюдным молчанием.
***
– Вот я и подумал…
Инспектор Адриан Титюс начинал разговор с того, на чем остановился в прошлый раз.
– Так вот, я и подумал, что если вы не знаете Малоссена, значит, вы знаете кого-то другого, кто его знает. Кого-то, кому он не по душе. Кого-то, кто вам много о нем рассказывал.
Он улыбнулся ей.
– Ну обманщица…
В руках у него, как обычно, была плетеная корзина. Он достал оттуда две белые пластиковые баночки.
– Сегодня у нас мороженое.
Она невольно бросила взгляд на этикетки с маркой изготовителя. И осталась довольна.
– Следовательно, вы сплавляли эти татуировки вовсе не Малоссену, а тому, другому, кто вам о нем рассказывал.
В тот день они съели по порции мороженого, не разбавив свое молчание более ни словом.
***
В следующий раз он говорил немного дольше.
– Значит, Малоссена вы не знаете. Вы его сдали вместо кого-то другого, того, кому вы поставляли свои татуировки и кто знает его. Вот здесьто вы и прокололись, Мари-Анж. Раз он знает Малоссена, этот другой, и знает очень хорошо – от собаки и до младших сестер, – мы его быстро отыщем.
Она поставила чашку, не допив.
Титюс, напротив, выцедил и сахар со дна своей.
– Это была ваша инициатива, скажете, нет? Он не давал вам распоряжений насчет Малоссена, этот другой, на тот случай, если вас заметут. И он был прав. Тем самым, Мари-Анж, вы нам не тропинку показали, а целую магистраль.
И, уже перед тем как выйти, вспомнил:
– Держите. Это от жены.
Он положил три шелковых прямоугольника на ее ложе Правосудия.
***
– Ах! Любовь, любовь! Любовь и обман… Должно быть, он вам сильно мозги-то задурил, что вы могли допустить такую ошибку, вы! А ведь вы умеете держать себя в руках. Вам показалось недостаточным покрывать его своим молчанием, захотелось к тому же еще и сдать кого-нибудь вместо него. И чтобы это доставило ему удовольствие. Малоссен… Он его так ненавидит? Она невозмутимо пила свой чай.
– Тогда я подумал вот о чем. Если вы способны на такое ради этого везунчика, значит, вы можете пойти и гораздо дальше.
Ей ничего не оставалось, как решительно продолжать пить свой чай и заедать пирожными, облизывая кончики пальцев.
– Например, взять его вину на себя.
Тут она поспешила отставить чашку с блюдцем, пока они не задрожали в ее трясущихся руках.
– Вы не хирург, Мари-Анж. Это не вы.
Глаза ее по-прежнему ничего не выражали, но вот руки… она не знала, куда их девать. Она стала их вытирать о батист салфетки.
– Это он – хирург. Тот, другой. Это ему вы везли тело Шестьсу в ту ночь, когда вас приперли. План Бельвиля на коже человека: отличный подарочек для любителя. Это был его день рождения или что?
Титюс снова наполнял чашку, как только Мари-Анж ставила ее на стол.
– Вы его загонщица, Мари-Анж, вот и все.
И он добавил, почти с симпатией:
– Его любимая загонщица.
Титюс долго качал головой.
– У этого мерзавца в жилах сопли, наверное!
***
Инспектор Адриан Титюс наблюдал, какие опустошительные разрушения творил ураган правды в мятущемся взгляде Мари-Анж. Снаряды взрывались в синеве ее глаз и падали горящими осколками, поджигавшими сердце. Любому другому она вцепилась бы в горло, но этот полицейский вдруг заговорил с ней о человеке, которого она любила. Чертов проныра! Противник в их весе. Она ничего ему не сказала, не проронила ни единого слова, и вот он, путем лишь своих логических умозаключений, дошел до того, что уже говорит ей о ее любви! Наполняет ее камеру этой страстью! Да он шаман, этот узкоглазый полицейский!
Инспектор Адриан Титюс охотно разделил бы это мнение. Но инспектор Адриан Титюс мыслил себя рядовым полицейским, живущим прозаической реальностью фактов. Никакого колдовства, Мари-Анж, ты уж извини… Вся его осведомленность, его дедуктивные способности были заложены в анонимном письме, спрятанном здесь, под сердцем, во внутреннем кармане его куртки.
О чем говорилось в этом письме?
О том, что Титюс пересказывал теперь своими словами Мари-Анж.
Господа полицейские,
К сожалению, должен вам сообщить, что в лице мадемуазель Мари-Анж Куррье вы держите под стражей самую выдающуюся лгунью ее времени. В ее словах нет ни капли правды. Она не повинна ни в одном из преступлений, которые себе приписывает. Обманывая вас, она преследует одну цель: скрыть настоящего преступника.
Если через две недели (считая с даты на почтовом штемпеле) вы не вернете мне мою обманщицу, ждите новых жертв, и на этот раз я начну с вас, с полицейских. Вы себе не представляете, как я соскучился по моей обманщице. Правда жизни так угнетает, господа… И раз уж вы так дорожите этой своей правдой, я предлагаю вам ее в обмен на мадемуазель Куррье. Полное и обстоятельное признание. Таковы условия сделки: освободите ложь – и вы получите правду. А будете держать ее за решеткой, я стану косить ваши ряды. Сразу по истечении назначенного срока.
Можете рассматривать это письмо как ультиматум.
Инспектор Адриан Титюс знал это письмо наизусть, и, надо сказать, стиль его не очень-то ему нравился. «Господа полицейские»… «Мадемуазель Куррье»… «Освободите ложь – и вы получите правду»… Этакий чистюля. Таково было мнение инспектора Титюса. Он не смог удержаться, чтобы не поделиться впечатлениями с Мари-Анж. Обходными путями, разумеется.
– Это он вас одевает?
Да, этот розовый костюм – от него, и она носила его, только чтобы сделать ему приятное.
– А перманент? Тоже? Его идея?
Шлем респектабельности на озорной головке шлюхи. Жалкое зрелище…
– Новый взгляд на старый… покрой. Уверен, что он и разговаривает так же, как одевает, этот пижон.
При этих словах она так и подскочила, будто ужаленная.
– Ну вот. Круг подозреваемых сужается, как говорится:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113