Пример?
Тебе нужен пример?
Не мой?
Кого-нибудь другого?
Что ж, вот тебе пример другого.
РОНАЛЬД ДЕ ФЛОРЕНТИС
Рональд де Флорентис – самый давний приятель старого Иова. Он совершенно не причастен ни к убийству друга, ни к краже его фильма. Его надул Король Живых Мертвецов, подсунув ему договор о продаже, составленный по всей форме. Человек солидный, неприступная скала с львиной гривой, он уже в колыбели владел всем, что требовалось для создания империи в джунглях кинопленки. Продюсер-дистрибьютор, сеятель картин – вот в чем состояла его роль. Ему, конечно, пришлось пройтись по нескольким головам, чтобы усесться на вершине своей пирамиды, но таковы законы жанра, и в целом, вполне честные в рамках профессии. Рональд весьма огорчился, узнав об убийстве своего друга; он огорчился еще больше, обнаружив, что его старший товарищ скрыл от него страсть всей своей жизни: съемки Уникального Фильма. Однако он утешился, оценив успех этого фильма. Он был искренне счастлив открыть гениальность Иова и вместе со всеми чествовать его, пусть и посмертно. Он радовался, видя, как эти Цезари, Оскары, Деллюки, Берлинские Медведи и прочие Венецианские Львы (весь этот зверинец кинематографических почестей) укладываются в Пальмовых ветвях на могилу бедного Иова. Повторяю, он был другом, из тех, что радуются нашим удачам: они единственно настоящие друзья. Так вот, именно этого друга пришел забрать дивизионный комиссар Лежандр, обвинив его в том, что он заказал убийство старого Иова, а также – кражу Уникального Фильма и нагрел руки на его показе. Дивизионный комиссар Лежандр, со своей неизбывной тягой к цельности, задал себе лишь один вопрос: кому выгодно это преступление, если Малоссен отпадает? Ответ: продюсеру Флорентису, конечно. Один прогон этого фильма обернулся золотым дождем дивидендов, венцом карьеры, всемирным признанием… мотив очевиден!
Кудрие опять пришлось надрать уши своему неисправимому зятю, чтобы заставить его отпустить добычу.
Выйдя на свободу, Рональд уже не был прежним львом. Дело в том, что на допросах он узнал одну ужасную вещь: старый Иов не предназначал свой Уникальный Фильм для всеобщего показа; он хранил его для узкого круга избранных. Рональд, не знавший об этом нюансе, невольно оказался предателем, сообщником преступников, хотел он того или нет. И никакой возможности публичного покаяния. Министры внутренних дел и культуры довели до его сведения, что это досадное недоразумение является отныне государственной тайной, причем тайной нескольких государств! Не могло быть и речи о том, чтобы сообщить миллионам почитателей, что Уникальный Фильм старого Иова, этот монумент века, оказался предметом грязной наживы. «Непозволительно разочаровывать весь мир ради успокоения собственной совести, господин де Флорентис! Даже во имя прозрачности! Это пагубно сказалось бы на вашем деле. Да и мы стали бы всё категорически отрицать».
Другими словами: он поспешил ретироваться.
Огненная грива его сразу померкла. В дрожащих руках появилась палочка. Он еле ходит. Впервые ему приходится читать слово «конец» на экране своей жизни.
И это еще не все.
Ты увидишь, худшее никогда не кончается.
Всегда остается порядочный кусок.
Остатки сладки.
Немало можно наскрести.
Желая оправдаться, Рональд пришел к Сюзанне и Жюли. Цель визита: спасти «Зебру», превратить ее, как и задумывалось, в фильмотеку старого Иова, в храм кинематографа, как говорил Маттиас, учреждение на веки вечные. На какие деньги? На его сбережения. Рональд, видишь ли, решил выйти из тени, прежде чем уйти в небытие, продать свое собрание живописи, чтобы его наследники не растерзали в клочья полотна, стараясь урвать побольше, и отписать необходимую часть выручки Сюзанне – в Фонд Иова Бернардена. И вот мы уже в салоне Гранд Отеля «Такого-то», слушаем, как молоток оценщика размашисто отбивает такт вальса миллионов. Мы – это Жюли, Сюзанна, Жереми (который считает себя обязанным документировать каждое событие, с тех пор как Королева Забо посвятила его в романисты), Клара и я. Так как твое прибытие ожидается в ближайшие дни, Жервеза с профессором Бертольдом напоследок еще раз проверяют твое снаряжение. Они отправили нас с твоей мамой прогуляться и просили не торопиться с возвращением. Так что мы доставляем Жервезу в клинику на желтеньком «пежо» твоей мамочки и всей семьей отправляемся почтить своим присутствием распыление Вламинков, Валадон, Сера, Пикассо, Браков и прочих Сутиных, Джиммов Дайнов и Лаклаветинов из эклектической коллекции Флорентиса, под пристальным взглядом парижского бомонда, при слабом попискивании калькуляторов бомонда токийского. В итоге получается кругленькая сумма.
– Которую мои наследники вложат в какую-нибудь дурь, я в них нисколько не сомневаюсь, – брюзжит старик Рональд, расположившийся между Сюзанной и Жюли.
Шедевры, выставляемые на аукцион и снимаемые на пленку, сменяют друг друга на экране в такт танцующему молотку, и, когда с каждым третьим ударом они соскакивают с мольберта, создается странное впечатление: они как будто переходят в мир иной. И вместе с ними, как ни в чем не бывало, уходит сама жизнь Рональда.
А Рональд тем временем наклоняется к уху Сюзанны:
– Следующий лот касается непосредственно вас, Сюзанна, он должен с лихвой покрыть расходы на будущую фильмотеку.
Что и подтверждает аукционист, объявляя коллекцию, выставленную на торги с поразительно высокой стартовой ценой «единственной в своем роде». Экспонат – внушительный фолиант в кожаном переплете – появляется на пюпитре перед объективом кинокамеры. Внимательные бинокли, затаенное дыхание, напряженное ожидание…
– Ничего себе постановочка, – шепчет Жереми.
Рука фокусника в белой перчатке открывает наконец эту книгу: очевидно, старый пергамент, который Рональд откопал на какой-нибудь свалке средневековых древностей.
– Смотрите внимательно.
– Что это? – спрашивает Жюли.
Ответ вспыхивает на экране в сопровождении голоса аукциониста: монах за письмом прижимает руку к груди, воздев очи к небу, одновременно с мольбой и твердостью, что придает его взгляду сложное выражение силы и смирения.
– «Святой Августин» Ботичелли, – объявляет голос аукциониста, – фрагмент фрески Огнисанти во Флоренции.
Жюли вскакивает, едва удержавшись от крика, а голос продолжает:
– Это не репродукция и не эскиз флорентийского мастера, о чем, казалось бы, свидетельствует необыкновенно точное воспроизведение цветовых сочетаний, нет, это татуировка, выполненная на коже женщины.
Возгласы взбудораженной толпы. Ужас Жюли, которая едва находит в себе силы прошептать:
– Рональд, где вы это взяли?
– О! Это долгая история…
Которую Рональд не успевает нам поведать, так как чей-то очень знакомый голос шепчет ему на ухо:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113