Из тумана вынырнуло несколько заряженных и готовых выстрелить зловещих пистолетов. Один из них уперся в ребра Габриель. Повинуясь команде, она подняла руки выше.
– Фалмут? – повторил Кэм, саркастически поднимая брови. – Мой паж именем его величества заключен под стражу на заставе Фалмута? – Герцог опустил взгляд на бумагу, которая была у него в руках. Его голос стал вкрадчивым. – А кто же этот французский контрабандист, которого схватили вместе с ним?
Нед Ховерли, человек, который привез записку от пажа, задрожал как осиновый лист. Награда, которую парнишка посулил ему за доставку письма, поблекла и стала казаться несущественной по сравнению с огромной опасностью, которой паж его подверг. Нед не подозревал, что тот просил его отдать записку лично герцогу. Он ожидал, что господином пажа окажется дворецкий или кто-нибудь из лакеев. На обратной стороне сложенного вдвое листка бумаги было написано: «Кэм». Паж зло подшутил над ним, решил Нед, и, если ему удастся спастись, он отправится прямиком в Фалмут и свернет тощую шею шутнику. Заметив искры, мерцавшие в нетерпеливых глазах герцога, Нед, запинаясь, промолвил:
– Ваша светлость, здесь, должно быть, какая-то ошибка.
Терпение герцога явно иссякло.
– Кто, черт возьми, этот француз, которого поймали вместе с ним? – прорычал Колбурн.
– Г… Голиаф, так паж; его называл.
Герцог остолбенел. Температура в этой теплой, уставленной книгами комнате вдруг показалась арктической.
– Голиаф, – повторил герцог приятным голосом.
У курьера мороз пошел по коже. Кэм протянул руку к столу и бросил монету человеку, который доставил послание Габриель.
– За беспокойство, – сказал герцог, отпуская посыльного.
Нед посмотрел на гинею, что оказалась у него в руке, небольшое состояние, по его меркам, и задумался, как бы удвоить сумму.
– Могу ли я доставить ответное послание, ваша светлость?
– Гм-м? – Кэм посмотрел на него так, словно не мог вспомнить, почему тот здесь оказался. Придя в себя, герцог ответил:
– В этом нет необходимости. Ночь, проведенная на заставе, может оказаться весьма благотворной для… моего пажа. Кто там сейчас начальник, кстати? По-прежнему Клэвери?
– Нет, ваша светлость. – Нед беспокойно переступил с ноги на ногу.
– Не Клэвери? Ах да, теперь вспомнил. Его уволили за… контрабанду, не так ли?
Нед ничего не ответил.
– Значит, это Пенхэнли, – предположил Кэм.
– Ага, – кивнул Нед.
Ему стало интересно, что сказал бы герцог, если бы узнал, что госпожа Пенхэнли питает слабость к французским кружевам.
– Тогда не вижу, какие могут быть проблемы, – задумчиво произнес Кэм.
Нед тоже проблем не видел. Законы в этих краях устанавливал герцог Дайсон, а не этот выживший из ума германец Джорди, который сидел на английском троне.
В течение двух часов после того, как письмо Габриель было доставлено, Кэму удавалось убедить себя, что его совсем не волнует, в каком смятении находится его жена и насколько убоги условия на заставе. Габриель заслужила эти страдания своим безрассудным поведением. К тому же герцог был совсем не уверен, что способен встретиться с женой лицом к лицу, сохранив при этом хотя бы подобие хладнокровия. Ведь он даже не подозревал, что ее нет дома, пока посланник не принес письмо. Боже правый, как она могла с ним так поступить?
Габи носила под сердцем его дитя. Она торжественно пообещала ему, что не будет больше убегать. Кэм был уверен, что Габриель начала смиряться с тем, что ее место рядом с ним, в Англии. Он просто хотел так думать, а она старалась, чтобы он этому поверил. Габриель убаюкала его пылкими признаниями, знаками внимания и любви, страстной реакцией на его ласки в постели. Кэм попытался подавить воспоминания о ее мягком теле, с такой готовностью раскрывавшемуся ему навстречу, когда он приходил в спальню жены по ночам. Теперь он поклялся, что больше не притронется к этой лживой суке.
Острый вкус предательства разъедал его язык. Герцог с отвращением представил себя обезумевшим от любви рабом Габриель. Его тошнило при мысли, что ее власть над ним была так велика. Всего за несколько мгновений до того, как обнаружилось ее исчезновение, он уже собирался найти ее и просить прощения за то, что так черство вел себя с ней раньше. Кэм даже не передал письмо, которое заставил написать Габриель, и почти решил отказаться от мщения Маскарону. Герцогу невыносимо было думать о том, как будет страдать его жена, когда правосудие наконец настигнет этого негодяя.
Боже правый, когда Кэм доберется до Габриель, она узнает, что такое правосудие оскорбленного мужа! Он научит ее, что значит полностью подчиняться супругу, или сломает ее, пытаясь сделать это. Если до этого открытого проявления неповиновения Габи считала, что с ней плохо обходятся, то теперь она поймет, с какой снисходительностью, с какой терпимостью и щедростью он вел себя с ней раньше.
Больше часа Кэм поддерживал кипение своего гнева. Вполне естественно, что постепенно гнев рассеялся, оставляя его опустошенным, ничего не чувствующим.
Когда к Кэму вернулось прежнее, относительно спокойное состояние духа, он изменил свое намерение предоставить Габриель ее судьбе. Хотя он старался не сочувствовать ее доле, невыносимо было думать, что, находясь в таком месте, его жена может подвергнуться грубому обращению и оскорблениям. С этого момента фантазия герцога разыгралась, причиняя ему страшные муки. Когда он в сопровождении своих людей наконец выехал из замка, чтобы вернуть Габриель, Кэм уверял себя, что им движет исключительно забота о своем неродившемся ребенке.
Когда Габриель отпустили под поручительство Кэма, она сразу поняла, что муж наихудшим образом истолковал ее прогулку за пределы Данрадена. Радость, охватившая Габи при виде знакомого силуэта, мгновенно испарилась, когда Кэм отвернул от нее свое каменное лицо. Не успела Габриель пробормотать слова благодарности и спросить о судьбе Голиафа, как ее быстро втолкнули в ожидавший экипаж.
Какая ирония судьбы, думала Габи, впервые ей представился случай хоть немного осмотреть Корнуолл, но из окна экипажа можно было увидеть лишь туман да непроглядную тьму. Экипаж ехал медленно, и рядом с Габи не было никого, кто мог бы отвлечь ее от невеселых размышлений. Габриель предалась отчаянию. Она понимала, что не сможет убедить Кэма, что собиралась вернуться по собственной воле. Ее поймали. Неудивительно, что он предположил худшее. Габриель утешало только одно: теперь, когда вмешался Кэм, можно было не переживать за безопасность, хоть, и не за свободу, Голиафа.
Когда кучер наконец остановил лошадей и герцогине помогли выйти, она с любопытством стала вглядываться в лица окружавших ее шестерых всадников, которые сопровождали экипаж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
– Фалмут? – повторил Кэм, саркастически поднимая брови. – Мой паж именем его величества заключен под стражу на заставе Фалмута? – Герцог опустил взгляд на бумагу, которая была у него в руках. Его голос стал вкрадчивым. – А кто же этот французский контрабандист, которого схватили вместе с ним?
Нед Ховерли, человек, который привез записку от пажа, задрожал как осиновый лист. Награда, которую парнишка посулил ему за доставку письма, поблекла и стала казаться несущественной по сравнению с огромной опасностью, которой паж его подверг. Нед не подозревал, что тот просил его отдать записку лично герцогу. Он ожидал, что господином пажа окажется дворецкий или кто-нибудь из лакеев. На обратной стороне сложенного вдвое листка бумаги было написано: «Кэм». Паж зло подшутил над ним, решил Нед, и, если ему удастся спастись, он отправится прямиком в Фалмут и свернет тощую шею шутнику. Заметив искры, мерцавшие в нетерпеливых глазах герцога, Нед, запинаясь, промолвил:
– Ваша светлость, здесь, должно быть, какая-то ошибка.
Терпение герцога явно иссякло.
– Кто, черт возьми, этот француз, которого поймали вместе с ним? – прорычал Колбурн.
– Г… Голиаф, так паж; его называл.
Герцог остолбенел. Температура в этой теплой, уставленной книгами комнате вдруг показалась арктической.
– Голиаф, – повторил герцог приятным голосом.
У курьера мороз пошел по коже. Кэм протянул руку к столу и бросил монету человеку, который доставил послание Габриель.
– За беспокойство, – сказал герцог, отпуская посыльного.
Нед посмотрел на гинею, что оказалась у него в руке, небольшое состояние, по его меркам, и задумался, как бы удвоить сумму.
– Могу ли я доставить ответное послание, ваша светлость?
– Гм-м? – Кэм посмотрел на него так, словно не мог вспомнить, почему тот здесь оказался. Придя в себя, герцог ответил:
– В этом нет необходимости. Ночь, проведенная на заставе, может оказаться весьма благотворной для… моего пажа. Кто там сейчас начальник, кстати? По-прежнему Клэвери?
– Нет, ваша светлость. – Нед беспокойно переступил с ноги на ногу.
– Не Клэвери? Ах да, теперь вспомнил. Его уволили за… контрабанду, не так ли?
Нед ничего не ответил.
– Значит, это Пенхэнли, – предположил Кэм.
– Ага, – кивнул Нед.
Ему стало интересно, что сказал бы герцог, если бы узнал, что госпожа Пенхэнли питает слабость к французским кружевам.
– Тогда не вижу, какие могут быть проблемы, – задумчиво произнес Кэм.
Нед тоже проблем не видел. Законы в этих краях устанавливал герцог Дайсон, а не этот выживший из ума германец Джорди, который сидел на английском троне.
В течение двух часов после того, как письмо Габриель было доставлено, Кэму удавалось убедить себя, что его совсем не волнует, в каком смятении находится его жена и насколько убоги условия на заставе. Габриель заслужила эти страдания своим безрассудным поведением. К тому же герцог был совсем не уверен, что способен встретиться с женой лицом к лицу, сохранив при этом хотя бы подобие хладнокровия. Ведь он даже не подозревал, что ее нет дома, пока посланник не принес письмо. Боже правый, как она могла с ним так поступить?
Габи носила под сердцем его дитя. Она торжественно пообещала ему, что не будет больше убегать. Кэм был уверен, что Габриель начала смиряться с тем, что ее место рядом с ним, в Англии. Он просто хотел так думать, а она старалась, чтобы он этому поверил. Габриель убаюкала его пылкими признаниями, знаками внимания и любви, страстной реакцией на его ласки в постели. Кэм попытался подавить воспоминания о ее мягком теле, с такой готовностью раскрывавшемуся ему навстречу, когда он приходил в спальню жены по ночам. Теперь он поклялся, что больше не притронется к этой лживой суке.
Острый вкус предательства разъедал его язык. Герцог с отвращением представил себя обезумевшим от любви рабом Габриель. Его тошнило при мысли, что ее власть над ним была так велика. Всего за несколько мгновений до того, как обнаружилось ее исчезновение, он уже собирался найти ее и просить прощения за то, что так черство вел себя с ней раньше. Кэм даже не передал письмо, которое заставил написать Габриель, и почти решил отказаться от мщения Маскарону. Герцогу невыносимо было думать о том, как будет страдать его жена, когда правосудие наконец настигнет этого негодяя.
Боже правый, когда Кэм доберется до Габриель, она узнает, что такое правосудие оскорбленного мужа! Он научит ее, что значит полностью подчиняться супругу, или сломает ее, пытаясь сделать это. Если до этого открытого проявления неповиновения Габи считала, что с ней плохо обходятся, то теперь она поймет, с какой снисходительностью, с какой терпимостью и щедростью он вел себя с ней раньше.
Больше часа Кэм поддерживал кипение своего гнева. Вполне естественно, что постепенно гнев рассеялся, оставляя его опустошенным, ничего не чувствующим.
Когда к Кэму вернулось прежнее, относительно спокойное состояние духа, он изменил свое намерение предоставить Габриель ее судьбе. Хотя он старался не сочувствовать ее доле, невыносимо было думать, что, находясь в таком месте, его жена может подвергнуться грубому обращению и оскорблениям. С этого момента фантазия герцога разыгралась, причиняя ему страшные муки. Когда он в сопровождении своих людей наконец выехал из замка, чтобы вернуть Габриель, Кэм уверял себя, что им движет исключительно забота о своем неродившемся ребенке.
Когда Габриель отпустили под поручительство Кэма, она сразу поняла, что муж наихудшим образом истолковал ее прогулку за пределы Данрадена. Радость, охватившая Габи при виде знакомого силуэта, мгновенно испарилась, когда Кэм отвернул от нее свое каменное лицо. Не успела Габриель пробормотать слова благодарности и спросить о судьбе Голиафа, как ее быстро втолкнули в ожидавший экипаж.
Какая ирония судьбы, думала Габи, впервые ей представился случай хоть немного осмотреть Корнуолл, но из окна экипажа можно было увидеть лишь туман да непроглядную тьму. Экипаж ехал медленно, и рядом с Габи не было никого, кто мог бы отвлечь ее от невеселых размышлений. Габриель предалась отчаянию. Она понимала, что не сможет убедить Кэма, что собиралась вернуться по собственной воле. Ее поймали. Неудивительно, что он предположил худшее. Габриель утешало только одно: теперь, когда вмешался Кэм, можно было не переживать за безопасность, хоть, и не за свободу, Голиафа.
Когда кучер наконец остановил лошадей и герцогине помогли выйти, она с любопытством стала вглядываться в лица окружавших ее шестерых всадников, которые сопровождали экипаж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107