Окрестности казались Картеру знакомыми, но больше ничто не вызывало у него ровным счетом никаких воспоминаний — да и какие могли быть воспоминания? Ведь подъезжать к Эвенмеру ему еще ни разу в жизни не доводилось — его отсюда увозили, да и то под покровом ночи. Экипаж перевалил через вершину холма, спустился, повернул налево, проехал узкую полосу корсиканских сосен… и у Картера захватило дух при виде дома, стоявшего посреди широкой вересковой пустоши в окружении высоченных дубов, тополей и ив. Птицы порхали меж ветвей и парили над коньками крыш, со стен свисали густые плети плюща. Слезы хлынули у Картера из глаз, но он, не утирая их, любовался силуэтами башенок, шпилей, печных труб, чердачными окнами, двумя шелковицами-близняшками, растущими возле парадного крыльца, фонарным столбом у подъездной дорожки. Экипаж подъезжал все ближе, и дом словно вырастал прямо на глазах и казался Картеру огромным, словно сказочный замок. Годы не лишили дом его великолепия. Просто теперь Картер смотрел на него глазами взрослого человека, способного по достоинству оценить всю его красоту. Впервые в жизни он осознал, что Эвенмер — истинный шедевр зодчества. Каменная кладка, дубовые двери и оконные переплеты, темно-золотистые кирпичи объединились в удивительном смешении стилей: елизаветинский и якобинский были изящно приправлены элементами барокко. На барабане неправильной формы громоздилась башня с тяжелым шпилем, западный, господский флигель прекрасно гармонировал с длинным фасадом, плавно переходящим в выстроенный в форме буквы «Г» восточный флигель, где обитали слуги. Бесчисленные окна, парапеты и эркеры наползали друг на друга, словно детишки, играющие в кучу малу. Разностилица постройки выдавала многочисленные перестройки и пристраивания. На балюстрадах и башенках красовались скульптуры львов, рыцарей, гномов и лепные сосновые шишки. По четырем углам особняка восседали железные вороны. Портик в елизаветинском стиле поддерживали великанские колонны и обрамляли павильоны, барочные очертания которых сочетались с орнаментальностью в духе времен короля Иакова.
Картер не выдержал и выскочил из кареты на ходу, чтобы подойти к дому пешком. У парадного входа стояла высокая скульптура из серого мрамора — человек в монашеском балахоне с отброшенным на спину клобуком. Длинные вьющиеся волосы волнами ложились на плечи монаха, взгляд его был устремлен в небо, а сильные руки приподняты так, словно он ожидал прихода грозы с севера. Он больше напоминал божество грома, нежели набожного паломника, хотя на груди его висел тяжелый крест. По могучим плечам мраморного монаха ползали зеленые жуки-скакуны, у ног разросся золотарник. Над его головой проносились тучи и заслоняли клонящееся к закату солнце.
Опомнившись, Картер увидел, что карета уже подъехала к павильону у парадного входа. Рядом с лошадьми он разглядел до боли знакомую фигуру. Сняв шляпу, Картер торопливо зашагал к крыльцу, еле сдерживаясь, чтобы не броситься бегом и не закричать от радости. Но потом он сдержаться уже не сумел — крепко обнял улыбающегося Бриттла и дал волю слезам. Только мистер Хоуп заметил, как отчаянно щурился дворецкий, стараясь унять охватившие его чувства. Он похлопал Картера по спине и хрипловато проговорил:
— Ну-ну, молодой господин. Держите себя в руках. Как радостно, что вы вернулись. Мальчики отнесут ваш багаж.
Картер в некотором недоумении отстранился, но Бриттл улыбнулся:
— Вы выросли и стали красивым молодым человеком. И на мать походите, и на отца. Пойдемте. Вы, наверное, устали с дороги. Прошу вас. И вы, мистер Хоуп, проходите.
Они миновали прохладную тень павильона, взошли вверх по мраморным ступеням, подошли к высоким округлым дубовым дверям. Картер упивался всем, что попадалось ему на глаза: стоявшими парами восемью витыми колоннами цвета темного золота, гладкими ступенями и грубой каменной кладкой цоколя, красной розой в синем витражном стекле у дверей — но все ему было мало, хотя впитать все, что видел, он был не в силах. Он любовался дверными кольцами в виде львиных голов, белым мрамором крыльца, даже паутинкой, сверкнувшей возле порога. Они с Хоупом вошли в прихожую, где стены были забраны панелями красного дерева, и Бриттл взял у них шляпы. Потом миновали арочные своды, свернули направо и пошли по боковому коридору, где на контрфорсах были вырезаны фигурки котят, и вошли в гостиную.
Комната выглядела точно так же, как тогда, когда Картер играл здесь с деревянными солдатиками возле французской зеркальной этажерки. Правда, многое Картер успел забыть — чудесную резьбу из слоновой кости на потолке, всю в барочных извивах, со множеством причудливых подвесок, похожих на перевернутые вверх тормашками башенки, с бесчисленными атлантами, серафимами и цветочными фестонами. По периметру потолка шел бордюр с резьбой в виде ликов древних старцев, бесстрастно взиравших со стен на всякого, кто входил в гостиную. Золотистые дамастовые шторы, собранные глубокими складками, сочетались с обивкой стульев и низких оттоманок. На полу лежал темно-синий ковер. Обставленная в истинно викторианском стиле гостиная встречала входящих мебелью, выстроенной, словно войско к генеральному сражению: эскадронами стульев, батальонами всевозможных столиков, отрядами безделушек, полками подушек и шелковых драпировок, и все это великолепие готово было постоять за себя.
В гостиной не было никого, кроме леди Мэрмер, сидевшей на стуле с высокой спинкой, и светловолосого юноши, стоявшего рядом с ней в позе человека, приготовившегося к обороне. Наверняка это был Даскин. От Мэрмер он унаследовал тонкий нос с горбинкой, а от отца — голубые глаза. Мэрмер постарела. Ее седые волосы были уложены короткими завитками. На ней было блестящее золотистое платье, пальцы украшали массивные перстни, на шее сверкало ожерелье из кричаще крупных бриллиантов. Она встала навстречу Картеру и обняла его, но он не ответил ей взаимностью. Всколыхнулись туманные воспоминания: он когда-то пытался полюбить ее, потому что она была женой отца, но она оттолкнула его своей жестокостью.
— Как приятно видеть тебя, — сказала она, по обыкновению холодно улыбаясь. — Тебя так долго не было. Жаль, что из-за твоей глупой выходки с ключами тебе не удалось повидаться с отцом, когда он был дома в последний раз. Я никогда не забуду этого дня. Теперь мне кажется, что тот завтрак был прощальным. Наверное, он знал, что не вернется, но мы этого не понимали — мы с Даскином. Но… в тот день он с нами попрощался в последний раз. Даскин, ну же, пожми брату руку.
Даскин осторожно, опасливо шагнул вперед — так, словно приближался к ядовитой змее. Руки он Картеру не подал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Картер не выдержал и выскочил из кареты на ходу, чтобы подойти к дому пешком. У парадного входа стояла высокая скульптура из серого мрамора — человек в монашеском балахоне с отброшенным на спину клобуком. Длинные вьющиеся волосы волнами ложились на плечи монаха, взгляд его был устремлен в небо, а сильные руки приподняты так, словно он ожидал прихода грозы с севера. Он больше напоминал божество грома, нежели набожного паломника, хотя на груди его висел тяжелый крест. По могучим плечам мраморного монаха ползали зеленые жуки-скакуны, у ног разросся золотарник. Над его головой проносились тучи и заслоняли клонящееся к закату солнце.
Опомнившись, Картер увидел, что карета уже подъехала к павильону у парадного входа. Рядом с лошадьми он разглядел до боли знакомую фигуру. Сняв шляпу, Картер торопливо зашагал к крыльцу, еле сдерживаясь, чтобы не броситься бегом и не закричать от радости. Но потом он сдержаться уже не сумел — крепко обнял улыбающегося Бриттла и дал волю слезам. Только мистер Хоуп заметил, как отчаянно щурился дворецкий, стараясь унять охватившие его чувства. Он похлопал Картера по спине и хрипловато проговорил:
— Ну-ну, молодой господин. Держите себя в руках. Как радостно, что вы вернулись. Мальчики отнесут ваш багаж.
Картер в некотором недоумении отстранился, но Бриттл улыбнулся:
— Вы выросли и стали красивым молодым человеком. И на мать походите, и на отца. Пойдемте. Вы, наверное, устали с дороги. Прошу вас. И вы, мистер Хоуп, проходите.
Они миновали прохладную тень павильона, взошли вверх по мраморным ступеням, подошли к высоким округлым дубовым дверям. Картер упивался всем, что попадалось ему на глаза: стоявшими парами восемью витыми колоннами цвета темного золота, гладкими ступенями и грубой каменной кладкой цоколя, красной розой в синем витражном стекле у дверей — но все ему было мало, хотя впитать все, что видел, он был не в силах. Он любовался дверными кольцами в виде львиных голов, белым мрамором крыльца, даже паутинкой, сверкнувшей возле порога. Они с Хоупом вошли в прихожую, где стены были забраны панелями красного дерева, и Бриттл взял у них шляпы. Потом миновали арочные своды, свернули направо и пошли по боковому коридору, где на контрфорсах были вырезаны фигурки котят, и вошли в гостиную.
Комната выглядела точно так же, как тогда, когда Картер играл здесь с деревянными солдатиками возле французской зеркальной этажерки. Правда, многое Картер успел забыть — чудесную резьбу из слоновой кости на потолке, всю в барочных извивах, со множеством причудливых подвесок, похожих на перевернутые вверх тормашками башенки, с бесчисленными атлантами, серафимами и цветочными фестонами. По периметру потолка шел бордюр с резьбой в виде ликов древних старцев, бесстрастно взиравших со стен на всякого, кто входил в гостиную. Золотистые дамастовые шторы, собранные глубокими складками, сочетались с обивкой стульев и низких оттоманок. На полу лежал темно-синий ковер. Обставленная в истинно викторианском стиле гостиная встречала входящих мебелью, выстроенной, словно войско к генеральному сражению: эскадронами стульев, батальонами всевозможных столиков, отрядами безделушек, полками подушек и шелковых драпировок, и все это великолепие готово было постоять за себя.
В гостиной не было никого, кроме леди Мэрмер, сидевшей на стуле с высокой спинкой, и светловолосого юноши, стоявшего рядом с ней в позе человека, приготовившегося к обороне. Наверняка это был Даскин. От Мэрмер он унаследовал тонкий нос с горбинкой, а от отца — голубые глаза. Мэрмер постарела. Ее седые волосы были уложены короткими завитками. На ней было блестящее золотистое платье, пальцы украшали массивные перстни, на шее сверкало ожерелье из кричаще крупных бриллиантов. Она встала навстречу Картеру и обняла его, но он не ответил ей взаимностью. Всколыхнулись туманные воспоминания: он когда-то пытался полюбить ее, потому что она была женой отца, но она оттолкнула его своей жестокостью.
— Как приятно видеть тебя, — сказала она, по обыкновению холодно улыбаясь. — Тебя так долго не было. Жаль, что из-за твоей глупой выходки с ключами тебе не удалось повидаться с отцом, когда он был дома в последний раз. Я никогда не забуду этого дня. Теперь мне кажется, что тот завтрак был прощальным. Наверное, он знал, что не вернется, но мы этого не понимали — мы с Даскином. Но… в тот день он с нами попрощался в последний раз. Даскин, ну же, пожми брату руку.
Даскин осторожно, опасливо шагнул вперед — так, словно приближался к ядовитой змее. Руки он Картеру не подал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94