А что?
– Так, спросил. Дай-ка сигарету.
– Ты же бросал вроде.
– Бросал, да не бросил. Прикурить дашь?
– Не дам. Сдохла зажигалка. Попроси у этого, в коридоре.
– Попрошу.
Звук удаляющихся шагов. Оставшийся ходит где-то в стороне, тихо напевая себе поднос. Через двадцать минут кончается его смена, можно ехать домой, принимать душ, смывая вездесущий запах дезинфекции. И, откупорив бутылочку «Особого», без всякого электрошока забыть о том, что здесь происходило.
Он не знает двух важных вещей.
– Представляешь, не дал! Говорит, что в палатах запрещено курить.
– Вот мудак. Ладно, давай заканчивать побыстрей. Домой охота.
Он не знает, какое это счастье – помнить.
–Я готов. Все показатели в норме.
Итого, что он не вернется сегодня домой. Смерть настигнет его через двадцать четыре минуты, и она будет быстра, неотвратима и беззвучна. Как вспышка молнии.
– Ток!
Полковник напутствовал его угрожающе: «Постарайся не путаться под ногами» – и сгинул. Звучало глупо – никому до лейтенанта не было дела. В его сторону не повернулось ни одно усталое озабоченное лицо.
Что-то здесь происходило, требовавшее от всех полного внимания и сосредоточенности, И наверняка опасное. На спуске в овраг появилось еще звено тяжеловесов в «Витязях», и началась возня у расставленных вокруг пулеметов.
Он тихонько отошел в сторону и наткнулся на двоих людей, вроде бы не занятых делом. Такое впечатление, что они его поджидали. Невысокий сухощавый мужчина в пальто с высоким воротником и совсем молодая девушка в белой пушистой шубе. Они беседовали, но, когда лейтенант оказался рядом, мужчина громко сказал: «Почему бы тебе не предложить кофе нашему гостю?» И удалился.
А они остались вдвоем.
– Хочешь кофе? – спросила она.
Есть лица, подумал он, глядя на которые спотыкаешься внутри и падаешь. Бесконечно долго, как в шестиместном ховере, чью корму он полчаса назад превратил в раскрывшийся стальной цветок. А в конце тебя ждет твердый снег и смерзшаяся в камень земля под ним.
Но боли ты уже не почувствуешь. Тебя убило случайным осколком, румяными от холода щеками, утонувшими в распушенной белизне воротника, Крохотной серьезной морщинкой между бровей и упрямым подбородком. И еще двумя черными «запятыми» – прядями на висках, которые нестерпимо хотелось поправить кончиками пальцев.
А может, и не было ничего этого в первые секунды? Может, он все домыслил много позже, когда уже не мог думать ни о чем другом? Кроме их первого взгляда, первых слов, первых толчков узнавания. Они как тихий оклик:» Эй, я здесь! А где же ты пропадал все это время?»
А было – вежливая улыбка, мимолетный интерес, дымящаяся чашка, зажатая в тонких ладонях.
– Кофе? Если горячий, то с удовольствием, – сказал лейтенант.
Она молча протянула ему свою чашку, предлагая попробовать. Их пальцы коснулись друг друга, но не ощутили ничего, кроме холода. Что-то должно было еще произойти, вспыхнуть, заискрить. А пока он так же молча пригубил обжигающую и горькую жидкость с отчетливым привкусом алкоголя. Закашлялся.
– Коньяк, – сказала она, демонстрируя блестящую металлическую фляжку. – Так быстрее согреваешься.
– Шикарно. – Он сделал еще один осторожный глоток. – Воевать, попивая коньяк, – в этом что-то есть.
– Мы не воюем.
– Я воюю, – он вернул ей чашку. В этом обмене словами было начало какой-то игры, они оба это почувствовали. – И сегодня понял, что по-настоящему.
– Ты не воюешь, – сказала она. – Ты пьешь со мной кофе. Хочешь, долью еще коньяка?
Они впервые посмотрели друг другу в глаза. Совсем недолго. Она знала цену себе и своим словам, он пока взвешивал.
– Не очень много, – сказал он, протягивая чашку, она перестала улыбаться. Спросила серьезно:
– Что значит «по-настоящему»? Убивать?
Он подумал: а вот это в ней есть– Умение прислушиваться к словам. И к тому, что за ними.
– Убивать, да. – Он с силой потер замерзшую мочку уха. – И еще не задумываясь выполнять приказы, которых ты не понимаешь. Да и от твоего понимания ничего не зависит. Я даже не знаю, кто были эти люди. Я просто вышел в заданный сектор и расстрелял все, что не могло дать опознавательный сигнал. А в ответ стреляли по мне. Это война.
– Это война, – повторила она. – Извини, я сказала глупость.
– Нет. Ты говорила о настоящем моменте, а я имел в виду вообще.
– Это была глупость, – настаивала она. – Попытка произвести впечатление.
– Ты производишь его и так, без всяких попыток.
– Ого! – В ее голосе проскользнула ирония. – Комплимент?
Он покачал головой.
– Я не делаю комплименты. Никогда.
– Максималист. – Она улыбнулась.
– Не без этого. Говорят, что с возрастом проходит.
– Значит, у меня еще есть надежда дождаться пары комплиментов?
– Если ты согласна ждать.
На этот раз они смотрели в глаза друг другу намного дольше.
– Всегда, – сказала она. – Но у меня тоже есть одно «если».
– Я слушаю.
– Если ты обещаешь меня не разочаровывать.
– Никогда. – Они засмеялись.
ВСЕГДА и НИКОГДА. Тот неведомый, кто сплавил их судьбы, позаботился выбить эти два слова на своем еще раскаленном изделии. Одно под другим. Одно над другим.
– Значит, вы здесь не воюете, – сказал он. – А что тогда?
– Боюсь, если я тебе расскажу, нас с тобой убьют.
И это в ней было тоже. Привычка к эффекту, наигранность, ставшая частью натуры. Но он, как и она, видел границу между звучанием слов и их смыслом.
– Этим, случайно, не займется пожилой пардус в штурмовой броне? Аркадий, так?
– Пардус?
– Ну да. Большая такая кошка. Когти, зубы и скверный нрав. И любовь к свежему вопящему мясу.
– Почему ты так его назвал? – требовательно спросила она. – Ты увидел?
– Да, вот здесь, – он коснулся своих век. – В глазах.
– И подумал, что если снять с него лицо, как маску…
– Да. Там будет зверь.
Она стала к нему вплотную, заглянула в лицо. Пар их дыхания мешался в одно клубящееся облачко.
–А что ты видишь в моих глазах? – спросила она.
– В твоих? – Он помедлил, вглядываясь, – Я вижу себя. Тот, худощавый, который стоял с ней вначале, подошел, взял ее под локоть.
– Простите, что прерываю, – вежливо сказал он им. И ей: – Вся группа уже собралась.
– Да, конечно. – Она протянула руку, коснулась запястья лейтенанта. – Позже, хорошо?
Он кивнул. Она повернулась и быстрым шагом пошла прочь.
– Ирина чудо, – сказал ей вслед худощавый. – Как вы считаете?
«Ирина. Ира, – подумал он. – А ведь про имена мы оба забыли. Смешно».
– Наверное, да, – сказал лейтенант. – Мы только познакомились.
Худощавый смотрел на него цепким, умным, но неприятно оценивающим взглядом. Прикидывал что-то на невидимых аптекарских весах. Подсчитывал.
– Давайте и мы познакомимся, – сказал он, протягивая руку. Спохватился, сдернул кожаную перчатку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184
– Так, спросил. Дай-ка сигарету.
– Ты же бросал вроде.
– Бросал, да не бросил. Прикурить дашь?
– Не дам. Сдохла зажигалка. Попроси у этого, в коридоре.
– Попрошу.
Звук удаляющихся шагов. Оставшийся ходит где-то в стороне, тихо напевая себе поднос. Через двадцать минут кончается его смена, можно ехать домой, принимать душ, смывая вездесущий запах дезинфекции. И, откупорив бутылочку «Особого», без всякого электрошока забыть о том, что здесь происходило.
Он не знает двух важных вещей.
– Представляешь, не дал! Говорит, что в палатах запрещено курить.
– Вот мудак. Ладно, давай заканчивать побыстрей. Домой охота.
Он не знает, какое это счастье – помнить.
–Я готов. Все показатели в норме.
Итого, что он не вернется сегодня домой. Смерть настигнет его через двадцать четыре минуты, и она будет быстра, неотвратима и беззвучна. Как вспышка молнии.
– Ток!
Полковник напутствовал его угрожающе: «Постарайся не путаться под ногами» – и сгинул. Звучало глупо – никому до лейтенанта не было дела. В его сторону не повернулось ни одно усталое озабоченное лицо.
Что-то здесь происходило, требовавшее от всех полного внимания и сосредоточенности, И наверняка опасное. На спуске в овраг появилось еще звено тяжеловесов в «Витязях», и началась возня у расставленных вокруг пулеметов.
Он тихонько отошел в сторону и наткнулся на двоих людей, вроде бы не занятых делом. Такое впечатление, что они его поджидали. Невысокий сухощавый мужчина в пальто с высоким воротником и совсем молодая девушка в белой пушистой шубе. Они беседовали, но, когда лейтенант оказался рядом, мужчина громко сказал: «Почему бы тебе не предложить кофе нашему гостю?» И удалился.
А они остались вдвоем.
– Хочешь кофе? – спросила она.
Есть лица, подумал он, глядя на которые спотыкаешься внутри и падаешь. Бесконечно долго, как в шестиместном ховере, чью корму он полчаса назад превратил в раскрывшийся стальной цветок. А в конце тебя ждет твердый снег и смерзшаяся в камень земля под ним.
Но боли ты уже не почувствуешь. Тебя убило случайным осколком, румяными от холода щеками, утонувшими в распушенной белизне воротника, Крохотной серьезной морщинкой между бровей и упрямым подбородком. И еще двумя черными «запятыми» – прядями на висках, которые нестерпимо хотелось поправить кончиками пальцев.
А может, и не было ничего этого в первые секунды? Может, он все домыслил много позже, когда уже не мог думать ни о чем другом? Кроме их первого взгляда, первых слов, первых толчков узнавания. Они как тихий оклик:» Эй, я здесь! А где же ты пропадал все это время?»
А было – вежливая улыбка, мимолетный интерес, дымящаяся чашка, зажатая в тонких ладонях.
– Кофе? Если горячий, то с удовольствием, – сказал лейтенант.
Она молча протянула ему свою чашку, предлагая попробовать. Их пальцы коснулись друг друга, но не ощутили ничего, кроме холода. Что-то должно было еще произойти, вспыхнуть, заискрить. А пока он так же молча пригубил обжигающую и горькую жидкость с отчетливым привкусом алкоголя. Закашлялся.
– Коньяк, – сказала она, демонстрируя блестящую металлическую фляжку. – Так быстрее согреваешься.
– Шикарно. – Он сделал еще один осторожный глоток. – Воевать, попивая коньяк, – в этом что-то есть.
– Мы не воюем.
– Я воюю, – он вернул ей чашку. В этом обмене словами было начало какой-то игры, они оба это почувствовали. – И сегодня понял, что по-настоящему.
– Ты не воюешь, – сказала она. – Ты пьешь со мной кофе. Хочешь, долью еще коньяка?
Они впервые посмотрели друг другу в глаза. Совсем недолго. Она знала цену себе и своим словам, он пока взвешивал.
– Не очень много, – сказал он, протягивая чашку, она перестала улыбаться. Спросила серьезно:
– Что значит «по-настоящему»? Убивать?
Он подумал: а вот это в ней есть– Умение прислушиваться к словам. И к тому, что за ними.
– Убивать, да. – Он с силой потер замерзшую мочку уха. – И еще не задумываясь выполнять приказы, которых ты не понимаешь. Да и от твоего понимания ничего не зависит. Я даже не знаю, кто были эти люди. Я просто вышел в заданный сектор и расстрелял все, что не могло дать опознавательный сигнал. А в ответ стреляли по мне. Это война.
– Это война, – повторила она. – Извини, я сказала глупость.
– Нет. Ты говорила о настоящем моменте, а я имел в виду вообще.
– Это была глупость, – настаивала она. – Попытка произвести впечатление.
– Ты производишь его и так, без всяких попыток.
– Ого! – В ее голосе проскользнула ирония. – Комплимент?
Он покачал головой.
– Я не делаю комплименты. Никогда.
– Максималист. – Она улыбнулась.
– Не без этого. Говорят, что с возрастом проходит.
– Значит, у меня еще есть надежда дождаться пары комплиментов?
– Если ты согласна ждать.
На этот раз они смотрели в глаза друг другу намного дольше.
– Всегда, – сказала она. – Но у меня тоже есть одно «если».
– Я слушаю.
– Если ты обещаешь меня не разочаровывать.
– Никогда. – Они засмеялись.
ВСЕГДА и НИКОГДА. Тот неведомый, кто сплавил их судьбы, позаботился выбить эти два слова на своем еще раскаленном изделии. Одно под другим. Одно над другим.
– Значит, вы здесь не воюете, – сказал он. – А что тогда?
– Боюсь, если я тебе расскажу, нас с тобой убьют.
И это в ней было тоже. Привычка к эффекту, наигранность, ставшая частью натуры. Но он, как и она, видел границу между звучанием слов и их смыслом.
– Этим, случайно, не займется пожилой пардус в штурмовой броне? Аркадий, так?
– Пардус?
– Ну да. Большая такая кошка. Когти, зубы и скверный нрав. И любовь к свежему вопящему мясу.
– Почему ты так его назвал? – требовательно спросила она. – Ты увидел?
– Да, вот здесь, – он коснулся своих век. – В глазах.
– И подумал, что если снять с него лицо, как маску…
– Да. Там будет зверь.
Она стала к нему вплотную, заглянула в лицо. Пар их дыхания мешался в одно клубящееся облачко.
–А что ты видишь в моих глазах? – спросила она.
– В твоих? – Он помедлил, вглядываясь, – Я вижу себя. Тот, худощавый, который стоял с ней вначале, подошел, взял ее под локоть.
– Простите, что прерываю, – вежливо сказал он им. И ей: – Вся группа уже собралась.
– Да, конечно. – Она протянула руку, коснулась запястья лейтенанта. – Позже, хорошо?
Он кивнул. Она повернулась и быстрым шагом пошла прочь.
– Ирина чудо, – сказал ей вслед худощавый. – Как вы считаете?
«Ирина. Ира, – подумал он. – А ведь про имена мы оба забыли. Смешно».
– Наверное, да, – сказал лейтенант. – Мы только познакомились.
Худощавый смотрел на него цепким, умным, но неприятно оценивающим взглядом. Прикидывал что-то на невидимых аптекарских весах. Подсчитывал.
– Давайте и мы познакомимся, – сказал он, протягивая руку. Спохватился, сдернул кожаную перчатку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184