Она встряхнула его — сначала слабо, потом сильнее.
— Крепкий Парень! Идти пора!
Приказной тон не сработал, что было весьма плохо. Он вспотел, и непослушная прядь волос приклеилась по лбу. Цвет лица у него был землисто-бежевым.
Мири закусила губу и попыталась найти у него на запястье пульс. Сердце у него билось сильно и ровно, но быстро. Пока все в порядке, но если он в скором времени не очнется, все может измениться.
Она дернула его за руку, заставив сесть, надеясь добиться реакции.
Ничего.
— Вал Кон! — крикнула она, используя свой голос как кнут, превратив его имя в приказ вернуться. — Вал Кон!
Он не отреагировал.
Она выругалась — тихо и с чувством, определив боевой шок, известный иначе как истерический паралич. Она достаточно часто видела его, чтобы знать все симптомы — и способ лечения.
Некоторых людей было легко вывести из этого состояния: достаточно было, чтобы знакомый голос произнес их имя. Другим требовались более решительные меры. Лучше всего работала боль — физическая и безотлагательная.
Она стремительно подалась вперед, крикнув ему прямо в лицо:
— Вал Кон!
Никакой реакции. Даже его быстрое дыхание не сбилось с ритма.
Она отступила на шаг, рассматривая логическую задачу. Несколько подходов гарантировали верную смерть — при условии, что пациент придет в себя так же стремительно и полностью, как те пациенты, которым она помогала в прошлом.
А возможно, он придет в себя на порядок быстрее.
В конце концов она решила ударить его ногой в плечо, надеясь, что при повороте окажется вне его досягаемости.
Она еще раз попробовал его позвать и потрясти — на всякий случай, вдруг боги передумали. А потом она сделала глубокий вдох и резко выбросила ногу, перейдя в поворот сразу же после контакта, подавшись налево…
Контакт потряс ее с силой мощного кнута, заставив содрогнуться и пошатнуться. Левая рука отказала, бессильно повиснув вдоль тела. Он нападал, а она увертывалась. Она поняла, что не успевает уйти от захвата, и когда он ее бросил, она покатилась, гася инерцию с каждым переворотом, прижимая к телу потерявшую подвижность руку, — и врезалась в противоположную стену, вскрикнув от удара.
Издалека до нее донесся звук, который мог быть ее именем.
«Устал, — подумала она заторможенно. — Он устал».
Вот почему она все еще жива.
— Мири!
Она заставила себя открыть глаза и неловко перевернулась, чтобы сесть у стены. Рука все еще ей не повиновалась. Он стоял рядом с ней на коленях, на расстоянии вытянутой руки, и землистый цвет мучительной боли уже сошел с его лица.
— Я в порядке, — сказала она, усилием воли заставляя это быть правдой.
С его лица сбежало выражение ужаса, но глаза оставались напряженными.
— Прости меня… — Он замолчал, тряся головой.
Она попыталась ухмыльнуться, на что он никак не отреагировал.
— Ладно, любой может ошибиться, — проговорила она. Потом поудобнее привалилась к стене и стиснула зубы: к руке стала возвращаться чувствительность. Здоровой рукой она дотронулась до его плеча: — Как насчет того, чтобы принести мне попить, друг?
Он встал и отошел. Она откинулась назад и закрыла глаза, пытаясь по степени болезненности определить, сломана ли у нее рука.
Какое-то непонятное чувство заставило ее насторожиться, и она открыла глаза. Он снова стоял рядом с ней на коленях, молча протягивая кружку.
Вода оказалась холодной, роскошно освежая пересохшее до боли горло. Она поставила кружку на пол рядом с собой. На этот раз ее адресованная ему улыбка была почти настоящей.
— Спасибо.
Он не ответил. Ужас тенью лежал в глубине его глаз.
— Мири, как ты можешь называть меня другом?
— Ну, — признала она, — бывают дни, когда это делать труднее, чем в другое время.
Однако он не принял шутки. Она вдохнула и пошевелила рукой, осторожно сгибая пальцы. Значит, не сломана.
— Тебе следовало улететь без меня, — сказал он ей.
— Я не бросаюсь друзьями, — огрызнулась она. — И ты стоял там, рискнув кровавой баней, потому что насчитал мне меньше стандартного года. А у тебя было еще меньше — и ты об этом не думал! — Она тряхнула головой. — Скажи мне, почему ты это сделал, почему ты спасал мне жизнь последние три или тринадцать раз! У тебя нет причин быть мне другом!
— И я тебе солгала, — добавила она через секунду. — Попыталась убежать и оставить тебя умирать.
— Ты этого не знала. И вполне логично, чтобы моя продолжительность жизни была меньше твоей. Ты вступаешь в бой, сражаешься с противником, которого тебе указали — так же как тебя указали ему, получаешь плату и двигаешься дальше. Если ты встретишься в баре со своим прежним противником спустя стандартный год, или десять, или двадцать, что произойдет?
— Что? Наверное, поставлю ему выпивку, а потом он поставит мне, а над третьей мы пустим слезу по добрым старым временам.
— Вот именно. А окажись в том же положении я, мой прежний противник немедленно возобновит враждебные действия. С каждым заданием у меня добавляется еще один-два врага. Рано или поздно моя удача иссякнет, а моему бывшему врагу повезет, и я погибну. Положение таково, что я уже проигрывающая сторона: три года жизни для шпиона — большой срок.
— Ты хочешь сказать, что ждешь, когда тебя пристрелят? — недоверчиво воззрилась она на него.
Вал Кон покачал головой.
— Нет. Я сделал выбор, кем быть, именно потому, что я настроен на выживание. Я борюсь даже тогда, когда у меня вообще нет шансов. Мне удается сохранять жизнь — каким-то образом, почему-то. Для разведчика — хорошее качество. Для шпиона — очевидно, просто необходимое. — Он наклонил голову. — А ты все еще не ответила мне, почему взяла меня с собой, когда ты меня боишься — и могла улететь одна.
— Я же сказала тебе: я друзьями не бросаюсь. Даже таким другом, который не в себе и может меня убить.
— Нет!
Его реакция была слишком бурной и слишком быстрой.
Мири выразительно подняла брови.
— Нет? Ну, это же ты у нас считаешь шансы. — Она легко прикоснулась к его лбу. Он отшатнулся, и она покачала головой. — Не думаю, что тебе оказали добрую услугу, вставив тебе в голову эту штуку. Не стоит удивляться, что ты сбрендил.
Она снова пошевелилась и подняла руку над головой. Рука была почти как новая, если не считать ноющей боли в верхней части плеча и еще одной, при глубоком дыхании, что было признаком ушиба ребер.
— Поможешь старушке встать?
Борясь с тошнотворным головокружением, она схватила его за руки и уронила голову ему на плечо. Он терпеливо держал ее, и она неожиданно заметила, как приятно ей его прикосновение, какая мягкая на нем рубашка, и какая теплая — согретая теплом его кожи.
Она попыталась высвободиться, и он отпустил ее, хотя оставался рядом, пока она шла через комнату к столу, который то увеличивался, то уменьшался в почти слышимом ритме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77