Я не имел намерений вторгаться в ваш дом.
— Поговорить с отцом? О чем же?
— Я исследую историю Академии Гроллье.
Эти слова не вызвали у младшего Мичэма никакой реакции, он не моргнул, не вздрогнул, казалось, даже не дышал.
— Гроллье?
— Академия имеет огромное влияние на американское правительство, и я подумал, что настало время показать, благодаря чему она стала столь уникальным учебным заведением.
— Согласен. Заведение уникальное.
По улицам двигался поток машин. Солнце клонилось к западу, и тени значительно удлинились. Какое-то время Мичэм не сводил взгляда с Питтмана, потом произнес со вздохом:
— Входите, профессор... Простите, не могли бы вы повторить ваше имя?
— Логан. Питер Логан. А это моя жена Ребекка. Она тоже историк.
— Деррик Мичэм. — Хозяин протянул руку и повторил таким же бесстрастным тоном: — Входите.
2
Мичэм закрыл дверь и, поддерживая мать, первым прошел по коридору с деревянными панелями, украшенными пейзажной живописью: леса, поля, фермерские домики. Рамы картин выглядели старинными, никак не позже конца XIX века.
Они миновали гладко отполированную лестницу из древесины каштана с перилами, отделанными прекрасной резьбой. В конце коридора находилось несколько ярко освещенных комнат. Из одной появился мужчина в белоснежном пиджаке.
— Где вы были, Фредерик? — спросил Мичэм. — Маме пришлось открывать дверь.
— Я думал, миссис наверху, — ответил мужчина в белом. — Прошу прощения, сэр. К тому же я не слышал стука в дверь, потому что ходил в винный погреб. Искал «Ротшильд», как вы просили.
— Нашли?
— Да, сэр.
— Семьдесят первого года?
— Да, сэр.
— Хорошо. Мама, почему бы тебе не отдохнуть перед ужином? Фредерик проводит тебя в твою комнату. Возможно, тебе захочется посмотреть телевизор.
Судя по тону Мичэма, сам он телевизором не интересовался.
— Вот-вот начнутся «Сады Эдема», миссис Мичэм, — сказал Фредерик.
— Да, знаю, — произнесла, сразу оживившись, старушка, и, поддерживаемая мужчиной в белом, пошла к крошечному лифту.
Когда кабинка с шумом начала подъем, Мичэм вернулся к Джилл и Питтману.
Они вошли в одну из комнат, расположенных по обеим сторонам коридора, заставленную книжными шкафами, где стояли переплетенные в кожу тома, в основном по вопросам юриспруденции. Мебель не бросалась в глаза, была старинной, массивной и, как догадывался Питтман, баснословно дорогой. Ковер восточной работы со всех четырех сторон не доходил до стены ровно на три фута, открывая прекрасный дубовый паркет.
— Присаживайтесь. — Жестом руки хозяин указал на кресла. — Может быть, попросим Фредерика что-нибудь нам принести?
Питтман и Джилл опустились в кресла друг против друга, а Мичэм остался стоять у камина.
— Благодарю. Ничего не надо, — сказал Питтман.
— А я как раз собирался выпить коктейль, — заметил Мичэм. Его гостеприимство поразило Питтмана.
«В чем дело? Парень был готов дать нам коленом под зад до того момента, пока я не упомянул Гроллье. А теперь пригласил в кабинет и предложил коктейль. Или ему просто хочется выпить, что вряд ли, или же он надеется, что от алкоголя у нас развяжутся языки».
— Коктейль — это хорошо, — сказала Джилл. — Вы сами что предпочитаете?
— Водку с мартини.
— Прекрасно.
Мичэм распорядился принести напитки и опустился в кресло рядом с камином.
— Академия Гроллье. — Он перевел внимательный взгляд с Джилл на Питтмана.
— Да. Насколько я знаю, ваш отец там учился.
— Бесспорно. Но я все же не понимаю. Почему из всех учеников Гроллье вы выбрали для интервью именно его?
— Потому что он учился в одном классе с так называемыми «Большими советниками»: Джонатаном Миллгейтом, Юстасом Гэблом, Энтони Ллойдом...
Выражение лица Мичэма стало еще более жестким.
— Мне известны имена «Больших советников». Но отец, после того, как оставил Гроллье, не поддерживал с ними никаких отношений.
— Однако во время учебы был с ними довольно близок.
— Что дает вам основание так думать? — поспешно спросил Мичэм.
— На первом году обучения ваш батюшка слушал курс политологии. Количество слушателей было весьма ограничено. Всего шесть человек. Пятеро «Больших советников» и...
— Мой отец.
Впервые за все время Мичэм позволил себе выдать какую-то информацию. Питтман никак не проявил своего удивления.
— Да, — вступила в разговор Джилл. — Вполне естественно, что тесное общение с блестящими молодыми людьми дало вашему отцу возможность понять их идеи, ставшие залогом успеха в будущей политической деятельности и карьере.
Мичэм продолжал внимательно изучать гостей.
— Отец никогда не обсуждал со мной эти вопросы.
В комнате воцарилось молчание. Мичэм, по всей вероятности, решил ограничиться данной им информацией.
— Но может быть, он говорил что-нибудь о «Больших советниках»? — спросил Питтман. — Делился впечатлениями, встречая их имена в газетах? Упоминал о чем-то, что позволяло глубже понять, как формируются их идеи?
— Ничего подобного он со мной не обсуждал, — решительно ответил Мичэм.
— Не комментировал их действий, получавших противоречивые оценки?
— Нет, мне известно лишь, что он вместе с ними учился.
Надежды на какую бы то ни было информацию явно не было.
В комнате вновь воцарилось молчание.
В дверь постучали. Появился Фредерик с подносом, на котором стояли бокалы и сосуд с мартини.
— Фредерик, у нас нет времени на коктейль. Я только что вспомнил, что через пять минут мне должны позвонить из нашего офиса в Сан-Франциско, — сказал Деррик Мичэм.
Фредерик, уже начавший опускать поднос на стойку буфета, замер.
Мичэм поднялся и, подойдя к Джилл и Питтману, произнес:
— Не люблю заниматься делами по вечерам. Наверное, поэтому и забыл о звонке. Позвольте проводить вас к выходу. Сожалею, что не смог оказаться вам полезным, но отец был человеком скрытным и редко обсуждал со мной свои личные дела, тем более что Академия Гроллье осталась далеко в прошлом.
Питтман тоже поднялся.
— Еще один, последний вопрос. Не знаете ли вы, почему ваш отец так и не закончил Гроллье?
Мичэм дважды моргнул.
— Он оставил курс, который слушал вместе с «Большими советниками», — добавил Питтман. — А затем и вовсе ушел из Гроллье.
— Я передумал, Фредерик, — произнес Мичэм. — С офисом в Сан-Франциско можно связаться и завтра. Когда позвонят, скажите, что меня нет.
— Хорошо, сэр.
— Дайте нам, пожалуйста, мартини.
— Будет сделано, сэр.
Мичэм уселся, явно ощущая неловкость. Питтман и Джилл тоже опустились в кресла. Фредерик разлил мартини и подошел к каждому с подносом, предлагая при этом на выбор маслины или маринованные луковички.
Питтман с наслаждением отпил глоток в меру охлажденного, прекрасно приготовленного напитка, и неожиданно сообразил, что почти не употреблял спиртного с того момента, когда пять дней назад последовал за Миллгейтом к поместью в Скарсдейле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
— Поговорить с отцом? О чем же?
— Я исследую историю Академии Гроллье.
Эти слова не вызвали у младшего Мичэма никакой реакции, он не моргнул, не вздрогнул, казалось, даже не дышал.
— Гроллье?
— Академия имеет огромное влияние на американское правительство, и я подумал, что настало время показать, благодаря чему она стала столь уникальным учебным заведением.
— Согласен. Заведение уникальное.
По улицам двигался поток машин. Солнце клонилось к западу, и тени значительно удлинились. Какое-то время Мичэм не сводил взгляда с Питтмана, потом произнес со вздохом:
— Входите, профессор... Простите, не могли бы вы повторить ваше имя?
— Логан. Питер Логан. А это моя жена Ребекка. Она тоже историк.
— Деррик Мичэм. — Хозяин протянул руку и повторил таким же бесстрастным тоном: — Входите.
2
Мичэм закрыл дверь и, поддерживая мать, первым прошел по коридору с деревянными панелями, украшенными пейзажной живописью: леса, поля, фермерские домики. Рамы картин выглядели старинными, никак не позже конца XIX века.
Они миновали гладко отполированную лестницу из древесины каштана с перилами, отделанными прекрасной резьбой. В конце коридора находилось несколько ярко освещенных комнат. Из одной появился мужчина в белоснежном пиджаке.
— Где вы были, Фредерик? — спросил Мичэм. — Маме пришлось открывать дверь.
— Я думал, миссис наверху, — ответил мужчина в белом. — Прошу прощения, сэр. К тому же я не слышал стука в дверь, потому что ходил в винный погреб. Искал «Ротшильд», как вы просили.
— Нашли?
— Да, сэр.
— Семьдесят первого года?
— Да, сэр.
— Хорошо. Мама, почему бы тебе не отдохнуть перед ужином? Фредерик проводит тебя в твою комнату. Возможно, тебе захочется посмотреть телевизор.
Судя по тону Мичэма, сам он телевизором не интересовался.
— Вот-вот начнутся «Сады Эдема», миссис Мичэм, — сказал Фредерик.
— Да, знаю, — произнесла, сразу оживившись, старушка, и, поддерживаемая мужчиной в белом, пошла к крошечному лифту.
Когда кабинка с шумом начала подъем, Мичэм вернулся к Джилл и Питтману.
Они вошли в одну из комнат, расположенных по обеим сторонам коридора, заставленную книжными шкафами, где стояли переплетенные в кожу тома, в основном по вопросам юриспруденции. Мебель не бросалась в глаза, была старинной, массивной и, как догадывался Питтман, баснословно дорогой. Ковер восточной работы со всех четырех сторон не доходил до стены ровно на три фута, открывая прекрасный дубовый паркет.
— Присаживайтесь. — Жестом руки хозяин указал на кресла. — Может быть, попросим Фредерика что-нибудь нам принести?
Питтман и Джилл опустились в кресла друг против друга, а Мичэм остался стоять у камина.
— Благодарю. Ничего не надо, — сказал Питтман.
— А я как раз собирался выпить коктейль, — заметил Мичэм. Его гостеприимство поразило Питтмана.
«В чем дело? Парень был готов дать нам коленом под зад до того момента, пока я не упомянул Гроллье. А теперь пригласил в кабинет и предложил коктейль. Или ему просто хочется выпить, что вряд ли, или же он надеется, что от алкоголя у нас развяжутся языки».
— Коктейль — это хорошо, — сказала Джилл. — Вы сами что предпочитаете?
— Водку с мартини.
— Прекрасно.
Мичэм распорядился принести напитки и опустился в кресло рядом с камином.
— Академия Гроллье. — Он перевел внимательный взгляд с Джилл на Питтмана.
— Да. Насколько я знаю, ваш отец там учился.
— Бесспорно. Но я все же не понимаю. Почему из всех учеников Гроллье вы выбрали для интервью именно его?
— Потому что он учился в одном классе с так называемыми «Большими советниками»: Джонатаном Миллгейтом, Юстасом Гэблом, Энтони Ллойдом...
Выражение лица Мичэма стало еще более жестким.
— Мне известны имена «Больших советников». Но отец, после того, как оставил Гроллье, не поддерживал с ними никаких отношений.
— Однако во время учебы был с ними довольно близок.
— Что дает вам основание так думать? — поспешно спросил Мичэм.
— На первом году обучения ваш батюшка слушал курс политологии. Количество слушателей было весьма ограничено. Всего шесть человек. Пятеро «Больших советников» и...
— Мой отец.
Впервые за все время Мичэм позволил себе выдать какую-то информацию. Питтман никак не проявил своего удивления.
— Да, — вступила в разговор Джилл. — Вполне естественно, что тесное общение с блестящими молодыми людьми дало вашему отцу возможность понять их идеи, ставшие залогом успеха в будущей политической деятельности и карьере.
Мичэм продолжал внимательно изучать гостей.
— Отец никогда не обсуждал со мной эти вопросы.
В комнате воцарилось молчание. Мичэм, по всей вероятности, решил ограничиться данной им информацией.
— Но может быть, он говорил что-нибудь о «Больших советниках»? — спросил Питтман. — Делился впечатлениями, встречая их имена в газетах? Упоминал о чем-то, что позволяло глубже понять, как формируются их идеи?
— Ничего подобного он со мной не обсуждал, — решительно ответил Мичэм.
— Не комментировал их действий, получавших противоречивые оценки?
— Нет, мне известно лишь, что он вместе с ними учился.
Надежды на какую бы то ни было информацию явно не было.
В комнате вновь воцарилось молчание.
В дверь постучали. Появился Фредерик с подносом, на котором стояли бокалы и сосуд с мартини.
— Фредерик, у нас нет времени на коктейль. Я только что вспомнил, что через пять минут мне должны позвонить из нашего офиса в Сан-Франциско, — сказал Деррик Мичэм.
Фредерик, уже начавший опускать поднос на стойку буфета, замер.
Мичэм поднялся и, подойдя к Джилл и Питтману, произнес:
— Не люблю заниматься делами по вечерам. Наверное, поэтому и забыл о звонке. Позвольте проводить вас к выходу. Сожалею, что не смог оказаться вам полезным, но отец был человеком скрытным и редко обсуждал со мной свои личные дела, тем более что Академия Гроллье осталась далеко в прошлом.
Питтман тоже поднялся.
— Еще один, последний вопрос. Не знаете ли вы, почему ваш отец так и не закончил Гроллье?
Мичэм дважды моргнул.
— Он оставил курс, который слушал вместе с «Большими советниками», — добавил Питтман. — А затем и вовсе ушел из Гроллье.
— Я передумал, Фредерик, — произнес Мичэм. — С офисом в Сан-Франциско можно связаться и завтра. Когда позвонят, скажите, что меня нет.
— Хорошо, сэр.
— Дайте нам, пожалуйста, мартини.
— Будет сделано, сэр.
Мичэм уселся, явно ощущая неловкость. Питтман и Джилл тоже опустились в кресла. Фредерик разлил мартини и подошел к каждому с подносом, предлагая при этом на выбор маслины или маринованные луковички.
Питтман с наслаждением отпил глоток в меру охлажденного, прекрасно приготовленного напитка, и неожиданно сообразил, что почти не употреблял спиртного с того момента, когда пять дней назад последовал за Миллгейтом к поместью в Скарсдейле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89