Гордон поклонился, ответил одними губами:
– Слышу, Питер. Я его предупрежу. Но, государь, сие будет напрасно. Такие люди, как полковник Снивин, должны быть повешены в назидание иным на Кукуе. Большой столб и перекладина...
– Ты что, ополоумел? – спросил царь.
– Я – нет! Я не имею желания, чтобы ты меня жалел, Питер. Вот как...
5. ТРУДНО ЧЕЛОВЕКУ ЖИТЬ!
В канун Ильина дня стало точно известно, что к двинскому устью наконец пришел долгожданный Ян Флам на своем судне. Рябов сговорил деда Игната на завтра за четыре деньги, и не торопясь, утренним холодком, Иван Кононович, Тимофей, Таисья и кормщик выплыли на Двину к Соломбале – встречать дивное судно. Таисья радостно улыбалась навстречу горячим солнечным лучам, смешно морщила нос, пела тихонечко свои милые песенки, мужики вели степенный разговор о фрегате: что на нем за пушки и верно ли, что их сорок четыре, какова оснастка, как-то будут служить здесь голландские матросы...
– То – третий корабль, – заметил Иван Кононович. – Быстро поделалось: не было и единого, а нынче три...
– Чего же быстрого, – отозвался Тимофей, всматриваясь в даль – туда, откуда должен был появиться фрегат, – разве то быстро?
Рябов, расчесывая гребенкой золотистую бороду, придерживая на двинском ветру кудри, рассказывал, как слышал беседу царя Петра с ближними боярами, когда гуляли по случаю спасения в Унской губе, возле Пертоминского монастыря. Царь тогда точно сказывал: быть на Руси флоту, и начало тому флоту строить на Архангелогородской верфи.
– То ты сам своими ушами слышал? – громко спросил Тимофей.
– Сам.
– Верно говоришь?
– Врать не обучен.
Тимофей подвигался на лавке, поморгал, облизал губы. На лице его проступило счастливое, ребячье выражение.
– Возрадовался! – насмешливо сказал Иван Кононович. – Будешь ты строить, как же! Пришлют Николса да Яна, а тебе – топорик в руки, тюкай да по зубам от них получай за учение...
Свет, вспыхнувший в глазах Тимофея Кочнева, погас, он закашлялся, сплюнул, отворотился. Таисья прижалась плечом к плечу мужа, спросила шепотом:
– Чего он его так?
– Ожесточился человек! – тихо ответил кормщик. – Думаешь, ему легко? Корабль построил, а глядит на него издали, воровским обычаем.
Рябов помолчал, уставился вдаль, в туман, откуда вынырнула вдруг черная резная морда фигуры, украшающей нос «Святого пророчества» – нового фрегата, идущего из Голландии. В это же время корабль увидели на Соломбале – на Банном, на Никольском и на Большом. С верфи со звоном ударили пушки. Баженины побежали с пальниками по палубе своей яхты – сальвировать новому кораблю; побежали пушкари и по палубам нового «Апостола Павла». Иностранные торговые корабли и конвои, словно испугавшись, что малость припоздали, ударили бортовыми батареями, мортирами, погонными пушками. В прозрачном осеннем утре над Двиною то здесь, то там отрывались от кораблей белые ватные дымки, гулко прокатывался выстрел, а с Кег-острова малиновым звоном разливались новые колокола Ильи-пророка. Чуть погодя ударил большой колокол Варваринской церкви, потом вперебор, словно на пасху, весело зазвонили в монастыре и в церкви Николы.
«Святое пророчество», фрегат со светложелтыми лакированными галфдеками, с задранным кверху ютом, с галереей, изукрашенной резными изображениями морских чудищ, со слюдяными фонарями над кормой, медленно, тяжело разворачивался на Двине, чтобы стать на оба якоря перед Мосеевым островом, с которого тоже палили царевы пушки.
– Здоровый! – сказал Кочнев.
– Щеки до чего преогромные! – заметил Иван Кононович.
– Богов-то надо было об чего-то упереть – вот и щеки тебе.
– Богов много понатыкано! – покачал головой Рябов.
– С такими богами тонуть первое дело, – усмехнулся старый корабельный мастер. – Надо же понатыкать!
– А паруса пузатые! – пришепетывая, сказал дед Игнат. – Вишь, вздулись...
– Почем за него плачено, не знаешь? – спросил Тимофей Рябова.
– Одиннадцать тысяч ефимков будто бы, – молвил Рябов.
Кочнев присвистнул, Иван Кононович засмеялся в бороду.
– Оно на рубли-то сколько потянет? Одну тысячу двести? – Он ткнул Тимофея кулаком в бок, трубно захохотал. – А, Тимоха? Мой-то «Павел» едва не четыреста стоил со всем с обряжением. А получше будет...
– На твоем богов мало! – ответил Тимофей. – Твой одну только морду всего и имеет, какой же он корабль...
– Будет вам языки точить! – тоже посмеиваясь, сказал Рябов. – Умницы какие!
На берегу между тем били в тулумбасы, играла рожечная музыка – бояре и князья с почетом и уважением встречали иноземных моряков. Из Игнатовой посудины было видно: царевы свитские катили к берегу бочки – угощать; повара волокли оловянные и медные блюда с закусками, несколько шлюпок сновали между пристанью и вставшим на якорь фрегатом. Каждого матроса, выходившего на берег, царь обнимал и быстро целовал, а когда из шлюпки поднялся по сходням капитан Ян Флам – царь, улыбаясь, долго держал его за локти, вглядывался в лицо, потом прижал к себе – один раз, еще раз и еще.
– Во! – сказал Рябов. – Видали, мужики?
– Отчего оно так? – опять спросила Таисья.
– Отчего да отчего! – отмахнулся Рябов. – Повелось так на нашей на матушке-земле...
Вздохнул, улыбнулся и приказал:
– Полдничать давай, пускай иноземные матросы нам завидуют...
Встали у бережка, разложили шанежки, жареную палтусину, луковки. Дед Игнат легкими ногами, обутыми в кожаные морщни, побежал в кружало, где под дверью с бараньим черепом уже дрались голландцы, купил полштоф, вернулся обратно, рассказал:
– Нынче в городе себя покажут господа иноземные мореходы. Едва на твердь господню ступили – в кровище...
Рябов разлил по кружкам, задумался, потом негромко промолвил:
– А все же... три корабля. И все с пушками...
– Тебе-то прибыль велика! – сладко глядя на водку, ответил Игнат. – Не ты товары за море повезешь...
Поблизости остановилась лодчонка. Из нее выскочил Крыков, совсем худой, с землистым лицом. Подошел, присел в карбасе на лавочку, пригубил водки, закусил шанежкой.
– Чего на божьем свете слыхать? – спросил Рябов.
– Вести добрые, – ответил Крыков, – никто с тем делом справиться не может, так моим таможенным солдатам поручили: оброки будем теперь с вашего брата рвать. Повесельные и парусные, не слыхивал? А который не заплатит до барабанного бою – на государеву верфь, зачет – шесть денег за день...
– А ежели у меня, к примеру, ни весла, ни паруса? – спросил Рябов.
– Карбас монастырский потопленный – за тобой, – ответил Крыков, – дело простое.
– Очумели они?
Крыков усмехнулся, словно оскалился, посмотрел невесело в кружку, где солнце играло в мутножелтой кабацкой сивухе, сморщился и выпил.
– Цветочки еще! – угрюмо сказал Иван Кононович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178