- Опухоль проросла в ободочную кишку, - сказал Харламов. - Видите, Семен Иванович?
"Тук-тук… - бился пульс в руке у Ольги Ивановны, - тук-тук…"
Лукашевич два раза коротко вздохнул.
- Ну, вижу, - медленно и недовольно сказал Тимохин, Он точно бы не хотел согласиться с тем, что сказал Харламов, но соглашался вынужденно.
- Будем резецировать?
Сердце у Ольги Ивановны сжалось. "Тук-тук, - билось в запястье у Александра Марковича, - тук-тук". Сейчас они скажут самое главное. И от того, что они скажут, будет зависеть все.
Была секунда, когда ей не хотелось слышать, но все-таки она услышала голос Тимохина. Он пока еще не утверждал, а только спрашивал, но по тому, как он спрашивал, она поняла, каким может быть ответ.
- А это, вы думаете, не карциноматоз забрюшинных желез? - почти лениво и очень медленно, как ей казалась, спросил Тимохин.
Харламов молчал.
"Может быть, еще нет…" - безнадежно подумала Ольга Ивановна.
- Да, - ответил Харламов. - Да, тут двух мнений быть не может, картина чрезвычайно ясная.
Они еще помолчали. Потом Харламов сказал решительным, несомневающимся тоном:
- Паллиативная операция слишком опасна, радикальная невозможна. Придется зашивать.
"Вот и все! - подумала Ольга Ивановна. - Вот и все". И отвернулась.
- Под печень мы ввели тампон, - осторожно напомнила Нора Викентьевна, и Харламов ответил вдруг с еле сдерживаемым бешенством:
- Знаю! Можно не напоминать по три раза!
Потом, моя руки, Харламов сказал, ни к кому не обращаясь, и голос его прозвучал сурово, даже угрожающе.
- Я думаю, - сказал он, - подробности не станут известны Александру Марковичу.
Вариант для него такой. такой: сделано желудочно-кишечное соустье. Впрочем, полковник Тимохин тут останется и доложит ему сам.
Нора Викентьевна подала Харламову полотенце. Тимохин все ходил и напевал, сердито поглядывая по сторонам: "тру-ту-ту-тру-ту-ту!" А Лукашевич робко попросил у Анжелики, наводившей порядок в своем хозяйстве:
- Будьте добры, сестрица, дайте мне тридцать граммов спирта с вишневым сиропом.
Простыл я в самолете.
И для правдоподобия зябко поежился.
Уехал он вместе с Харламовым и Норой Викентьевной, а Тимохин остался, и было странно видеть, как сидит он в левинской ординаторской и пишет там что-то в маленькой записной книжечке. Да и весь этот день был какой-то странный и печальный, не похожий на другие дни.
Под вечер Тимохин долго разговаривал с Барканом. И Баркан вышел от него расстроенным, тихим, с виоватым выражением лица.
22
На восьмой день Левину сняли швы, а на пятнадцатый он отправился в первый поход по своему отделению. Ольга Ивановна шла рядом с ним, поглядывая на него с тревогой, а он говорил ей сердито-веселым голосом:
- Лежание пошло мне на пользу, я вчера покончил со своими заметками, надоели только гости. Вы видели, что делалось? Уж Мордвинов, человек как будто занятой, и тот чуть не каждый день являлся. А Тимохин, знаете ли, милейшая личность. Умен и много знает. Бурчит только иногда, как медведь, слов не разберешь. Лукашевич тоже милейший человек. Вообще, конечно, все это было довольно трогательно, особенно если бы времени побольше. Ну а тут полон рот хлопот, чувствуешь себя отлично и изволь - лежи. Да, а вы говорите - хирургия! Прооперировали - и значительно легче стало. Нет этого отвратительного ощущения постороннего тела в животе. А до операции было похоже на сказку, помните, кто-то там съел бабушку, волк, что ли? Вот и у меня было совершенно такое чувство, как у волка. Ну, идите себе, мне на камбуз надо, я ругаться иду, вам это слышать не следует.
И помахал ей рукою.
Он пошел вниз, а она стояла и смотрела ему вслед. Как странно: неужели ему в самом деле легче? Вот пошел на камбуз ругаться. Вчера объявил выговор Онуфрию. Два дня назад собрал у себя в палате летучку и при всех сказал, что объявляет ей, Варварушкиной, благодарность.
Ольга Ивановна шла по коридору и думала.
- Доброе утро, товарищ доктор! - сказал ей майор Ватрушкин. - Помните меня?
- Помню, - сказала она. - Вы капитан Ватрушкин.
- А вот и нет! - сказал Ватрушкин. - Вот и майор. Меня, между прочим, опять ранили.
- Да что вы говорите?
- И глупо ранили, - сказал Ватрушкин.-Ну, да, это вам все равно не понять. А скажите, где сейчас подполковник Левин? Это правда, что его оперировали? И, говорят, будто он никуда от нас не хотел ехать? Это все верно?
- Верно! - сказала Варварушкина, невольно улыбаясь. С Ватрушкиным нельзя было говорить и не улыбаться.
- Ну, молодец старикан! - воскликнул Ватрушкин. - У него среди нашего брата большой авторитет. Не верите?
- Верю, - ответила Ольга Ивановна. - Только чего вы расхаживаете? Идите-ка в палату!
- Мне ходить и стоять здоровее, - сказал Ватрушкин. - Впрочем, я вас провожу. А вы слышали, что у меня сын родился?
- Нет, - сказала Варварушкина. - Где же нам слышать! Мы люди темные, газет не читаем.
- Родился, - подтвердил Ватрушкин. - Ванькой назвали. Нынче самое редкое имя. Комичный парень. Да-а, а вы все думаете - капитан Ватрушкин. Нет, до Ватрушкина теперь рукой не достать.
И он так громко и весело захохотал, что Варварушкина на него зашикала.
- Извиняюсь, - испугался он, - забыл. Отвык от госпиталя. У нас офицеры так однажды хохотали, что в землянке стена лопнула и песок посыпался. Не верите?
- Не верю.
- И никто не верит. Такая землянка подобралась.
Ольга Ивановна ушла, а Ватрушкин остался дежурить в коридоре, чтобы еще с кем-нибудь поболтать. В палате ему было скучно, там все сейчас почему-то спали.
"Вот Левин пойдет - его и поймаю, - решил Ватрушкин. - С ним потолковать интересно. Про сына ему расскажу. И пусть, в самом деле, зашьет мне рану, что ли!"
А Александр Маркович сидел в это время на кухне возле большого разделочного стола и говорил руководящему Онуфрию Гавриловичу:
- Однако из тех же продуктов можно варить совершенно приличное горячее. Вы убедились в этом сами. Но стоило мне на две недели оставить вас в покое, как вы опять принялись варить несъедобную дрянь. В чем же дело, скажите на милость?
Онуфрий посмотрел на него коротко и злобно. И Левин успел заметить этот взгляд.
- Вы думали, что я никогда тут не появлюсь, - продолжал он, - а я появился и постоянно буду появляться. Если же умру, то после каждого дурно сваренного вами обеда буду приходить и душить вас по ночам… Я буду являться как привидение.
Руководящий осклабился. Гроза проходила стороною-Левин шутил. И Онуфрий даже сразу не понял, когда Александр Маркович сказал:
- Я отстраняю вас на трое суток от работы на кухне. Вы будете теперь колоть дрова, выносить из кухни помои и делать другую работу, которую никогда не делает повар. Понимаете? Таким способом я наказываю вас. Я наказываю вас за то, что вы кормите людей, проливших свою кровь за родину, невкусной, дурно проваренной, противной пищей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57