Но он твердо держался дурацких шаблонов, издавна принятых на студии «Кистоун». Всякое действие должно было быть стремительным, что, в сущности, означало непрерывную беготню, лазанье по крышам домов или трамваев, прыжки в реку или в море. Вопреки его теориям, мне все же удалось в двух-трех эпизодах сыграть так, как я хотел, но он снова изуродовал их при монтаже.
Не думаю, чтобы Лерман дал обо мне Сеннету особенно лестный отзыв. После Лермана я попал к другому режиссеру, мистеру Николсу, человеку лет шестидесяти, который работал в кино с его первых дней. С ним у меня начались те же трудности. У Николса был только один прием – взять комика за горло и тащить из одного эпизода в другой. Я пытался предложить что-нибудь «потоньше», но он тоже не хотел меня слушать.
– У нас нет времени, нет времени! – кричал он. Ему нужно было только одно, – чтобы я подражал Форду Стерлингу. И все. И хотя я восставал не очень бурно, Николс все-таки пожаловался Сеннету, что «с этим сукиным сыном невозможно работать».
Примерно в это время на экраны вышла наша комедия «Необыкновенно затруднительное положение Мэйбл», которую ставил Сеннет. Трепеща, я отправился посмотреть ее в одном из городских кинотеатров. Первое появление Форда Стерлинга, как всегда, публика приветствовала смехом и бурей восторга, а я был встречен холодной тишиной. Все, что я проделывал сначала – в вестибюле отеля, – не вызывало даже улыбки. Однако дальше начались смешки, сперва отдельные, потом дружные и к концу картины зал дважды покатывался с хохоту. Я убедился, что к новым актерам зрители относятся не так восторженно, как к своим старым любимцам.
Вероятно, Сеннет ждал от меня большего. Он явно был разочарован. Дня два спустя он подошел ко мне:
– Слушайте, говорят, что с вами трудно работать.
Я пытался объяснить ему, что я работаю добросовестно и думаю только о том, как сделать картину лучше.
– Ладно, – холодно прервал он меня, – делайте, что вам говорят, этого с нас хватит.
Однако на следующий день у меня произошла новая стычка с Николсом, и я вышел из себя.
– Да любой статист за три доллара в день сыграет то, что вы требуете от меня, – крикнул я. – Мне хочется сделать что-нибудь настоящее, а не получать пинки и без толку падать с трамвайных крыш. Не за это мне платят сто пятьдесят долларов в неделю.
Бедный, старый «папаша Николс», как мы называли его, пришел в ярость.
– Я больше десяти лет занимаюсь этим делом, – кричал он. – А вы что в этом понимаете?
Я пытался урезонить его, но мне это не удалось. Пробовал что-то доказать другим членам нашей группы, но все были против меня.
– Нет, он знает, что делает, он ведь занимается этим куда дольше вас, – возражал мне один старый актер.
Я снялся уже в пяти фильмах, и лишь в двух-трех мне удалось сделать несколько эпизодов по-своему и так, чтобы мясники в монтажной их не изуродовали. Познакомившись с методикой монтажа, я давал себе волю только в начале или в конце эпизода, так как знал, что вырезать появление или уход немыслимо. Я пользовался каждой возможностью поближе узнать, как создаются фильмы, и постоянно заходил то в проявочную, то в монтажную, где смотрел, как из кусков пленки монтируется фильм.
Мне очень хотелось писать сценарии для своих фильмов и самому их ставить, о чем я и сказал Сеннету, но он, пропустив мои слова мимо ушей, направил меня в группу Мэйбл Норман, которая как раз начинала самостоятельно делать картины. Я был очень уязвлен – как ни была очаровательна Мэйбл, ее режиссерские способности вызывали у меня сильные сомнения. В первый же день, как и следовало ожидать, мы поссорились. Съемка шла на натуре, в предместье Лос-Анжелоса, и Мэйбл поручила мне поливать дорогу из шланга, чтобы автомобиль злодея занесло на повороте и он перевернулся. Я предложил сделать так: я нечаянно наступаю на шланг, начинаю озираться, заглядываю в трубку, недоумевая, почему не идет вода, при этом схожу со шланга и струя ударяет мне прямо в лицо. Но Мэйбл тут же перебила меня:
– У нас нет времени! Нет времени! Делайте, что вам говорят!
Этого я стерпеть не мог, да еще от такой хорошенькой девушки!
– Извините, мисс Норман, я не стану делать того, что мне говорят. По-моему, вы недостаточно компетентны, чтобы указывать, что мне надо делать.
Эпизод снимался посреди дороги. Я отошел и сел на обочину. Милая Мэйбл – всеобщая любимица, прелестная и очаровательная, ей тогда было всего двадцать лет – в растерянности сидела у камеры: с ней еще никто не разговаривал так резко. Должен признаться, что и я не остался равнодушен к ее обаянию и красоте – в глубине души я был даже немножко влюблен в нее, но здесь речь шла о моей работе. Мэйбл немедленно окружили актеры и другие члены труппы, и началось совещание. Впоследствии Мэйбл рассказывала мне, что кто-то из статистов даже предложил отколотить меня, но она не позволила. Она послала ко мне ассистента узнать, буду ли я продолжать работу.
Я подошел к ней.
– Извините меня, – сказал я примирительно, – только, по-моему, это не смешно и не забавно. Но если вы разрешите мне предложить вам несколько комедийных ситуаций…
Она не стала спорить.
– Хорошо, – перебила она меня, – если вы не хотите делать того, что вам говорят, мы вернемся в студию.
Хотя мое положение было отчаянным, я уже смирился с этим и только пожал плечами. На все это ушло не слишком много рабочего времени, так как съемку начали в девять утра, а сейчас был шестой, и солнце клонилось к западу.
Я еще снимал грим, когда ко мне в уборную ворвался Сеннет.
– В чем дело, черт вас побери? – спросил он.
– Сюжет надо подкрепить комедийными трюками, – пытался я объяснить, – а мисс Норман не хочет слушать никаких предложений.
– Вы будете делать то, что вам говорят, или вылетите отсюда, несмотря на ваш контракт!
Я сохранял хладнокровие.
– Мистер Сеннет, – сказал я, – я зарабатывал на хлеб с маслом и до того, как пришел сюда, и если вы меня решили уволить, – ну что ж, увольняйте. Но я честно отношусь к своей работе, и мне не меньше вашего хотелось бы, чтобы фильм получился хорошим.
Не сказав ни слова, Сеннет вышел, хлопнув дверью.
Возвращаясь домой в трамвае, я рассказал своему приятелю, что произошло.
– Жалко, – сказал он. – А начали вы здорово!
– По-вашему, меня уволят? – спросил я весело, стараясь скрыть тревогу.
– Возможно. Когда Сеннет выскочил из вашей уборной, он был зол, как черт!
– Ну что ж, не пропаду. У меня есть полторы тысячи долларов, этого за глаза хватит, чтобы добраться до Англии. Завтра я все-таки явлюсь на студию, а если меня попросят уйти – C’est la vie! []
На следующий день съемка должна была начаться в восемь утра, но я не знал, что делать, и сидел в уборной, не гримируясь. Без десяти восемь в дверь просунул голову Сеннет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
Не думаю, чтобы Лерман дал обо мне Сеннету особенно лестный отзыв. После Лермана я попал к другому режиссеру, мистеру Николсу, человеку лет шестидесяти, который работал в кино с его первых дней. С ним у меня начались те же трудности. У Николса был только один прием – взять комика за горло и тащить из одного эпизода в другой. Я пытался предложить что-нибудь «потоньше», но он тоже не хотел меня слушать.
– У нас нет времени, нет времени! – кричал он. Ему нужно было только одно, – чтобы я подражал Форду Стерлингу. И все. И хотя я восставал не очень бурно, Николс все-таки пожаловался Сеннету, что «с этим сукиным сыном невозможно работать».
Примерно в это время на экраны вышла наша комедия «Необыкновенно затруднительное положение Мэйбл», которую ставил Сеннет. Трепеща, я отправился посмотреть ее в одном из городских кинотеатров. Первое появление Форда Стерлинга, как всегда, публика приветствовала смехом и бурей восторга, а я был встречен холодной тишиной. Все, что я проделывал сначала – в вестибюле отеля, – не вызывало даже улыбки. Однако дальше начались смешки, сперва отдельные, потом дружные и к концу картины зал дважды покатывался с хохоту. Я убедился, что к новым актерам зрители относятся не так восторженно, как к своим старым любимцам.
Вероятно, Сеннет ждал от меня большего. Он явно был разочарован. Дня два спустя он подошел ко мне:
– Слушайте, говорят, что с вами трудно работать.
Я пытался объяснить ему, что я работаю добросовестно и думаю только о том, как сделать картину лучше.
– Ладно, – холодно прервал он меня, – делайте, что вам говорят, этого с нас хватит.
Однако на следующий день у меня произошла новая стычка с Николсом, и я вышел из себя.
– Да любой статист за три доллара в день сыграет то, что вы требуете от меня, – крикнул я. – Мне хочется сделать что-нибудь настоящее, а не получать пинки и без толку падать с трамвайных крыш. Не за это мне платят сто пятьдесят долларов в неделю.
Бедный, старый «папаша Николс», как мы называли его, пришел в ярость.
– Я больше десяти лет занимаюсь этим делом, – кричал он. – А вы что в этом понимаете?
Я пытался урезонить его, но мне это не удалось. Пробовал что-то доказать другим членам нашей группы, но все были против меня.
– Нет, он знает, что делает, он ведь занимается этим куда дольше вас, – возражал мне один старый актер.
Я снялся уже в пяти фильмах, и лишь в двух-трех мне удалось сделать несколько эпизодов по-своему и так, чтобы мясники в монтажной их не изуродовали. Познакомившись с методикой монтажа, я давал себе волю только в начале или в конце эпизода, так как знал, что вырезать появление или уход немыслимо. Я пользовался каждой возможностью поближе узнать, как создаются фильмы, и постоянно заходил то в проявочную, то в монтажную, где смотрел, как из кусков пленки монтируется фильм.
Мне очень хотелось писать сценарии для своих фильмов и самому их ставить, о чем я и сказал Сеннету, но он, пропустив мои слова мимо ушей, направил меня в группу Мэйбл Норман, которая как раз начинала самостоятельно делать картины. Я был очень уязвлен – как ни была очаровательна Мэйбл, ее режиссерские способности вызывали у меня сильные сомнения. В первый же день, как и следовало ожидать, мы поссорились. Съемка шла на натуре, в предместье Лос-Анжелоса, и Мэйбл поручила мне поливать дорогу из шланга, чтобы автомобиль злодея занесло на повороте и он перевернулся. Я предложил сделать так: я нечаянно наступаю на шланг, начинаю озираться, заглядываю в трубку, недоумевая, почему не идет вода, при этом схожу со шланга и струя ударяет мне прямо в лицо. Но Мэйбл тут же перебила меня:
– У нас нет времени! Нет времени! Делайте, что вам говорят!
Этого я стерпеть не мог, да еще от такой хорошенькой девушки!
– Извините, мисс Норман, я не стану делать того, что мне говорят. По-моему, вы недостаточно компетентны, чтобы указывать, что мне надо делать.
Эпизод снимался посреди дороги. Я отошел и сел на обочину. Милая Мэйбл – всеобщая любимица, прелестная и очаровательная, ей тогда было всего двадцать лет – в растерянности сидела у камеры: с ней еще никто не разговаривал так резко. Должен признаться, что и я не остался равнодушен к ее обаянию и красоте – в глубине души я был даже немножко влюблен в нее, но здесь речь шла о моей работе. Мэйбл немедленно окружили актеры и другие члены труппы, и началось совещание. Впоследствии Мэйбл рассказывала мне, что кто-то из статистов даже предложил отколотить меня, но она не позволила. Она послала ко мне ассистента узнать, буду ли я продолжать работу.
Я подошел к ней.
– Извините меня, – сказал я примирительно, – только, по-моему, это не смешно и не забавно. Но если вы разрешите мне предложить вам несколько комедийных ситуаций…
Она не стала спорить.
– Хорошо, – перебила она меня, – если вы не хотите делать того, что вам говорят, мы вернемся в студию.
Хотя мое положение было отчаянным, я уже смирился с этим и только пожал плечами. На все это ушло не слишком много рабочего времени, так как съемку начали в девять утра, а сейчас был шестой, и солнце клонилось к западу.
Я еще снимал грим, когда ко мне в уборную ворвался Сеннет.
– В чем дело, черт вас побери? – спросил он.
– Сюжет надо подкрепить комедийными трюками, – пытался я объяснить, – а мисс Норман не хочет слушать никаких предложений.
– Вы будете делать то, что вам говорят, или вылетите отсюда, несмотря на ваш контракт!
Я сохранял хладнокровие.
– Мистер Сеннет, – сказал я, – я зарабатывал на хлеб с маслом и до того, как пришел сюда, и если вы меня решили уволить, – ну что ж, увольняйте. Но я честно отношусь к своей работе, и мне не меньше вашего хотелось бы, чтобы фильм получился хорошим.
Не сказав ни слова, Сеннет вышел, хлопнув дверью.
Возвращаясь домой в трамвае, я рассказал своему приятелю, что произошло.
– Жалко, – сказал он. – А начали вы здорово!
– По-вашему, меня уволят? – спросил я весело, стараясь скрыть тревогу.
– Возможно. Когда Сеннет выскочил из вашей уборной, он был зол, как черт!
– Ну что ж, не пропаду. У меня есть полторы тысячи долларов, этого за глаза хватит, чтобы добраться до Англии. Завтра я все-таки явлюсь на студию, а если меня попросят уйти – C’est la vie! []
На следующий день съемка должна была начаться в восемь утра, но я не знал, что делать, и сидел в уборной, не гримируясь. Без десяти восемь в дверь просунул голову Сеннет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156