Когда-то эххифы помещали своих мертвых в подобные гробы: чтобы сохранить их тела.
– Как это – сохранить?
– Видишь ли, – объяснила Рхиоу, – после смерти тела процесс разложения не встречает никаких препятствий. Эти же люди делали все от них зависящее, чтобы такие препятствия создать. Боюсь, все началось из-за того, что мы – точнее, наши предки – рассказали эххифам. Насчет наших жизней…
Кошки пошли дальше по залу.
– Ну да, у нас их девять, – сказал Арху, оглядывая предметы быта, хранящиеся в витринах: стеклянную чашу, ставшую радужной от возраста, сандалию, льняные завязки и кожаную подошву которой время пощадило, глиняный горшок в форме цыпленка: предполагалось, что такой горшок магически обеспечит своего хозяина цыплятами в загробной жизни.
– Верно, – согласилась Рхиоу, – а вот у эххифов, повидимому, всего одна. Или если и больше, что-либо определенное утверждать нельзя: в отличие от нас, они ничего не помнят о прошлой жизни – не сохраняют ни полезных знаний, ни воспоминаний о тех, кого знали и любили… Так или иначе, эххифы не думают, что могут вернуться обратно. Но когда предки Народа рассказали им о своих девяти жизнях и о Бессмертных, эххифы все перепутали и решили, будто с ними происходит нечто подобное.
Рхиоу и Арху догнали Сааш и Урруаха, остановившихся перед массивным гранитным сфинксом.
– А кто такие Бессмертные? – спросил Арху. – Это что, тоже боги?
Рхиоу слегка улыбнулась. Случись необученному юному магу увидеть такое существо, его нельзя было бы винить в том, что он принял Бессмертного за бога.
– Не такие могущественные, – ответил Урруах, – но почти.
– Никто на самом деле, – сказала Сааш, – не знает, что происходит после девятой жизни, однако есть легенда… Говорят, что если за девять жизней ты сделал больше добра, чем зла, то получаешь десятую.
– Получаешь ум, который не туманится, – подхватил Урруах, – тело, которое не стареет, – такое быстрое и сильное, что даже когти смерти ему не страшны. Ты можешь охотиться, сколько захочешь, за пределами физической реальности, за пределами миров, в самом сердце вещей.
– Если когда-нибудь увидишь Бессмертного, – сказала Рхиоу, – сразу поймешь, кто перед тобой. Они иногда приходят по поручениям Иау…
– Ты хоть одного видела? – снова преисполнившись скептицизма, спросил Арху.
– Так случилось, что видела.
– И как он выглядел?
Рхиоу насмешливо посмотрела на сфинкса.
– Совсем не так, как этот. – Она вспомнила замеченную однажды на рассвете фигуру кошки, шедшей по берегу Истривер. На взгляд невнимательно наблюдателя – эххифа или представителя Народа – это была просто обычная кошка. Однако более пристальный взгляд различал, какими бесплотными, какими незначительными выглядят рядом с ней обычные материальные предметы… Вскоре фигура замерла на берегу, потом спрыгнула вниз, с рассеянным видом пошла по воде – по блестящей дорожке, проложенной через реку встающим солнцем, – и вскоре скрылась из виду.
– Ну еще бы, – презрительно бросил Арху. – Тут вообще половина статуй – львиные тела с человеческими головами.
– Эххифы создали сфинксов, стараясь показать, что поняли: существа, которых им описывал Народ, разумны… и принадлежат к кошачьему роду. Люди не могут отрешиться от антропоморфности – к тому же они полагают, будто являются единственным разумным видом на планете.
– Да брось! – расхохотался Арху.
– Ну конечно, повод для юмора тут имеется, – согласилась Сааш, – и мы не упускаем возможности посмеяться… А вот здесь – созданное ими изображение одного из наших богов.
Кошки подошли к витрине у стены, в которой хранился развернутый папирусный свиток.
– В ней – начало всего, – сказала Сааш, показывая на стоящую рядом статую из полированного черного базальта. Царственная фигура изображала существо с телом человека, но с головой представительницы Народа – гордо посаженной, с длинным прямым носом, широко раскрытыми слегка раскосыми глазами, большими изящными настороженными ушами. У других скульптур в зале были странные египетские головные уборы, но эта богиня, глядящая прямо перед собой, была увенчана солнечным диском; на ее груди виднелось изображение единственного ока.
– Иау, – сказал Урруах, – Владычица, Создательница, Прародительница. «В первый вечер мира Иау шествовала в безмолвии, слыша и видя, и то, что она слышала и видела, становилось реальностью. В сердце ее пылало Пламя, оно дало ей быстроту и силу, от него у нее родились котята. Четверо детей было у Иау, и быстро выросли они, чтобы встать рядом с матерью».
– Это самая древняя песнь нашего народа, – сказала Арху Сааш. – Теперь ее знает любой: магов ей научила Шепчущая, а от них узнали и все остальные. А уж потом от кошек узнали ее и эххифы… хотя некоторые детали они перепутали.
– Ты хорошо во всем этом разбираешься, Сааш, – сказала Рхиоу. – Продолжай просвещать молодежь. А мне нужно посмотреть на те палимпсесты, которые упомянул Эхеф… или, точнее, Шепчущая. – Рхиоу кинула взгляд на статую.
– Иди, – откликнулась Сааш.
Рхиоу направилась в дальний конец зала, к витринам, в которых были выставлены папирусы. Остальные остановились перед еще одной статуей; Рхиоу, проходя мимо, тоже посмотрела на нее. Миновать эту скульптуру, не обратив на нее внимания, было невозможно. Почти девяти футов в высоту, она имела голову львицы, а в руках сжимала молнию. Ее тоже венчало изображение солнечного диска, однако это Солнце было с рогами и выглядело более агрессивным и опасным, а око на груди смотрело гневно. Львиная морда была свирепой, с оскаленными клыками, – вовсе не такой благосклонной, как у Иау. В глазах богини отражался безжалостный ум: гнев этой Силы не был бы слепым.
– Ааурх Могучая, – сказала Сааш, – Испепеляющая. Она родилась первой, пылающая, как звезда, и вооруженная Изначальным Пламенем. Она была воительницей и посланницей Прародительницы – появлялась там, куда была послана, быстрая, как свет, и творила и разрушала по слову Иау.
Рхиоу дошла до ряда витрин, вскочила на первую из них и пошла дальше, заглядывая в каждую. Она бывала в этой части музея часто, как только выпадала свободная минутка: ей нравились свидетельства общего для Народа и эххифов прошлого, когда два вида были ближе друг к другу, когда их языки еще не стали так сильно различаться, как впоследствии. В результате в витринах было мало экспонатов, которые Рхиоу не видела бы по многу раз; впрочем, периодически работники музея доставали какие-то предметы из запасников и выставляли их на всеобщее обозрение.
Именно такими редкостями оказались палимпсесты; точнее, на самом деле то, что было выставлено в витринах, палимпсестами – заново использованным пергаментом, с которого старые записи счищены ножом и заменены новыми, – не являлось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
– Как это – сохранить?
– Видишь ли, – объяснила Рхиоу, – после смерти тела процесс разложения не встречает никаких препятствий. Эти же люди делали все от них зависящее, чтобы такие препятствия создать. Боюсь, все началось из-за того, что мы – точнее, наши предки – рассказали эххифам. Насчет наших жизней…
Кошки пошли дальше по залу.
– Ну да, у нас их девять, – сказал Арху, оглядывая предметы быта, хранящиеся в витринах: стеклянную чашу, ставшую радужной от возраста, сандалию, льняные завязки и кожаную подошву которой время пощадило, глиняный горшок в форме цыпленка: предполагалось, что такой горшок магически обеспечит своего хозяина цыплятами в загробной жизни.
– Верно, – согласилась Рхиоу, – а вот у эххифов, повидимому, всего одна. Или если и больше, что-либо определенное утверждать нельзя: в отличие от нас, они ничего не помнят о прошлой жизни – не сохраняют ни полезных знаний, ни воспоминаний о тех, кого знали и любили… Так или иначе, эххифы не думают, что могут вернуться обратно. Но когда предки Народа рассказали им о своих девяти жизнях и о Бессмертных, эххифы все перепутали и решили, будто с ними происходит нечто подобное.
Рхиоу и Арху догнали Сааш и Урруаха, остановившихся перед массивным гранитным сфинксом.
– А кто такие Бессмертные? – спросил Арху. – Это что, тоже боги?
Рхиоу слегка улыбнулась. Случись необученному юному магу увидеть такое существо, его нельзя было бы винить в том, что он принял Бессмертного за бога.
– Не такие могущественные, – ответил Урруах, – но почти.
– Никто на самом деле, – сказала Сааш, – не знает, что происходит после девятой жизни, однако есть легенда… Говорят, что если за девять жизней ты сделал больше добра, чем зла, то получаешь десятую.
– Получаешь ум, который не туманится, – подхватил Урруах, – тело, которое не стареет, – такое быстрое и сильное, что даже когти смерти ему не страшны. Ты можешь охотиться, сколько захочешь, за пределами физической реальности, за пределами миров, в самом сердце вещей.
– Если когда-нибудь увидишь Бессмертного, – сказала Рхиоу, – сразу поймешь, кто перед тобой. Они иногда приходят по поручениям Иау…
– Ты хоть одного видела? – снова преисполнившись скептицизма, спросил Арху.
– Так случилось, что видела.
– И как он выглядел?
Рхиоу насмешливо посмотрела на сфинкса.
– Совсем не так, как этот. – Она вспомнила замеченную однажды на рассвете фигуру кошки, шедшей по берегу Истривер. На взгляд невнимательно наблюдателя – эххифа или представителя Народа – это была просто обычная кошка. Однако более пристальный взгляд различал, какими бесплотными, какими незначительными выглядят рядом с ней обычные материальные предметы… Вскоре фигура замерла на берегу, потом спрыгнула вниз, с рассеянным видом пошла по воде – по блестящей дорожке, проложенной через реку встающим солнцем, – и вскоре скрылась из виду.
– Ну еще бы, – презрительно бросил Арху. – Тут вообще половина статуй – львиные тела с человеческими головами.
– Эххифы создали сфинксов, стараясь показать, что поняли: существа, которых им описывал Народ, разумны… и принадлежат к кошачьему роду. Люди не могут отрешиться от антропоморфности – к тому же они полагают, будто являются единственным разумным видом на планете.
– Да брось! – расхохотался Арху.
– Ну конечно, повод для юмора тут имеется, – согласилась Сааш, – и мы не упускаем возможности посмеяться… А вот здесь – созданное ими изображение одного из наших богов.
Кошки подошли к витрине у стены, в которой хранился развернутый папирусный свиток.
– В ней – начало всего, – сказала Сааш, показывая на стоящую рядом статую из полированного черного базальта. Царственная фигура изображала существо с телом человека, но с головой представительницы Народа – гордо посаженной, с длинным прямым носом, широко раскрытыми слегка раскосыми глазами, большими изящными настороженными ушами. У других скульптур в зале были странные египетские головные уборы, но эта богиня, глядящая прямо перед собой, была увенчана солнечным диском; на ее груди виднелось изображение единственного ока.
– Иау, – сказал Урруах, – Владычица, Создательница, Прародительница. «В первый вечер мира Иау шествовала в безмолвии, слыша и видя, и то, что она слышала и видела, становилось реальностью. В сердце ее пылало Пламя, оно дало ей быстроту и силу, от него у нее родились котята. Четверо детей было у Иау, и быстро выросли они, чтобы встать рядом с матерью».
– Это самая древняя песнь нашего народа, – сказала Арху Сааш. – Теперь ее знает любой: магов ей научила Шепчущая, а от них узнали и все остальные. А уж потом от кошек узнали ее и эххифы… хотя некоторые детали они перепутали.
– Ты хорошо во всем этом разбираешься, Сааш, – сказала Рхиоу. – Продолжай просвещать молодежь. А мне нужно посмотреть на те палимпсесты, которые упомянул Эхеф… или, точнее, Шепчущая. – Рхиоу кинула взгляд на статую.
– Иди, – откликнулась Сааш.
Рхиоу направилась в дальний конец зала, к витринам, в которых были выставлены папирусы. Остальные остановились перед еще одной статуей; Рхиоу, проходя мимо, тоже посмотрела на нее. Миновать эту скульптуру, не обратив на нее внимания, было невозможно. Почти девяти футов в высоту, она имела голову львицы, а в руках сжимала молнию. Ее тоже венчало изображение солнечного диска, однако это Солнце было с рогами и выглядело более агрессивным и опасным, а око на груди смотрело гневно. Львиная морда была свирепой, с оскаленными клыками, – вовсе не такой благосклонной, как у Иау. В глазах богини отражался безжалостный ум: гнев этой Силы не был бы слепым.
– Ааурх Могучая, – сказала Сааш, – Испепеляющая. Она родилась первой, пылающая, как звезда, и вооруженная Изначальным Пламенем. Она была воительницей и посланницей Прародительницы – появлялась там, куда была послана, быстрая, как свет, и творила и разрушала по слову Иау.
Рхиоу дошла до ряда витрин, вскочила на первую из них и пошла дальше, заглядывая в каждую. Она бывала в этой части музея часто, как только выпадала свободная минутка: ей нравились свидетельства общего для Народа и эххифов прошлого, когда два вида были ближе друг к другу, когда их языки еще не стали так сильно различаться, как впоследствии. В результате в витринах было мало экспонатов, которые Рхиоу не видела бы по многу раз; впрочем, периодически работники музея доставали какие-то предметы из запасников и выставляли их на всеобщее обозрение.
Именно такими редкостями оказались палимпсесты; точнее, на самом деле то, что было выставлено в витринах, палимпсестами – заново использованным пергаментом, с которого старые записи счищены ножом и заменены новыми, – не являлось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122