– Тогда да. Эта блондинка с краской вокруг глаз – скажи ей, чтобы была готова. Ты запомнишь цену, которую только что установила?
Гвенха улыбнулась, показав беззубый рот.
– Для тебя запомню. Хм. Кто-то говорил мне, что ты предпочитаешь мальчиков. Они врали?
– А тебе какое дело?
– Никакого. Просто поинтересовалась. Ты что, как и некоторые бардекианские купцы, любишь и тех, и других? Они, как я слышала, получают удовольствие и от мальчиков, и от девочек, хотя все-таки предпочитают первых.
Саркин уставился прямо на нее.
– Старуха, ты заходишь слишком далеко.
Гвенха вздрогнула и отступила на шаг. Пока Саркин одевался, она ежилась в кресле и теребила свой амулет.
Покинув район Дна, Саркин отправился вверх по течению реки, держась подальше от главных улиц там, где только было возможно. Не желая привлекать ничье внимание, он остановился в гостинице в другом бедном районе города. К тому же он не хотел размещаться поблизости от Дна, где осталось слишком много болезненных воспоминаний. Его мать была дорогой шлюхой в публичном доме, очень похожем на заведение Гвенхи. По какой-то прихоти она родила двоих детей, сохранив только две из своих многочисленных беременностей, – Саркина и его младшую сестру Эви. Она попеременно то баловала их, то забывала об их существовании, пока ее не задушил пьяный моряк. Саркину было семь, а Эви три года. Владелец борделя выгнал их на улицу, где они долго вели нищенскую жизнь, ночевали под телегами и в сломанных бочках из-под эля, добывали медяки и сражались со старшими мальчишками за еду.
В один прекрасный день хорошо одетый купец остановился, чтобы дать им медяк, и спросил детей, почему они просят милостыню: Когда Саркин рассказал ему их историю, купец дал им еще две монетки, и в тот день – впервые за много месяцев – они наелись досыта. Естественно, Саркин стал ждать появления этого щедрого господина. Каждый раз, когда он видел Аластира, купец давал ему монеты и останавливался поговорить. И хотя мальчишка Саркин был рано поумневшей крысой из сточной канавы, Аластир медленно завоевал его доверие. Когда купец предложил детям поселиться у него, они рыдали от счастья и не знали, как его благодарить.
Некоторое время Аластир относился к детям по-доброму, но как-то отстранение У них были хорошая одежда, теплые постели, сытная еда. Однако брат с сестрой редко видели своего благодетеля. Когда Саркин вспоминал, каким счастливым тогда себя чувствовал, то испытывал только отвращение к невинному маленькому дураку, которым он был тогда. Однажды ночью Аластир пришел к нему в спальню, вначале уговаривал его обещаниями и ласками, а затем холодно изнасиловал. Саркин помнил, как лежал потом, свернувшись в кровати, и плакал от боли и унижения. Хотя он помышлял о побеге, идти ему было некуда – только на холодные и грязные улицы. Ночь за ночью он терпел похоть купца. Единственным его утешением было то, что Аластир не интересовался его сестрой. А Саркин хотел уберечь Эви от позора.
Но после того, как они перебрались в Бардек, Аластир обратил внимание и на девочку, в особенности после того, как Саркин достиг половой зрелости и стал менее интересным в постели. В тот год, когда поменялся голос Саркина, Аластир стал использовать его в работе черного двеомера. Он занимался дальновидением, используя сознание юноши, или гипнотизировал его, так что Саркин не представлял себе происходившего во время транса. Аластир предложил ему плату за эти услуги – уроки черного двеомера. Эви Аластир ничему не учил. Когда девушка достигла зрелости, он продал ее в бордель.
Когда Саркин лишился сестры и ничто больше не напоминало ему о прошлой жизни, он полностью посвятил себя черному двеомеру. А что ему еще оставалось? Конечно, сам себе он все объяснял по-другому. Саркин считал, что во время первых стадий сурового обучения он выказал себя достойным черной власти. И таким образом Саркин все еще был привязан к Аластиру, хотя ненавидел его так сильно, что временами в мечтах представлял, как будет убивать его, медленно и мучительно. Стоит терпеть учителя, чтобы получить знания, – постоянно напоминал он себе. По крайней мере сейчас, продавая товар, он на несколько дней освободится от Аластира. Учитель никогда подолгу не задерживался в Керморе; здесь слишком многие люди могли его узнать.
Путь назад в гостиницу пролегал через одну из многочисленных открытых площадей города. Хотя в этот день торговли не было, довольно внушительная толпа собралась вокруг сцены, сооруженной из досок и бочонков из-под эля. На сцене стоял высокий, стройный мужчина с очень светлыми волосами – Саркин таких никогда не видел, – и серыми, словно подернутыми дымкой глазами. Он был очень красив, его правильные черты казались почти женскими. Саркин задержался посмотреть. Широким жестом парень достал шелковый шарф из рукава, подбросил его вверх, и шарф словно исчез в воздухе. Толпа одобрительно засмеялась.
– Добрый вечер, уважаемые горожане. Я – шут, странствующий менестрель, который рассказывает только небылицы и шутит напоказ. Короче, я – гертсин, который пришел, чтобы забрать вас на несколько приятных часов в мир того, чего никогда не было и никогда не будет. – Шарфик появился вновь, затем опять исчез. – Я из Элдиса и вы можете называть меня Саламандром, поскольку мое настоящее имя такое длинное, что вы никогда его не запомните.
Толпа засмеялась и бросила ему несколько медяков. Саркин подумал, не вернуться ли ему к себе в гостиницу, поскольку подобная чушь ничего не говорила тому, кто познал истинную черноту мира. С другой стороны, гертсин оказался отличным рассказчиком. Когда он углубился в историю о короле Бране и могучем колдуне Времен Рассвета, толпа стояла зачарованная. Гертсин исполнял по очереди все роли, его голос становился высоким, когда он изображал красивую девушку, он хрипло рычал за злого колдуна, рокотал за могучего короля. Время от времени прозаическое повествование сменялось песней, и его чистый тенор звенел в воздухе. Когда он остановился на половине и пожаловался на усталость, на него дождем посыпались монеты, чтобы поддержать его дух.
Чувствуя себя дураком, Саркин наслаждался каждой минутой рассказа. Ему было весело. Когда толпа содрогалась от страха, слыша о жутких деяний злого колдуна, Саркин про себя хохотал. Вся эта туманная бойня и смехотворные заговоры с целью причинить людям бесполезное зло, не имели никакого отношения к настоящему черному двеомеру. Ни разу рассказ не коснулся истинной сути деяний – мастерства. Черный двеомер таков: вначале человек сам становится холодным и жестким, как кусок железа, а потом использует железную душу, чтобы вытянуть все, что хочет, из когтей враждебного мира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120