Само по себе это предположение выглядело достаточно разумным.
Однако предполагать, что подобным территориальным притязаниям можно давать отпор, попросту вышвыривая корабли Пакса и вынуждая их провести в свободном пространстве несколько месяцев, было верхом наивности. Единственный способ остановить агрессора — расквасить ему нос.
Идеальные условия для такого шага имелись в системе Лорелеи три дня назад. Незначительное изменение стартового вектора ускорителя — и чудовищный боевой корабль Пакса прямиком прошел бы сквозь звезду и исчез навсегда. Более радикального решения нельзя и придумать.
Однако Верховные Сенаторы, определяющие политику СОЭ, носят на шее ангелов, как и военные чины, проводящие эту политику в жизнь… а люди, которые носят ангелов, никогда не опускаются до таких грубых мер, как убийство.
Они не спешили, они все тщательно взвесили и отправили корабль Пакса в такое место, где ему ничто не угрожало. В один прекрасный день он вернется.
Но еще до того Форсайт сам станет полномочным Сенатором. Верховным Сенатором с ангелом на шее. А может быть, и нет. Послышался неуверенный стук в дверь. — Войдите, — отозвался Форсайт.
Приглашение не возымело действия. Форсайт недовольно поднял глаза; потом, сообразив, в чем дело, взял жезл и дважды нажал кнопку вызова Роньона. Дверь распахнулась, и гигант робко ступил в комнату. Его толстые пальцы вывели в воздухе вопрос:
«Вы меня звали, господин Форсайт?»
«Да», — отозвался Форсайт на языке жестов. Глухой от рождения, Роньон неплохо читал по губам, но Форсайт придерживался давно установленного правила — если речь идет о делах, касающихся лишь их двоих, по мере возможности общаться с Роньоном только посредством пальцев. Как любой навык, язык глухонемых без практики быстро забывается, а Форсайт не хотел, чтобы его люди утрачивали эту сноровку. Порой было очень удобно иметь возможность вести тайный разговор в окружении толпы посторонних. — «Через полчаса я должен выступить с речью, — сообщил он Роньону. — Не мог бы ты отправиться в студию и подготовить все к передаче?»
Застенчивые глаза Роньона расширились, вялые губы изогнулись в радостной улыбке.
«Да, господин Форсайт, — возбужденно зажестикулировал он. — Вы имеете в виду, я все должен сделать сам?»
Форсайт сдержал улыбку. Это была одна из немногих точек опоры в его неустойчивом мире — каким бы простым либо унизительным ни казалось дело, он всегда мог рассчитывать, что Роньон возьмется за работу со всем энтузиазмом, на который был способен его мозг восемнадцатилетнего юнца.
И это был весьма горячий энтузиазм. Никто даже не догадывался, воодушевляла ли Роньона поставленная перед ним задача или более тонкое чувство — удовлетворение оттого, что кто-то ему доверяет.
«Господин Милз уже там, — продолжал Форсайт. — Ты ведь знаешь, что нужно сделать?»
Роньон кивнул.
«Да, знаю. — Его детский пыл сменился столь же детской сосредоточенностью. — Я все сделаю».
«Не сомневаюсь в этом, — вполне искренне отозвался Форсайт. В отличие от более „зрелых“ людей, с которыми ему приходилось иметь дело, Роньон был начисто лишен раздражающей ложной гордости, которая не позволяет людям признавать свое поражение. Как правило, если ты что-то поручил Роньону и он не обратился к тебе за дополнительными разъяснениями, это значило, что он сделал все как надо. — В таком случае отправляйся. Нельзя заставлять народ Лорелеи ждать».
«Слушаюсь, господин Форсайт». — Со счастливой улыбкой на губах Роньон повернулся и вышел.
Порой, улучив свободную минуту, Форсайт задумывался, зачем он держит Роньона при себе. Рослый и неуклюжий, с далеко не фотогеничным лицом и разумом ребенка, Роньон был весьма далек от типичного образа человека, вхожего в политические круги. Поначалу это был символический жест со стороны Форсайта — высокопоставленный представитель планеты находит время позаботиться о тех, кому бессильна помочь даже современная медицина. Этот предвыборный трюк оказался весьма успешным, невзирая на громкие протесты оппонентов, объявивших его бесстыдной игрой на человеческих чувствах. Форсайт выиграл ту кампанию и с той поры не знал поражений.
Но это было пятнадцать лет назад. Почему же Роньон до сих пор находится рядом с ним?
Пожав плечами в ответ на собственные мысли, Форсайт нажал клавишу интеркома.
— Милз слушает, — произнес знакомый голос.
— Это Форсайт. Как дела?
— Последняя проверка осветительных приборов, господин Сенатор-Избранник, — ответил Милз привычно-озабоченным тоном. — Заканчиваем через пять минут.
— Надеюсь, что так, — с нажимом произнес Форсайт. — Потому что я послал в студию Роньона и попросил подстегнуть вас.
Милз фыркнул.
— Что ж, придется засучить рукава, — отозвался он с насмешливой серьезностью, которая, впрочем, не могла скрыть появившегося в его голосе напряжения. — Я бы не хотел, чтобы он рассердился на нас.
— Я тоже, — сказал Форсайт. — Скоро спущусь к вам.
Он выключил интерком. Да, наверное, дело именно в том, что Роньон так выделяется среди нас, подумал он. Со своим детским энтузиазмом и безрассудной верностью Роньон был подобен легкому ветерку, разгоняющему застоялый запах нечистот, которыми нередко оборачивается политика. У Форсайта сохранились живые воспоминания о том, как его отец пускал в ход свое недюжинное чувство юмора, чтобы разрядить напряжение, столь часто грозившее свести с ума его самого и людей, которые с ним работали. Быть может, Форсайт приблизил к себе Роньона из подсознательного стремления компенсировать отсутствие у себя этого дара.
Несколько секунд он смотрел на застывшее изображение отца, чувствуя, как его охватывает знакомый прилив решимости. Когда-то один из Форсайтов сложил с себя обязанности Верховного Сенатора, не желая поддаться отупляющему воздействию ангела. Теперь его потомок, если ему достанет изобретательности и будет сопутствовать удача, попытается одновременно сохранить свой пост и свободу… и в процессе убедить окружающих в том, что его отец с самого начала был прав.
Выключив монитор, он собрал бумаги и двинулся к выходу. Его ждал народ Лорелеи.
Глава 5
— Это очень хорошее вино, — сказала Чандрис, следя за тем, как Тумз взял со стола бутылку вычурной формы — он назвал этот сосуд «караффой» — и подлил немного жидкости в ее бокал. Девушка заметила, что рука ее кавалера еще не начала трястись; однако, чтобы поднести горлышко, ему потребовалось чуть больше времени, чем можно было ожидать. Стоит заставить его выпить еще немного — и скоро она сможет, ничего не опасаясь, позволить Альберту увести себя в каюту. — Сладкое и некрепкое, — добавила она, пригубив вино. — Попробуйте.
Тумз криво улыбнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139
Однако предполагать, что подобным территориальным притязаниям можно давать отпор, попросту вышвыривая корабли Пакса и вынуждая их провести в свободном пространстве несколько месяцев, было верхом наивности. Единственный способ остановить агрессора — расквасить ему нос.
Идеальные условия для такого шага имелись в системе Лорелеи три дня назад. Незначительное изменение стартового вектора ускорителя — и чудовищный боевой корабль Пакса прямиком прошел бы сквозь звезду и исчез навсегда. Более радикального решения нельзя и придумать.
Однако Верховные Сенаторы, определяющие политику СОЭ, носят на шее ангелов, как и военные чины, проводящие эту политику в жизнь… а люди, которые носят ангелов, никогда не опускаются до таких грубых мер, как убийство.
Они не спешили, они все тщательно взвесили и отправили корабль Пакса в такое место, где ему ничто не угрожало. В один прекрасный день он вернется.
Но еще до того Форсайт сам станет полномочным Сенатором. Верховным Сенатором с ангелом на шее. А может быть, и нет. Послышался неуверенный стук в дверь. — Войдите, — отозвался Форсайт.
Приглашение не возымело действия. Форсайт недовольно поднял глаза; потом, сообразив, в чем дело, взял жезл и дважды нажал кнопку вызова Роньона. Дверь распахнулась, и гигант робко ступил в комнату. Его толстые пальцы вывели в воздухе вопрос:
«Вы меня звали, господин Форсайт?»
«Да», — отозвался Форсайт на языке жестов. Глухой от рождения, Роньон неплохо читал по губам, но Форсайт придерживался давно установленного правила — если речь идет о делах, касающихся лишь их двоих, по мере возможности общаться с Роньоном только посредством пальцев. Как любой навык, язык глухонемых без практики быстро забывается, а Форсайт не хотел, чтобы его люди утрачивали эту сноровку. Порой было очень удобно иметь возможность вести тайный разговор в окружении толпы посторонних. — «Через полчаса я должен выступить с речью, — сообщил он Роньону. — Не мог бы ты отправиться в студию и подготовить все к передаче?»
Застенчивые глаза Роньона расширились, вялые губы изогнулись в радостной улыбке.
«Да, господин Форсайт, — возбужденно зажестикулировал он. — Вы имеете в виду, я все должен сделать сам?»
Форсайт сдержал улыбку. Это была одна из немногих точек опоры в его неустойчивом мире — каким бы простым либо унизительным ни казалось дело, он всегда мог рассчитывать, что Роньон возьмется за работу со всем энтузиазмом, на который был способен его мозг восемнадцатилетнего юнца.
И это был весьма горячий энтузиазм. Никто даже не догадывался, воодушевляла ли Роньона поставленная перед ним задача или более тонкое чувство — удовлетворение оттого, что кто-то ему доверяет.
«Господин Милз уже там, — продолжал Форсайт. — Ты ведь знаешь, что нужно сделать?»
Роньон кивнул.
«Да, знаю. — Его детский пыл сменился столь же детской сосредоточенностью. — Я все сделаю».
«Не сомневаюсь в этом, — вполне искренне отозвался Форсайт. В отличие от более „зрелых“ людей, с которыми ему приходилось иметь дело, Роньон был начисто лишен раздражающей ложной гордости, которая не позволяет людям признавать свое поражение. Как правило, если ты что-то поручил Роньону и он не обратился к тебе за дополнительными разъяснениями, это значило, что он сделал все как надо. — В таком случае отправляйся. Нельзя заставлять народ Лорелеи ждать».
«Слушаюсь, господин Форсайт». — Со счастливой улыбкой на губах Роньон повернулся и вышел.
Порой, улучив свободную минуту, Форсайт задумывался, зачем он держит Роньона при себе. Рослый и неуклюжий, с далеко не фотогеничным лицом и разумом ребенка, Роньон был весьма далек от типичного образа человека, вхожего в политические круги. Поначалу это был символический жест со стороны Форсайта — высокопоставленный представитель планеты находит время позаботиться о тех, кому бессильна помочь даже современная медицина. Этот предвыборный трюк оказался весьма успешным, невзирая на громкие протесты оппонентов, объявивших его бесстыдной игрой на человеческих чувствах. Форсайт выиграл ту кампанию и с той поры не знал поражений.
Но это было пятнадцать лет назад. Почему же Роньон до сих пор находится рядом с ним?
Пожав плечами в ответ на собственные мысли, Форсайт нажал клавишу интеркома.
— Милз слушает, — произнес знакомый голос.
— Это Форсайт. Как дела?
— Последняя проверка осветительных приборов, господин Сенатор-Избранник, — ответил Милз привычно-озабоченным тоном. — Заканчиваем через пять минут.
— Надеюсь, что так, — с нажимом произнес Форсайт. — Потому что я послал в студию Роньона и попросил подстегнуть вас.
Милз фыркнул.
— Что ж, придется засучить рукава, — отозвался он с насмешливой серьезностью, которая, впрочем, не могла скрыть появившегося в его голосе напряжения. — Я бы не хотел, чтобы он рассердился на нас.
— Я тоже, — сказал Форсайт. — Скоро спущусь к вам.
Он выключил интерком. Да, наверное, дело именно в том, что Роньон так выделяется среди нас, подумал он. Со своим детским энтузиазмом и безрассудной верностью Роньон был подобен легкому ветерку, разгоняющему застоялый запах нечистот, которыми нередко оборачивается политика. У Форсайта сохранились живые воспоминания о том, как его отец пускал в ход свое недюжинное чувство юмора, чтобы разрядить напряжение, столь часто грозившее свести с ума его самого и людей, которые с ним работали. Быть может, Форсайт приблизил к себе Роньона из подсознательного стремления компенсировать отсутствие у себя этого дара.
Несколько секунд он смотрел на застывшее изображение отца, чувствуя, как его охватывает знакомый прилив решимости. Когда-то один из Форсайтов сложил с себя обязанности Верховного Сенатора, не желая поддаться отупляющему воздействию ангела. Теперь его потомок, если ему достанет изобретательности и будет сопутствовать удача, попытается одновременно сохранить свой пост и свободу… и в процессе убедить окружающих в том, что его отец с самого начала был прав.
Выключив монитор, он собрал бумаги и двинулся к выходу. Его ждал народ Лорелеи.
Глава 5
— Это очень хорошее вино, — сказала Чандрис, следя за тем, как Тумз взял со стола бутылку вычурной формы — он назвал этот сосуд «караффой» — и подлил немного жидкости в ее бокал. Девушка заметила, что рука ее кавалера еще не начала трястись; однако, чтобы поднести горлышко, ему потребовалось чуть больше времени, чем можно было ожидать. Стоит заставить его выпить еще немного — и скоро она сможет, ничего не опасаясь, позволить Альберту увести себя в каюту. — Сладкое и некрепкое, — добавила она, пригубив вино. — Попробуйте.
Тумз криво улыбнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139