Ты из общества, но ты еще не знаешь, что такое высший свет! Одеться, наконец, прилично, бывать на приемах, блистать остроумием, изредка перекинуться в баккара (смеется), не прибегая к фокусам и жонглерству…
Т о т. А вечерком пробраться в предместье, где тебя считают честным папашей, любящим детишек, и…
М а н ч и н и. И кое-что подцепить, да! (Смеется.) Я буду носить шелковую маску, а за мною будут идти два лакея, чтобы эта подлая чернь не оскорбила меня… Ах, Тот, во мне бурлит кровь моих предков! Посмотри на этот стилет: как ты думаешь, он был когда-нибудь в крови?
Т о т . Ты меня пугаешь, граф!
М а н ч и н и (смеясь и вкладывая стилет). Чурбан!
Т о т. А как с девочкой?
М а н ч и н и. Тсс! Мещане вполне удовлетворены и благословляют мое имя. (Смеется.) Вообще блеск моего имени разгорается с небыва-а-лой силой! Кстати: ты не знаешь, какая автомобильная фирма считается наилучшей? Деньги не важны. (Смеется.) А, папа Брике!
Входит Б р и к е; одет, в пальто и цилиндре. Здороваются.
Б р и к е. Ну, вот ты и добился бенефиса для твоей Консуэллы, Манчини! Скажу, впрочем, что если бы не Зинида…
М а н ч и н и. Но, послушай, Брике, ты положительно осел: чего ты жалуешься? На бенефис Консуэллы барон берет весь партер, тебе этого мало, скупец?
Б р и к е. Я люблю твою дочку, Манчини, и мне жаль ее отпускать. Чего ей не хватает здесь? Честный труд, прекрасные товарищи – а воздух?
М а н ч и н и. Не ей, а мне не хватает – понял? (Смеется.) Я просил тебя, Гарпагон: прибавь, а теперь – не разменяешь ли ты мне тысячу франков, директор?
Б р и к е (со вздохом). Давай.
М а н ч и н и (небрежно). Завтра. Я их оставил дома.
Все трое смеются.
Смейтесь, смейтесь! А сегодня мы едем с бароном на его загородную виллу; говорят, недурненькая вилла…
Т о т . Зачем?
М а н ч и н и. Ну, ты знаешь капризы этих миллиардеров, Тот. Хочет показать Консуэлле какие-то зимние розы, а мне свой погреб. Он заедет за нами сюда… Что с тобою, Консуэллочка?
Входит Консуэлла, почти плачет.
К о н с у э л л а . Я не могу, папа, скажи ему! Какое право он имеет кричать на меня? Он чуть не ударил меня хлыстом.
М а н ч и н и (выпрямляясь). Брике! Прошу вас как директора… что это за конюшня? Мою дочь –хлыстом? Да я этого мальчишку! Какой-то жокей – нет, это черт знает что! Черт знает что, клянусь!
К о н с у э л л а . Папа…
Б р и к е. Да, я скажу…
К о н с у э л л а . Ах, нет же! Альфред вовсе не ударил меня, я так глупо сказала. Что вы придумали? Ему самому так жаль…
Б р и к е. Все-таки я скажу, что…
К о н с у э л л а . Не смей! Не надо говорить. Он ничего не делал!
М а н ч и н и (еще горячась). Он должен извиниться, мальчишка.
К о н с у э л л а . Ах, да он извинился же – как вы глупы все! Просто мне сегодня не удается, я и расстроилась, такие пустяки. Он так извинялся, глупый, а я не хотела его прощать. Тот, милый, здравствуй, я не заметила тебя… Как к тебе идет этот галстук. Ты куда, Брике? К Альфреду?
Б р и к е. Нет, я так. Я иду домой. Зинида просила кланяться тебе, девочка. Она еще и сегодня не будет. (Выходит.)
К о н с у э л л а . Какая милая эта Зинида, такая хорошая… Папа, отчего здесь все теперь кажутся мне такими милыми? Должно быть, оттого, что я скоро уйду отсюда. Тот, ты не слыхал, какой марш будут играть Тили и Поли? (Смеется.) Такой веселый.
Т о т . Да, слыхал. Твой бенефис будет замечателен.
К о н с у э л л а . Я сама думаю. Папа, я хочу есть. Закажи мне бутерброд.
Т о т. Я сбегаю, царица!
К о н с у э л л а . Сбегай, Тот. (Кричит.) Только с сыром не надо.
Манчини и Консуэлла одни. Манчини, развалившись в кресле, критически рассматривает дочь.
М а н ч и н и. В тебе сегодня есть что-то особенное, дитя… не знаю, лучше или хуже. Ты плакала?
К о н с у э л л а . Да, немножко. Ах, как я хочу есть!
М а н ч и н и. Ты же завтракала…
К о н с у э л л а . То-то, что нет. Ты сегодня опять забыл оставить денег, а без денег…
М а н ч и н и. Ах, черт возьми! Вот память! (Смеется.) Но сегодня мы хорошо покушаем, ты не наседай на бутерброды. Нет, ты положительно мне нравишься. Тебе надо чаще плакать, дитя, это смывает с тебя лишнюю наивность, ты больше женщина.
К о н с у э л л а . Разве я так наивна, папа?
М а н ч и н и. Очень! Слишком! В других я это люблю, но в тебе… да и барон…
К о н с у э л л а . Глупости. Я не наивна. Но знаешь, Безано так бранил меня, что и ты бы заплакал. Черт знает что!
М а н ч и н и. Тсс! Никогда не говори: черт знает что. Это неприлично.
К о н с у э л л а . Я только с тобой говорю.
М а н ч и н и. И со мной не надо – я и так знаю. (Смеется.)
Звуки необычайно бурного и стремительного циркового галопа, звонкие вскрики, хлопанье бича.
К о н с у э л л а . Ах, послушай, папа! Это новый номер Альфреда, он делает такой прыжок… Джим говорит, что он непременно свернет себе шею. Бедненький!
М а н ч и н и (равнодушно). Или ноги, или спину, они все что-нибудь себе ломают. (Смеется.) Ломкие игрушки!
К о н с у э л л а (слушая музыку). Мне будет скучно без них. Папа, барон обещал, что сделает для меня круг, по которому я могу скакать, сколько хочу… он не врет?
М а н ч и н и. Круг? (Смеется.) Нет, это он не врет! Кстати, дитя мое, про баронов говорят: лжет, а не врет.
К о н с у э л л а . Все равно. Хорошо быть богатым, папа, все можно сделать.
М а н ч и н и (восторженно). Все! Все, дитя мое! Ах, сегодня решается наша судьба, молись милостивому Богу, Консуэлла: барон висит на ниточке.
К о н с у э л л а (равнодушно). Да?
М а н ч и н и (показывая пальцами). На тончайшей шелковой ниточке. Я почти убежден, что он сегодня сделает предложение. (Смеется.) Зимние розы и паутина среди роз, чтобы моя маленькая мушка… Он такой паук!
К о н с у э л л а (равнодушно). Да, ужасный паук. Папа, а руку еще нельзя давать целовать?
М а н ч и н и. Ни в каком случае. Ты еще не знаешь этих мужчин, дитя мое…
К о н с у э л л а . Альфред никогда не целует.
М а н ч и н и. Альфред! Твой Альфред мальчишка, и не смеет. Но эти мужчины, с ними необходима крайняя сдержанность, дитя мое. Сегодня он поцелует тебе пальчики, завтра –около кисти, а послезавтра – ты у него уже на коленях!
К о н с у э л л а . Фи, папа, что ты говоришь! Как тебе не стыдно!
М а н ч и н и. Но я знаю…
К о н с у э л л а . Не смей! Я не хочу слушать эти гадости. Я такую дам барону оплеуху, хуже, чем Тоту. Пусть только сунется.
М а н ч и н и (огорченно разводя руками). Все мужчины таковы, дитя.
К о н с у э л л а . Неправда. Альфред не такой! Ах, ну что же Тот? Сказал: побегу, а все нет.
М а н ч и н и. Буфет закрыт, и ему нужно достать. Консуэлла, я еще хочу предупредить тебя, как отец, относительно Тота: не доверяй ему. Он что-то, знаешь, такое… (вертит пальцами около головы) он нечисто играет!
К о н с у э л л а . Ты обо всех так говоришь. Я Тота знаю: он такой милый и любит меня.
М а н ч и н и. Поверь мне: там что-то есть.
К о н с у э л л а . Папа, ты надоел с твоими советами! Ах, Тот, мерси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Т о т. А вечерком пробраться в предместье, где тебя считают честным папашей, любящим детишек, и…
М а н ч и н и. И кое-что подцепить, да! (Смеется.) Я буду носить шелковую маску, а за мною будут идти два лакея, чтобы эта подлая чернь не оскорбила меня… Ах, Тот, во мне бурлит кровь моих предков! Посмотри на этот стилет: как ты думаешь, он был когда-нибудь в крови?
Т о т . Ты меня пугаешь, граф!
М а н ч и н и (смеясь и вкладывая стилет). Чурбан!
Т о т. А как с девочкой?
М а н ч и н и. Тсс! Мещане вполне удовлетворены и благословляют мое имя. (Смеется.) Вообще блеск моего имени разгорается с небыва-а-лой силой! Кстати: ты не знаешь, какая автомобильная фирма считается наилучшей? Деньги не важны. (Смеется.) А, папа Брике!
Входит Б р и к е; одет, в пальто и цилиндре. Здороваются.
Б р и к е. Ну, вот ты и добился бенефиса для твоей Консуэллы, Манчини! Скажу, впрочем, что если бы не Зинида…
М а н ч и н и. Но, послушай, Брике, ты положительно осел: чего ты жалуешься? На бенефис Консуэллы барон берет весь партер, тебе этого мало, скупец?
Б р и к е. Я люблю твою дочку, Манчини, и мне жаль ее отпускать. Чего ей не хватает здесь? Честный труд, прекрасные товарищи – а воздух?
М а н ч и н и. Не ей, а мне не хватает – понял? (Смеется.) Я просил тебя, Гарпагон: прибавь, а теперь – не разменяешь ли ты мне тысячу франков, директор?
Б р и к е (со вздохом). Давай.
М а н ч и н и (небрежно). Завтра. Я их оставил дома.
Все трое смеются.
Смейтесь, смейтесь! А сегодня мы едем с бароном на его загородную виллу; говорят, недурненькая вилла…
Т о т . Зачем?
М а н ч и н и. Ну, ты знаешь капризы этих миллиардеров, Тот. Хочет показать Консуэлле какие-то зимние розы, а мне свой погреб. Он заедет за нами сюда… Что с тобою, Консуэллочка?
Входит Консуэлла, почти плачет.
К о н с у э л л а . Я не могу, папа, скажи ему! Какое право он имеет кричать на меня? Он чуть не ударил меня хлыстом.
М а н ч и н и (выпрямляясь). Брике! Прошу вас как директора… что это за конюшня? Мою дочь –хлыстом? Да я этого мальчишку! Какой-то жокей – нет, это черт знает что! Черт знает что, клянусь!
К о н с у э л л а . Папа…
Б р и к е. Да, я скажу…
К о н с у э л л а . Ах, нет же! Альфред вовсе не ударил меня, я так глупо сказала. Что вы придумали? Ему самому так жаль…
Б р и к е. Все-таки я скажу, что…
К о н с у э л л а . Не смей! Не надо говорить. Он ничего не делал!
М а н ч и н и (еще горячась). Он должен извиниться, мальчишка.
К о н с у э л л а . Ах, да он извинился же – как вы глупы все! Просто мне сегодня не удается, я и расстроилась, такие пустяки. Он так извинялся, глупый, а я не хотела его прощать. Тот, милый, здравствуй, я не заметила тебя… Как к тебе идет этот галстук. Ты куда, Брике? К Альфреду?
Б р и к е. Нет, я так. Я иду домой. Зинида просила кланяться тебе, девочка. Она еще и сегодня не будет. (Выходит.)
К о н с у э л л а . Какая милая эта Зинида, такая хорошая… Папа, отчего здесь все теперь кажутся мне такими милыми? Должно быть, оттого, что я скоро уйду отсюда. Тот, ты не слыхал, какой марш будут играть Тили и Поли? (Смеется.) Такой веселый.
Т о т . Да, слыхал. Твой бенефис будет замечателен.
К о н с у э л л а . Я сама думаю. Папа, я хочу есть. Закажи мне бутерброд.
Т о т. Я сбегаю, царица!
К о н с у э л л а . Сбегай, Тот. (Кричит.) Только с сыром не надо.
Манчини и Консуэлла одни. Манчини, развалившись в кресле, критически рассматривает дочь.
М а н ч и н и. В тебе сегодня есть что-то особенное, дитя… не знаю, лучше или хуже. Ты плакала?
К о н с у э л л а . Да, немножко. Ах, как я хочу есть!
М а н ч и н и. Ты же завтракала…
К о н с у э л л а . То-то, что нет. Ты сегодня опять забыл оставить денег, а без денег…
М а н ч и н и. Ах, черт возьми! Вот память! (Смеется.) Но сегодня мы хорошо покушаем, ты не наседай на бутерброды. Нет, ты положительно мне нравишься. Тебе надо чаще плакать, дитя, это смывает с тебя лишнюю наивность, ты больше женщина.
К о н с у э л л а . Разве я так наивна, папа?
М а н ч и н и. Очень! Слишком! В других я это люблю, но в тебе… да и барон…
К о н с у э л л а . Глупости. Я не наивна. Но знаешь, Безано так бранил меня, что и ты бы заплакал. Черт знает что!
М а н ч и н и. Тсс! Никогда не говори: черт знает что. Это неприлично.
К о н с у э л л а . Я только с тобой говорю.
М а н ч и н и. И со мной не надо – я и так знаю. (Смеется.)
Звуки необычайно бурного и стремительного циркового галопа, звонкие вскрики, хлопанье бича.
К о н с у э л л а . Ах, послушай, папа! Это новый номер Альфреда, он делает такой прыжок… Джим говорит, что он непременно свернет себе шею. Бедненький!
М а н ч и н и (равнодушно). Или ноги, или спину, они все что-нибудь себе ломают. (Смеется.) Ломкие игрушки!
К о н с у э л л а (слушая музыку). Мне будет скучно без них. Папа, барон обещал, что сделает для меня круг, по которому я могу скакать, сколько хочу… он не врет?
М а н ч и н и. Круг? (Смеется.) Нет, это он не врет! Кстати, дитя мое, про баронов говорят: лжет, а не врет.
К о н с у э л л а . Все равно. Хорошо быть богатым, папа, все можно сделать.
М а н ч и н и (восторженно). Все! Все, дитя мое! Ах, сегодня решается наша судьба, молись милостивому Богу, Консуэлла: барон висит на ниточке.
К о н с у э л л а (равнодушно). Да?
М а н ч и н и (показывая пальцами). На тончайшей шелковой ниточке. Я почти убежден, что он сегодня сделает предложение. (Смеется.) Зимние розы и паутина среди роз, чтобы моя маленькая мушка… Он такой паук!
К о н с у э л л а (равнодушно). Да, ужасный паук. Папа, а руку еще нельзя давать целовать?
М а н ч и н и. Ни в каком случае. Ты еще не знаешь этих мужчин, дитя мое…
К о н с у э л л а . Альфред никогда не целует.
М а н ч и н и. Альфред! Твой Альфред мальчишка, и не смеет. Но эти мужчины, с ними необходима крайняя сдержанность, дитя мое. Сегодня он поцелует тебе пальчики, завтра –около кисти, а послезавтра – ты у него уже на коленях!
К о н с у э л л а . Фи, папа, что ты говоришь! Как тебе не стыдно!
М а н ч и н и. Но я знаю…
К о н с у э л л а . Не смей! Я не хочу слушать эти гадости. Я такую дам барону оплеуху, хуже, чем Тоту. Пусть только сунется.
М а н ч и н и (огорченно разводя руками). Все мужчины таковы, дитя.
К о н с у э л л а . Неправда. Альфред не такой! Ах, ну что же Тот? Сказал: побегу, а все нет.
М а н ч и н и. Буфет закрыт, и ему нужно достать. Консуэлла, я еще хочу предупредить тебя, как отец, относительно Тота: не доверяй ему. Он что-то, знаешь, такое… (вертит пальцами около головы) он нечисто играет!
К о н с у э л л а . Ты обо всех так говоришь. Я Тота знаю: он такой милый и любит меня.
М а н ч и н и. Поверь мне: там что-то есть.
К о н с у э л л а . Папа, ты надоел с твоими советами! Ах, Тот, мерси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19