ПЕЙПУС-ОЗЕРО
(Повесть)
Глава I
Свершается реченное.
Николай Ребров последний раз оглянулся на Россию. Под ногами и всюду,
куда жадно устремлялся его взор, лежали свежие первоноябрьские снега,
воздух дышал морозом, но Пейпус-озеро еще не застыло, спокойные воды его
были задумчиво-суровы, и седой туман разметал свои гривы над поверх-
ностью. А там, на горизонте, легкой просинью едва намечались родные да-
лекие леса.
Николай Ребров едва передохнул, остановившееся его сердце ударило с
новой силой, он крикнул:
- Иду, Карп Иваныч! Сейчас... - и побежал к скрипевшему большому во-
зу, на колеса которого наматывался липкий снег.
* * *
У заставы пришлось беженцам провести трое суток в холоде, в снегу.
Эстонскими властями разоружалась Северо-Западная армия генерала Юденича:
отбиралось и переписывалось оружие, проверялись списки, выдавались наря-
ды: кому куда. Безостановочно двигались обозы, уныло шагали солдаты в
одиночку и кучками - остатки белых на-голову разбитых полчищ. Вся эта
жестокая затея, стоившая России стольких жертв, продолжалась около трех
месяцев, и новая европейская амуниция белых войск еще не успела истре-
паться о красные штыки. Зато лица солдат унылы и потрепаны, в глазах ус-
талость, озлобленность, головы опущены, и мало веселых слов. Так с под-
жатым хвостом возвращается в свою будку побитый пес. Среди свежей амуни-
ции то здесь, то там култыхает серая рвань: это забеглые, покинувшие
свою родину, красноармейцы. Надрывно скрипят по снегу немазаные колеса
таратаек, истощенные быстрым отступлением обезноженные лошади тяжело по-
водят ребристыми боками, мобилизованные псковские мужики угрюмо шагают
возле своих кляч и с ненавистью поглядывают на скачущих верхами офице-
ров.
- Вот и Эстония, - сказал Николай Ребров.
- Да, - безразлично ответил с возу Карп Иваныч, богатый тор-
гаш-крестьянин из-под Белых-Струг. Он очень толст и неуклюж, рыжие усы
вниз, бритое лицо заросло щетиной. Семь больших возов, запряженных
собственными лошадьми, везут его добро. Он на последнем. А на первом во-
зу - сельский батюшка, отец Илья с перепуганным сухощеким личиком. Он
согнулся, засунул руки в рукава и дремлет под гул унылый речи, под скрип
возов.
- Рарарарара..... Футь!
- Не отставай, Мишка, не отставай!
- Я не отставаю... А где тятя-то?
- Фють! Но, шолудивая!
Старый сосновый лес. Сквозь шапки хвой голубеет небо. Был ликующий
зимний день, но многотысячная бегущая толпа, вся, как в ночи, в прокля-
тиях и вздохах, и поток солнечных лучей не мог пробить гущу унылых дум.
По обе стороны лесной дороги шагали с узлами, с торбами согбенные люди.
Мелькали красные, белые, черные платки на головах женщин и подростков.
Мычали коровы, блеяли овцы, где-то протестующе визжала свинья.
- Нно! Чего поперек дороги-то остановился? Эй, ты!
- Двинь его кнутом!
- Тпру! Сворачивай, дьявол!
- Ксы! Дунька, гони, гони корову-то в лесок!.. Чего ты, кобыла, че-
шешься!
На пути эстонский хутор. Возле белого чистого домика стоит семья эс-
тонцев. "Сам" в белой рубахе и ватной жилетке. Бритое лицо его зло, се-
рые узкие глаза сверкают. Он кричит что-то поэстонски на разрозненно ша-
гающих солдат и, выхватив трубку, бросает с презрением:
- Ага, белы черть!.. Наших баронов защищать пришли? Куррат!
- Мороз померзнуть надо их, - подхватывает другой эстонец. - Нейд
тарвис... Яра хавитада. - Он не торопясь подходит тропинкой к своему со-
седу, злорадно хохочет, подмигивая на солдат: - Повоевал, ладно, чорт,
куррат... Тяйконг... А жрать в Эстис пришел...
- Эй руска! Ваши газеты печатались - Троцкий у вас в плену. А ну, по-
кажи, где Троцкий?.. Ха-ха-ха-ха...
- Они Питер взяли!.. Вот наши бароны подмогу им дадут, на Москву по-
лезут.
Обезоруженные солдаты отвертываются, глядят в сторону, вздыхают, про-
буют громко между собою говорить. Вот один надрывно крикнул:
- Молчи, чухонская рожа! И так тошнехонько.
Солнце склонилось за лес. Стало темнеть.
Беглая, неприкаянная Русь огромным ужом утомленно вползла в Эстонию.
* * *
В густом лесу, вблизи дороги глазасто горят сотни костров. Людской
поток завяз в глубокой тьме и остановился. На много верст сплошной цы-
ганский табор.
Карп Иваныч деловито готовит снедь.
- Помогай, чего ж ты, Сережка, развалился, как дома на диване, - го-
ворит он своему сыну, румяному юноше с задумчивыми глазами. - Сергей,
слышишь?
- Сейчас. - Сергей нехотя встает с раскинутой у костра, на снегу шубы
и сонно смотрит на отца.
- Бери ведро. Намни снегу поплотней, чай кипятить из снегу станем. У
них, у дьяволов, и воды-то не выпросишь. Подошел к колодцу - гонят.
Тьфу!.. Давай, говорят, две марки. Да не успел еще я, дьяволы, марок-то
ваших наменять, чтоб вам сдохнуть... Тьфу!.. И лошадей-то снегом кормить
придется замест воды...
- Да, да, - сказал сухощекий, с рыжей бородкой хохолком отец Илья и
кивнул в сторону пошагавшего с ведром Сергея - Трудно сынку вашему бу-
дет: в холе рос.
- Матка избаловала его. Известно дуры бабы. Он, бывало, из дому не
выйдет, чтоб губы не намазать фиксатуаром, да брови не подвести. Франт.
А дела боится, как огня. Белоручка. Несмотря, что в деревне рос.
- Трудно, трудно будет, - вздохнул батюшка. - А нет ли у вас лишней
сковородочки? Яишенку с хлебцем хочу изобрести.
Где-то раздался выстрел. У соседнего костра неуклюжая женская фигура,
замотанная шалью, доила корову. Это Надежда Осиповна Проскурякова, быв-
шая помещица, старуха. У нее молодой, кровь с молоком, муж, бывший
крестьянский парень. Он сильной рукой держит корову за веревочный ошей-
ник и насвистывает веселую.
- Митя! Прошу тебя... Ой, держи!.. Она опять меня боднет...
- Держу, держу... Доите вашу корову с наслаждением...
Голова старухи трясется, и молоко циркает аппетитно в деревянный
жбан. Встревоженный вырос у костра Николай Ребров.
- Карп Иваныч! Как же быть?.. - проговорил он подавленно. - Озноб,
голова болит у меня... Просился к эстонцам. В двух мызах был, не пуска-
ют. В баню просился ночевать - гонят. Даже один выстрелил, в воздух,
правда... Слыхали?
- Эх, плохо, Коля, - сказал Карп Иваныч, - ложись у костра. Ужо я се-
на подброшу. Эх, парень! И одежишка-то у тебя один грех... Сергей, Се-
режка! - закричал он в тьму. - Скоро?!
- Вы, что же, гимназист? - спросил священник, и, кокнув об сковородку
яйцо, пустил его в шипящее масло.
- Реалист. Только что окончил...
- А папашенька ваш чьи же, какой, то-есть, профессии?
- Железнодорожник.
- Та-ак-с. А что же вас заставило бежать одних? - священник кокнул
четвертое яйцо и потыкал ножиком яичницу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
(Повесть)
Глава I
Свершается реченное.
Николай Ребров последний раз оглянулся на Россию. Под ногами и всюду,
куда жадно устремлялся его взор, лежали свежие первоноябрьские снега,
воздух дышал морозом, но Пейпус-озеро еще не застыло, спокойные воды его
были задумчиво-суровы, и седой туман разметал свои гривы над поверх-
ностью. А там, на горизонте, легкой просинью едва намечались родные да-
лекие леса.
Николай Ребров едва передохнул, остановившееся его сердце ударило с
новой силой, он крикнул:
- Иду, Карп Иваныч! Сейчас... - и побежал к скрипевшему большому во-
зу, на колеса которого наматывался липкий снег.
* * *
У заставы пришлось беженцам провести трое суток в холоде, в снегу.
Эстонскими властями разоружалась Северо-Западная армия генерала Юденича:
отбиралось и переписывалось оружие, проверялись списки, выдавались наря-
ды: кому куда. Безостановочно двигались обозы, уныло шагали солдаты в
одиночку и кучками - остатки белых на-голову разбитых полчищ. Вся эта
жестокая затея, стоившая России стольких жертв, продолжалась около трех
месяцев, и новая европейская амуниция белых войск еще не успела истре-
паться о красные штыки. Зато лица солдат унылы и потрепаны, в глазах ус-
талость, озлобленность, головы опущены, и мало веселых слов. Так с под-
жатым хвостом возвращается в свою будку побитый пес. Среди свежей амуни-
ции то здесь, то там култыхает серая рвань: это забеглые, покинувшие
свою родину, красноармейцы. Надрывно скрипят по снегу немазаные колеса
таратаек, истощенные быстрым отступлением обезноженные лошади тяжело по-
водят ребристыми боками, мобилизованные псковские мужики угрюмо шагают
возле своих кляч и с ненавистью поглядывают на скачущих верхами офице-
ров.
- Вот и Эстония, - сказал Николай Ребров.
- Да, - безразлично ответил с возу Карп Иваныч, богатый тор-
гаш-крестьянин из-под Белых-Струг. Он очень толст и неуклюж, рыжие усы
вниз, бритое лицо заросло щетиной. Семь больших возов, запряженных
собственными лошадьми, везут его добро. Он на последнем. А на первом во-
зу - сельский батюшка, отец Илья с перепуганным сухощеким личиком. Он
согнулся, засунул руки в рукава и дремлет под гул унылый речи, под скрип
возов.
- Рарарарара..... Футь!
- Не отставай, Мишка, не отставай!
- Я не отставаю... А где тятя-то?
- Фють! Но, шолудивая!
Старый сосновый лес. Сквозь шапки хвой голубеет небо. Был ликующий
зимний день, но многотысячная бегущая толпа, вся, как в ночи, в прокля-
тиях и вздохах, и поток солнечных лучей не мог пробить гущу унылых дум.
По обе стороны лесной дороги шагали с узлами, с торбами согбенные люди.
Мелькали красные, белые, черные платки на головах женщин и подростков.
Мычали коровы, блеяли овцы, где-то протестующе визжала свинья.
- Нно! Чего поперек дороги-то остановился? Эй, ты!
- Двинь его кнутом!
- Тпру! Сворачивай, дьявол!
- Ксы! Дунька, гони, гони корову-то в лесок!.. Чего ты, кобыла, че-
шешься!
На пути эстонский хутор. Возле белого чистого домика стоит семья эс-
тонцев. "Сам" в белой рубахе и ватной жилетке. Бритое лицо его зло, се-
рые узкие глаза сверкают. Он кричит что-то поэстонски на разрозненно ша-
гающих солдат и, выхватив трубку, бросает с презрением:
- Ага, белы черть!.. Наших баронов защищать пришли? Куррат!
- Мороз померзнуть надо их, - подхватывает другой эстонец. - Нейд
тарвис... Яра хавитада. - Он не торопясь подходит тропинкой к своему со-
седу, злорадно хохочет, подмигивая на солдат: - Повоевал, ладно, чорт,
куррат... Тяйконг... А жрать в Эстис пришел...
- Эй руска! Ваши газеты печатались - Троцкий у вас в плену. А ну, по-
кажи, где Троцкий?.. Ха-ха-ха-ха...
- Они Питер взяли!.. Вот наши бароны подмогу им дадут, на Москву по-
лезут.
Обезоруженные солдаты отвертываются, глядят в сторону, вздыхают, про-
буют громко между собою говорить. Вот один надрывно крикнул:
- Молчи, чухонская рожа! И так тошнехонько.
Солнце склонилось за лес. Стало темнеть.
Беглая, неприкаянная Русь огромным ужом утомленно вползла в Эстонию.
* * *
В густом лесу, вблизи дороги глазасто горят сотни костров. Людской
поток завяз в глубокой тьме и остановился. На много верст сплошной цы-
ганский табор.
Карп Иваныч деловито готовит снедь.
- Помогай, чего ж ты, Сережка, развалился, как дома на диване, - го-
ворит он своему сыну, румяному юноше с задумчивыми глазами. - Сергей,
слышишь?
- Сейчас. - Сергей нехотя встает с раскинутой у костра, на снегу шубы
и сонно смотрит на отца.
- Бери ведро. Намни снегу поплотней, чай кипятить из снегу станем. У
них, у дьяволов, и воды-то не выпросишь. Подошел к колодцу - гонят.
Тьфу!.. Давай, говорят, две марки. Да не успел еще я, дьяволы, марок-то
ваших наменять, чтоб вам сдохнуть... Тьфу!.. И лошадей-то снегом кормить
придется замест воды...
- Да, да, - сказал сухощекий, с рыжей бородкой хохолком отец Илья и
кивнул в сторону пошагавшего с ведром Сергея - Трудно сынку вашему бу-
дет: в холе рос.
- Матка избаловала его. Известно дуры бабы. Он, бывало, из дому не
выйдет, чтоб губы не намазать фиксатуаром, да брови не подвести. Франт.
А дела боится, как огня. Белоручка. Несмотря, что в деревне рос.
- Трудно, трудно будет, - вздохнул батюшка. - А нет ли у вас лишней
сковородочки? Яишенку с хлебцем хочу изобрести.
Где-то раздался выстрел. У соседнего костра неуклюжая женская фигура,
замотанная шалью, доила корову. Это Надежда Осиповна Проскурякова, быв-
шая помещица, старуха. У нее молодой, кровь с молоком, муж, бывший
крестьянский парень. Он сильной рукой держит корову за веревочный ошей-
ник и насвистывает веселую.
- Митя! Прошу тебя... Ой, держи!.. Она опять меня боднет...
- Держу, держу... Доите вашу корову с наслаждением...
Голова старухи трясется, и молоко циркает аппетитно в деревянный
жбан. Встревоженный вырос у костра Николай Ребров.
- Карп Иваныч! Как же быть?.. - проговорил он подавленно. - Озноб,
голова болит у меня... Просился к эстонцам. В двух мызах был, не пуска-
ют. В баню просился ночевать - гонят. Даже один выстрелил, в воздух,
правда... Слыхали?
- Эх, плохо, Коля, - сказал Карп Иваныч, - ложись у костра. Ужо я се-
на подброшу. Эх, парень! И одежишка-то у тебя один грех... Сергей, Се-
режка! - закричал он в тьму. - Скоро?!
- Вы, что же, гимназист? - спросил священник, и, кокнув об сковородку
яйцо, пустил его в шипящее масло.
- Реалист. Только что окончил...
- А папашенька ваш чьи же, какой, то-есть, профессии?
- Железнодорожник.
- Та-ак-с. А что же вас заставило бежать одних? - священник кокнул
четвертое яйцо и потыкал ножиком яичницу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36