Билли
Бантервиль улыбнулся и откинулся в кресле, как несгибающаяся кукла, зрачки
его расширились так, что белка не было видно совершенно, на лице его было
выражение неописуемого счастья. Через мгновение он исчез.
- Неплохой метод избавления, - заметил Джемпсон, который наблюдал за
происходящим без каких-либо эмоций. - К чему вам такой тип?
- От него есть определенная польза, - ответил толстяк.
Девушка уже оправилась от шока.
- В том-то и дело, - сказала она. - Каждый из нас приносит
определенную пользу, каждый обладает чем-то необходимым для других. Вы
можете рассматривать нас, как единое целое.
- Ясно, - сказал Джемпсон, хотя он ничего не понял. - Выходит так,
что каждый из вас незаменим.
- Отнюдь нет, - ответила девушка. - Как раз наоборот. Каждый из нас
постоянно находится в страхе, что его заменят. Вот почему мы стараемся
держаться вместе - чтобы избежать внезапной и преждевременной замены.
- Ничего я не пойму, - сказал Джемпсон, хотя сейчас он все прекрасно
понимал. Он помолчал, но было ясно, что никто уже не собирается
распространяться по этому поводу. Джемпсон пожал плечами, внезапно
почувствовав себя неуютно в этой жуткой тишине. - Думаю, что пора уже
переходить к делу? - спросил он.
- Если вас это не затруднит, - сказал высокий араб.
- Ну конечно же нет, - сказал Джемпсон. Присутствие араба
настораживало его. Все они пугали его, за исключением девушки. Он уже имел
кое-какое представление о ней - и кое-какие планы.
Через пятьдесят ярдов от дома Джемпсона тщательно расчищенный участок
заканчивался, и тут же начинались джунгли - вертикальный зеленый лабиринт,
в котором кажущиеся бесчисленными беспорядочно разбросанные плоскости
бесконечно отступали к какому-то невидимому центру. Джунгли были
непрерывным повторением, непрерывной регрессией, непрекращающимся
отчаянием.
У самого края джунглей, невидимые для присутствующих на полянке,
стояли двое мужчин. Один из них был местным жителем, малайцем, если судить
по коричнево-зеленой повязке на голове. Он был небольшого роста,
коренастый, и крепко сложен. Выражение его лица было задумчивым,
меланхоличным и настороженным.
Его спутником был белый человек, высокий, сильно загорелый, лет
тридцати, симпатичный в широком смысле этого слова, одетый в желтый
балахон буддистского монаха. Несоответствие между его видом и одеждой
терялось в фантастических диспропорциях окружавших его джунглей.
Белый уселся на землю, скрестив ноги и глядя в противоположную от
поляны сторону. Он находился в состоянии предельного расслабления.
Казалось, что его серые глаза смотрят в одну точку.
- Туан, этот человек, Джемпсон, вошел в дом, - произнес наконец
туземец.
- Знаю, - ответил белый.
- Сейчас он возвращается. Он несет в руках какой-то предмет,
завернутый в холстину. Этот предмет небольшого размера, возможно, одна
шестая головы молодого слона.
Белый ничего не ответил.
- Сейчас он разворачивает холстину. Внутри находится какой-то
металлический предмет сложной формы.
Белый кивнул.
- Они все сгрудились вокруг этого предмета, - продолжал туземец. -
Они все довольны и улыбаются друг другу. Нет, не все. У араба какое-то
странное выражение на лице. Это не выражение недовольства, это какое-то
чувство, которое я не могу описать. Нет, могу! Араб знает о чем-то, чего
не знают остальные. Этот человек считает, что у него есть какое-то
неизвестное никому преимущество.
- Тем хуже для него, - ответил белый. - Остальных спасает их
невежество. Опасность этого человека заключается именно в его знаниях.
- Ты предвидел это, туан?
- Я читаю то, что написано, - ответил белый. - Способность к
прочтению - это мое проклятие.
Туземец вздрогнул, удивленный и неприятно пораженный. Какое-то
странное чувство жалости возникло у него к этому человеку, обладающему
удивительными талантами и в то же время такого уязвимого.
- Сейчас этот предмет держит в руках толстяк, - сказал белый. - Он
отдает деньги Джемпсону.
- Туан, но ведь ты даже не смотришь на них!
- Тем не менее, я вижу.
Туземец отряхнулся, как собака. Этот добрый белый человек, его друг,
имел власть, но сам он находился в руках еще более властной силы. Да, так
оно и было, но лучше не думать о подобных вещах, ведь судьба белого
человека не была его судьбой, и он поблагодарил за это господа бога.
- Сейчас они входят в дом Джемпсона, - сказал туземец. - Но ведь ты
уже знаешь об этом, туан, да?
- Да. Я не могу не знать об этом.
- И ты знаешь о том, что они делают внутри дома?
- И это тоже, я не могу этого избежать.
- Скажи мне лишь то, что я должен услышать, - внезапно сказал
туземец.
- Я тебе уже давно говорил об этом, - сказал белый. Затем, не глядя
на туземца, он сказал: - Ты должен оставить меня, покинуть это место.
Переезжай на другой остров, женись и займись делом.
- Нет, Туан. Мы связаны друг с другом, ты и я. Это неизбежно. И ты
сам это знаешь.
- Да, знаю. Но иногда мне хочется сказать себе, что я ошибаюсь, что я
не могу ошибиться хотя бы раз. Много я бы дал для того, чтобы ошибиться.
- Это на тебя не похоже.
- Может быть и нет. Но все же я надеюсь. - Белый пожал плечами. -
Сейчас толстяк укладывает металлический предмет в черную кожаную сумку.
Они все улыбаются, Пожимают друг другу руки, но здесь явно пахнет
убийством. Пойдем отсюда.
- И нет никакого шанса на то, что они скроются от нас?
- Это уже не имеет значения. Концовка уже ясна. Сейчас мы пойдем
поужинаем и ляжем спать.
- А потом?
- Тебе нет необходимости знать об этом, - белый устало покачал
головой. - Пошли.
Они двинулись в глубину джунглей. Туземец двигался осторожно и
грациозно, как тигр. Белый шел словно привидение.
70
Менее чем в миле от дома Джемпсона, если спуститься вниз по крутой
тропинке, протоптанной в джунглях, располагалось туземное селение
Омандрик. На первый взгляд это была обычная тамильская деревушка, похожая
на сотни других, беспорядочно разбросанных на берегу реки Семиль -
заброшенного ручья с мутной коричневого цвета водой, у которого, казалось,
едва хватало сил на то, чтобы течь по всепоглощающей, сожженной солнцем
почве в воды далекого моря Восточная Ява, с его мелкой водой и
бесчисленными рифами.
Но наблюдательный глаз, осматривая деревню, мог бы заметить
незначительные, но безошибочные признаки запущенности - сдутые ветром
крыши у многих хижин, огородные участки с перезревшими таро, лодки с
дырявыми днищами, разбросанные по берегу реки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Бантервиль улыбнулся и откинулся в кресле, как несгибающаяся кукла, зрачки
его расширились так, что белка не было видно совершенно, на лице его было
выражение неописуемого счастья. Через мгновение он исчез.
- Неплохой метод избавления, - заметил Джемпсон, который наблюдал за
происходящим без каких-либо эмоций. - К чему вам такой тип?
- От него есть определенная польза, - ответил толстяк.
Девушка уже оправилась от шока.
- В том-то и дело, - сказала она. - Каждый из нас приносит
определенную пользу, каждый обладает чем-то необходимым для других. Вы
можете рассматривать нас, как единое целое.
- Ясно, - сказал Джемпсон, хотя он ничего не понял. - Выходит так,
что каждый из вас незаменим.
- Отнюдь нет, - ответила девушка. - Как раз наоборот. Каждый из нас
постоянно находится в страхе, что его заменят. Вот почему мы стараемся
держаться вместе - чтобы избежать внезапной и преждевременной замены.
- Ничего я не пойму, - сказал Джемпсон, хотя сейчас он все прекрасно
понимал. Он помолчал, но было ясно, что никто уже не собирается
распространяться по этому поводу. Джемпсон пожал плечами, внезапно
почувствовав себя неуютно в этой жуткой тишине. - Думаю, что пора уже
переходить к делу? - спросил он.
- Если вас это не затруднит, - сказал высокий араб.
- Ну конечно же нет, - сказал Джемпсон. Присутствие араба
настораживало его. Все они пугали его, за исключением девушки. Он уже имел
кое-какое представление о ней - и кое-какие планы.
Через пятьдесят ярдов от дома Джемпсона тщательно расчищенный участок
заканчивался, и тут же начинались джунгли - вертикальный зеленый лабиринт,
в котором кажущиеся бесчисленными беспорядочно разбросанные плоскости
бесконечно отступали к какому-то невидимому центру. Джунгли были
непрерывным повторением, непрерывной регрессией, непрекращающимся
отчаянием.
У самого края джунглей, невидимые для присутствующих на полянке,
стояли двое мужчин. Один из них был местным жителем, малайцем, если судить
по коричнево-зеленой повязке на голове. Он был небольшого роста,
коренастый, и крепко сложен. Выражение его лица было задумчивым,
меланхоличным и настороженным.
Его спутником был белый человек, высокий, сильно загорелый, лет
тридцати, симпатичный в широком смысле этого слова, одетый в желтый
балахон буддистского монаха. Несоответствие между его видом и одеждой
терялось в фантастических диспропорциях окружавших его джунглей.
Белый уселся на землю, скрестив ноги и глядя в противоположную от
поляны сторону. Он находился в состоянии предельного расслабления.
Казалось, что его серые глаза смотрят в одну точку.
- Туан, этот человек, Джемпсон, вошел в дом, - произнес наконец
туземец.
- Знаю, - ответил белый.
- Сейчас он возвращается. Он несет в руках какой-то предмет,
завернутый в холстину. Этот предмет небольшого размера, возможно, одна
шестая головы молодого слона.
Белый ничего не ответил.
- Сейчас он разворачивает холстину. Внутри находится какой-то
металлический предмет сложной формы.
Белый кивнул.
- Они все сгрудились вокруг этого предмета, - продолжал туземец. -
Они все довольны и улыбаются друг другу. Нет, не все. У араба какое-то
странное выражение на лице. Это не выражение недовольства, это какое-то
чувство, которое я не могу описать. Нет, могу! Араб знает о чем-то, чего
не знают остальные. Этот человек считает, что у него есть какое-то
неизвестное никому преимущество.
- Тем хуже для него, - ответил белый. - Остальных спасает их
невежество. Опасность этого человека заключается именно в его знаниях.
- Ты предвидел это, туан?
- Я читаю то, что написано, - ответил белый. - Способность к
прочтению - это мое проклятие.
Туземец вздрогнул, удивленный и неприятно пораженный. Какое-то
странное чувство жалости возникло у него к этому человеку, обладающему
удивительными талантами и в то же время такого уязвимого.
- Сейчас этот предмет держит в руках толстяк, - сказал белый. - Он
отдает деньги Джемпсону.
- Туан, но ведь ты даже не смотришь на них!
- Тем не менее, я вижу.
Туземец отряхнулся, как собака. Этот добрый белый человек, его друг,
имел власть, но сам он находился в руках еще более властной силы. Да, так
оно и было, но лучше не думать о подобных вещах, ведь судьба белого
человека не была его судьбой, и он поблагодарил за это господа бога.
- Сейчас они входят в дом Джемпсона, - сказал туземец. - Но ведь ты
уже знаешь об этом, туан, да?
- Да. Я не могу не знать об этом.
- И ты знаешь о том, что они делают внутри дома?
- И это тоже, я не могу этого избежать.
- Скажи мне лишь то, что я должен услышать, - внезапно сказал
туземец.
- Я тебе уже давно говорил об этом, - сказал белый. Затем, не глядя
на туземца, он сказал: - Ты должен оставить меня, покинуть это место.
Переезжай на другой остров, женись и займись делом.
- Нет, Туан. Мы связаны друг с другом, ты и я. Это неизбежно. И ты
сам это знаешь.
- Да, знаю. Но иногда мне хочется сказать себе, что я ошибаюсь, что я
не могу ошибиться хотя бы раз. Много я бы дал для того, чтобы ошибиться.
- Это на тебя не похоже.
- Может быть и нет. Но все же я надеюсь. - Белый пожал плечами. -
Сейчас толстяк укладывает металлический предмет в черную кожаную сумку.
Они все улыбаются, Пожимают друг другу руки, но здесь явно пахнет
убийством. Пойдем отсюда.
- И нет никакого шанса на то, что они скроются от нас?
- Это уже не имеет значения. Концовка уже ясна. Сейчас мы пойдем
поужинаем и ляжем спать.
- А потом?
- Тебе нет необходимости знать об этом, - белый устало покачал
головой. - Пошли.
Они двинулись в глубину джунглей. Туземец двигался осторожно и
грациозно, как тигр. Белый шел словно привидение.
70
Менее чем в миле от дома Джемпсона, если спуститься вниз по крутой
тропинке, протоптанной в джунглях, располагалось туземное селение
Омандрик. На первый взгляд это была обычная тамильская деревушка, похожая
на сотни других, беспорядочно разбросанных на берегу реки Семиль -
заброшенного ручья с мутной коричневого цвета водой, у которого, казалось,
едва хватало сил на то, чтобы течь по всепоглощающей, сожженной солнцем
почве в воды далекого моря Восточная Ява, с его мелкой водой и
бесчисленными рифами.
Но наблюдательный глаз, осматривая деревню, мог бы заметить
незначительные, но безошибочные признаки запущенности - сдутые ветром
крыши у многих хижин, огородные участки с перезревшими таро, лодки с
дырявыми днищами, разбросанные по берегу реки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34