И вообще, зачем, скажи на милость, он создал боль?
— Боль? — подхватила жена лейтенанта Шейскопфа. — Боль — это сигнал. Боль предупреждает нас об опасностях, грозящих нашему телу.
— А кто придумал опасности? — спросил Йоссариан и злорадно рассмеялся. — О, действительно, как это милостиво с его стороны награждать нас болью! А почему бы ему вместо этого не использовать дверной звонок, чтобы уведомлять нас об опасностях, а? Или не звонок, а какие нибудь ангельские голоса? Или систему голубых или красных неоновых лампочек, вмонтированных в наши лбы? Любой мало-мальски стоящий слесарь мог бы это сделать. А почему он не смог?
— Это было бы довольно грустное зрелище — люди разгуливают с красными неоновыми лампочками во лбу!
— А что, по-твоему, это не грустное зрелище, когда люди корчатся в агонии и обалдевают от морфия? О, бесподобный и бессмертный бракодел! Когда взвешиваешь его возможности и его власть, а потом посмотришь на ту бессмысленную и гнусную карусель, которая у него получилась, становишься в тупик при виде его явной беспомощности. Видно, ему сроду не приходилось расписываться в платежной ведомости. Ни один уважающий себя бизнесмен не взял бы этого халтурщика даже мальчиком на побегушках. Жена лейтенанта Шейскопфа боялась поверить своим ушам. Она побледнела и впилась в Йоссариана тревожным взглядом.
— Милый, не надо говорить о нем в таком тоне, — сказала она шепотом. — Он может покарать тебя.
— А разве он и так мало меня наказывает? — горько усмехнулся Йоссариан. — Ну нет, это ему даром не пройдет. Нет, нет, мы обязательно проучим его за все несчастья, которые он обрушивает на наши головы. Когда-нибудь я предъявлю ему счет. И я знаю когда — в день Страшного суда. Да, в тот день я окажусь совсем близко около него. И тогда стоит мне протянуть руку — и я схвачу этого деревенского придурка за шиворот и…
— Перестань! Перестань! — завизжала жена лейтенанта Шейскопфа и принялась колотить его по голове.
Йоссариан прикрылся рукой, а она лупила его в припадке бабьей ярости, пока он решительно не схватил ее за запястья.
— Какого черта ты так разволновалась? — спросил он недоуменно и, как бы извиняясь, добавил: — Я думал, ты не веришь в бога.
— Да, не верю, — всхлипнула она и разразилась бурным потоком слез. — Но бог, в которого я не верю, — он хороший, справедливый, милостивый. Он не такой низкий и глупый, как ты о нем говорил.
Йоссариан рассмеялся и выпустил ее руки.
— Давай не будем навязывать друг другу своих религиозных взглядов, — любезно предложил он. — Ты не верь в своего бога, я не буду верить в своего. По рукам?..
Это был самый бестолковый День благодарения в его жизни. Йоссариан с удовольствием вспоминал прошлогодний безмятежный двухнедельный карантин в госпитале. Правда, идиллия потом была нарушена: срок карантина истек, и ему снова напомнили, что он должен убираться вон и отправляться на войну. Услышав эту скверную новость, Йоссариан сел в постели и заорал:
— У меня все в глазах двоится!
В палате началось вавилонское столпотворение. Отовсюду сбежались специалисты и окружили его плотным кольцом. Носы самой разнообразной конфигурации склонились над ним так низко, что каждый квадратный дюйм его тела ощущал прохладные ветерки, вырывавшиеся из ноздрей господ специалистов. Врачи пускали ему в уши и глаза тоненькие лучики света, атаковали его колени и подошвы резиновыми молоточками и вибрирующими иглами, брали кровь из его вен и высоко поднимали первые попавшиеся под руку предметы, чтобы проверить его периферийное зрение.
Бригаду врачей возглавлял солидный, дотошный джентльмен, который поднял палец перед носом Йоссариана и требовательно спросил:
— Сколько пальцев вы видите?
— Два! — сказал Йоссариан.
— А сколько пальцев вы видите сейчас? — спросил врач, подняв два пальца.
— Два, — сказал Йоссариан.
— А сейчас? — спорсил доктор и не показал ничего.
— Два, — сказал Йоссариан. Лицо врача расплылось в улыбке.
— Клянусь святым Иовом, он прав! — ликуя, объявил врач, — У него действительно все в глазах двоится.
Йоссариана отвезли на каталке в изолятор, где лежал солдат, у которого двоилось в глазах, а в палате объявили еще один карантин на две недели.
— У меня все в глазах двоится! — заорал, солдат, у которого все в глазах двоилось, когда вкатили Йоссариана.
— У меня все в глазах двоится! — заорал изо всех сил Йоссариан, подмигивая солдату.
— Стены! Стены! — заорал солдат. — Отодвиньте стены!
— Стены! Стены! — заорал Йоссариан. — Отодвиньте стены!
Один из врачей сделал вид, будто отодвигает стены.
— Вот так достаточно?
Солдат, у которого двоилось в глазах, слабо кивнул головой и рухнул на подушки. Йоссариан тоже слабо кивнул головой, не сводя восхищенного взора с талантливого соседа. Солдат работал по классу мастеров. У такого таланта стоило поучиться — равняться на мастеров всегда, полезно. Однако ночью талантливый сосед скончался. Йоссариан понял, что, подражая ему, пожалуй, можно зайти слишком далеко.
— Я все вижу раз! — поспешно закричал он. Новая группа специалистов, вооруженных медицинскими инструментами, собралась у его постели, дабы удостовериться, что он говорит правду.
— Сколько пальцев вы видите? — спросил главный, подняв один палец.
— Один, — ответил Йоссариан. Врач поднял два пальца.
— А сколько теперь?
— Один.
— А теперь? — спросил он, подняв десять пальцев.
— Один.
Врач обернулся к коллегам в крайнем изумлении.
— Он действительно все видит в единственном числе! — воскликнул он. — Наш курс лечения оказался весьма эффективным.
— И весьма своевременным, — проговорил врач, задержавшийся у постели Йоссариана после ухода специалистов. Это был высокий свойский парень с заостренным, как головка снаряда, черепом и с подбородком, заросшим рыжеватой щетиной. Из его нагрудного кармана торчала пачка сигарет. Прислонившись к стене, он с беспечным видом прикуривал новую сигарету от старой.
— Дело в том, что тебя приехали проведать родственники. Ты не беспокойся, — добавил он, смеясь, — это не твои родственники. Это мать, отец и брат того парня, который умер ночью. Они ехали к умирающему из самого Нью-Йорка. Ты самый подходящий из того, что у нас есть.
— О чем вы говорите? — подозрительно спросил Йоссариан. — Я пока что еще не умираю.
— То есть, как это не умираешь? Мы все умираем. А куда же еще ты держишь путь с утра и до вечера, если не к могиле?
— Но ведь они приехали повидать не меня, — возразил Йоссариан. — Они приехали повидать своего сына.
— Им придется довольствоваться тем, что мы им предложим. Для нас один загибающийся малый нисколько не хуже и не лучше другого. Для людей науки все умирающие на одно лицо. Так вот что я хочу тебе предложить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141
— Боль? — подхватила жена лейтенанта Шейскопфа. — Боль — это сигнал. Боль предупреждает нас об опасностях, грозящих нашему телу.
— А кто придумал опасности? — спросил Йоссариан и злорадно рассмеялся. — О, действительно, как это милостиво с его стороны награждать нас болью! А почему бы ему вместо этого не использовать дверной звонок, чтобы уведомлять нас об опасностях, а? Или не звонок, а какие нибудь ангельские голоса? Или систему голубых или красных неоновых лампочек, вмонтированных в наши лбы? Любой мало-мальски стоящий слесарь мог бы это сделать. А почему он не смог?
— Это было бы довольно грустное зрелище — люди разгуливают с красными неоновыми лампочками во лбу!
— А что, по-твоему, это не грустное зрелище, когда люди корчатся в агонии и обалдевают от морфия? О, бесподобный и бессмертный бракодел! Когда взвешиваешь его возможности и его власть, а потом посмотришь на ту бессмысленную и гнусную карусель, которая у него получилась, становишься в тупик при виде его явной беспомощности. Видно, ему сроду не приходилось расписываться в платежной ведомости. Ни один уважающий себя бизнесмен не взял бы этого халтурщика даже мальчиком на побегушках. Жена лейтенанта Шейскопфа боялась поверить своим ушам. Она побледнела и впилась в Йоссариана тревожным взглядом.
— Милый, не надо говорить о нем в таком тоне, — сказала она шепотом. — Он может покарать тебя.
— А разве он и так мало меня наказывает? — горько усмехнулся Йоссариан. — Ну нет, это ему даром не пройдет. Нет, нет, мы обязательно проучим его за все несчастья, которые он обрушивает на наши головы. Когда-нибудь я предъявлю ему счет. И я знаю когда — в день Страшного суда. Да, в тот день я окажусь совсем близко около него. И тогда стоит мне протянуть руку — и я схвачу этого деревенского придурка за шиворот и…
— Перестань! Перестань! — завизжала жена лейтенанта Шейскопфа и принялась колотить его по голове.
Йоссариан прикрылся рукой, а она лупила его в припадке бабьей ярости, пока он решительно не схватил ее за запястья.
— Какого черта ты так разволновалась? — спросил он недоуменно и, как бы извиняясь, добавил: — Я думал, ты не веришь в бога.
— Да, не верю, — всхлипнула она и разразилась бурным потоком слез. — Но бог, в которого я не верю, — он хороший, справедливый, милостивый. Он не такой низкий и глупый, как ты о нем говорил.
Йоссариан рассмеялся и выпустил ее руки.
— Давай не будем навязывать друг другу своих религиозных взглядов, — любезно предложил он. — Ты не верь в своего бога, я не буду верить в своего. По рукам?..
Это был самый бестолковый День благодарения в его жизни. Йоссариан с удовольствием вспоминал прошлогодний безмятежный двухнедельный карантин в госпитале. Правда, идиллия потом была нарушена: срок карантина истек, и ему снова напомнили, что он должен убираться вон и отправляться на войну. Услышав эту скверную новость, Йоссариан сел в постели и заорал:
— У меня все в глазах двоится!
В палате началось вавилонское столпотворение. Отовсюду сбежались специалисты и окружили его плотным кольцом. Носы самой разнообразной конфигурации склонились над ним так низко, что каждый квадратный дюйм его тела ощущал прохладные ветерки, вырывавшиеся из ноздрей господ специалистов. Врачи пускали ему в уши и глаза тоненькие лучики света, атаковали его колени и подошвы резиновыми молоточками и вибрирующими иглами, брали кровь из его вен и высоко поднимали первые попавшиеся под руку предметы, чтобы проверить его периферийное зрение.
Бригаду врачей возглавлял солидный, дотошный джентльмен, который поднял палец перед носом Йоссариана и требовательно спросил:
— Сколько пальцев вы видите?
— Два! — сказал Йоссариан.
— А сколько пальцев вы видите сейчас? — спросил врач, подняв два пальца.
— Два, — сказал Йоссариан.
— А сейчас? — спорсил доктор и не показал ничего.
— Два, — сказал Йоссариан. Лицо врача расплылось в улыбке.
— Клянусь святым Иовом, он прав! — ликуя, объявил врач, — У него действительно все в глазах двоится.
Йоссариана отвезли на каталке в изолятор, где лежал солдат, у которого двоилось в глазах, а в палате объявили еще один карантин на две недели.
— У меня все в глазах двоится! — заорал, солдат, у которого все в глазах двоилось, когда вкатили Йоссариана.
— У меня все в глазах двоится! — заорал изо всех сил Йоссариан, подмигивая солдату.
— Стены! Стены! — заорал солдат. — Отодвиньте стены!
— Стены! Стены! — заорал Йоссариан. — Отодвиньте стены!
Один из врачей сделал вид, будто отодвигает стены.
— Вот так достаточно?
Солдат, у которого двоилось в глазах, слабо кивнул головой и рухнул на подушки. Йоссариан тоже слабо кивнул головой, не сводя восхищенного взора с талантливого соседа. Солдат работал по классу мастеров. У такого таланта стоило поучиться — равняться на мастеров всегда, полезно. Однако ночью талантливый сосед скончался. Йоссариан понял, что, подражая ему, пожалуй, можно зайти слишком далеко.
— Я все вижу раз! — поспешно закричал он. Новая группа специалистов, вооруженных медицинскими инструментами, собралась у его постели, дабы удостовериться, что он говорит правду.
— Сколько пальцев вы видите? — спросил главный, подняв один палец.
— Один, — ответил Йоссариан. Врач поднял два пальца.
— А сколько теперь?
— Один.
— А теперь? — спросил он, подняв десять пальцев.
— Один.
Врач обернулся к коллегам в крайнем изумлении.
— Он действительно все видит в единственном числе! — воскликнул он. — Наш курс лечения оказался весьма эффективным.
— И весьма своевременным, — проговорил врач, задержавшийся у постели Йоссариана после ухода специалистов. Это был высокий свойский парень с заостренным, как головка снаряда, черепом и с подбородком, заросшим рыжеватой щетиной. Из его нагрудного кармана торчала пачка сигарет. Прислонившись к стене, он с беспечным видом прикуривал новую сигарету от старой.
— Дело в том, что тебя приехали проведать родственники. Ты не беспокойся, — добавил он, смеясь, — это не твои родственники. Это мать, отец и брат того парня, который умер ночью. Они ехали к умирающему из самого Нью-Йорка. Ты самый подходящий из того, что у нас есть.
— О чем вы говорите? — подозрительно спросил Йоссариан. — Я пока что еще не умираю.
— То есть, как это не умираешь? Мы все умираем. А куда же еще ты держишь путь с утра и до вечера, если не к могиле?
— Но ведь они приехали повидать не меня, — возразил Йоссариан. — Они приехали повидать своего сына.
— Им придется довольствоваться тем, что мы им предложим. Для нас один загибающийся малый нисколько не хуже и не лучше другого. Для людей науки все умирающие на одно лицо. Так вот что я хочу тебе предложить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141