– Случилось это в Стокгольме, в Швеции, 23 августа 1973 года.
В то утро бежавший из заключения Ян-Эрик Ольссон, тридцати двух лет, вошел в один из крупнейших банков Стокгольма, находящийся на одной из центральных площадей города – Нормальмсторг. Ольссон выхватил из-под сложенной куртки автомат и выстрелил в потолок – посыпались бетон и стекло, и началась паника.
То, что произошло потом, длилось шесть дней.
Конечно, никто из участников этого кошмара понятия не имел, что пережитое ими останется в истории на многие годы, а то и столетия, под названием “Стокгольмский синдром” – этим термином будут пользоваться в научном и медицинском мире студенты и врачи всего света, как они пользуются терминами “анорексия” или “болезнь Альцгеймера”.
Три женщины и мужчина, банковские служащие, были взяты Ольссоном и его напарником Кларком Олофссоном, двадцати шести лет, заложниками. Это были: Биргитта Лундблад, хорошенькая блондинка тридцати одного года; Кристина Энмарк, живая брюнетка двадцати трех лет; Элизабет Ольдгрен, маленькая, хрупкая, беленькая женщина двадцати одного года, и Свен Сефстрем, высокий стройный холостяк двадцати пяти лет. В течение последующих шести дней эта шестерка почти все время находилась в бронированном хранилище банка, откуда преступники предъявляли свои требования по телефону: три миллиона крон наличными (710 000 долларов), два пистолета и машину, в которой они могли бы скрыться.
Заложники немало настрадались за это время. Они вынуждены были стоять с веревкой на шее – случись им присесть, и веревка задушила бы их. Им то и дело тыкали под ребра автоматом, и они ждали, что их вот-вот прикончат. Пятьдесят часов им не давали есть.
Уборной им служили пластиковые корзинки для бумаг. В бронированной комнате царили клаустрофобия и страх.
И однако же постепенно между заложниками и их похитителями стала возникать какая-то странная близость. Был момент, когда Биргитта могла выйти на волю, но не вышла. Кристина, ухитрившаяся передать кое-какую информацию полиции, потом призналась: “Я чувствовала себя предательницей”. Мужчина-заложник, Свен, сказал, что похитители были “добрые”. Элизабет согласилась с ним.
Стокгольмская полиция, держась с похитителями тактики войны на истощение, наткнулась на враждебность со стороны жертв. Кристина сказала по телефону, что она верит бандитам, и добавила: “Я хочу, чтобы вы дали нам возможность уехать с ними… Они очень по-хорошему относились к нам”. А про Ольссона сказала: “Он защищает нас от полиции”. Когда Кристине сказали: “Полиция не причинит вам зла”, она ответила: “Я этому не верю”.
Потом выяснилось, что Кристина держалась за руки с Олофссоном – тем, что был помоложе. Она сказала следователю: “Кларк бережно относился ко мне”. А после того как заложников вызволили, Кристина, когда ее уносили на носилках в карету “скорой помощи”, крикнула Олофссону: “Кларк, мы еще увидимся”.
Эксперты, обследовавшие бронированную комнату, обнаружили там следы семени. После недели допросов одна из женщин, отрицая, что у нее были сношения с Ольссоном, призналась, однако, что как-то ночью, когда остальные спали, она мастурбировала его. Следователи скептически отнеслись к тому, что у них не было сношений, но не стали настаивать.
Отвечая же на вопросы врачей, бывшие заложники называли полицию “врагом” и утверждали, что обязаны жизнью преступникам. Элизабет обвинила одного из врачей в том, что он пытается “промыть ей мозги” и заставить ее пересмотреть свое уважительное отношение к Ольссону и Олофссону.
В 1974 году, почти через год после трагедии в банке, Биргитта посетила Олофссона в тюрьме и разговаривала с ним целых полчаса.
Врачи со временем заявили, что у заложников была реакция, типичная для людей, попавших в “ситуацию на выживание”. Они привели слова Анны Фрейд, называющей эту реакцию “идентификацией с агрессором”. Но трагедия в шведском банке создала свой утвердившийся термин – Стокгольмский синдром.
– А это ведь точно, мам, – сказал Никки.
– Я никогда этого не знал, Джесси, – добавил Энгус.
– Есть еще что-нибудь интересненькое – расскажи! – попросил Никки.
– Есть кое-что. – Джессике приятна была его просьба. Она снова обратилась к воспоминаниям, связанным с генералом Уэйдом. “Я хочу дать вам два совета, – сказал он однажды своим слушателям, обучавшимся борьбе с терроризмом. – Если вас захватят в плен или вы станете заложником, бойтесь Стокгольмского синдрома! И во-вторых, имея дело с террористами, не забывайте, что заповедь “люби врага своего” – пошлая глупость. Но не ударяйтесь и в другую крайность: не тратьте времени и сил на ненависть к террористам, потому что ненависть – чувство непроизводительное, опустошающее. Просто ни на минуту не доверяйте им и не увлекайтесь ими и никогда не забывайте, что это – враг”.
Джессика повторила Никки и Энгусу этот совет Уэйда. Она рассказала про угоны самолетов, когда людей захватывали, над ними издевались, а они начинали дружелюбно относиться к своим захватчикам. Так было с пассажирами рейса “ТВА” № 847 в 1985 году, когда некоторые из них с сочувствием отзывались о шиитах-угонщиках и по их высказываниям ясно было, что они распропагандированы захватчиками.
– Словом, ты хочешь сказать, Джесси, – подытожил Энгус, – что не надо попадаться на удочку и считать Висенте человеком, с которым легко иметь дело. Как-никак он враг.
– Если бы он им не был, – заметила Джессика, – он ушел бы отсюда, а не сторожил бы нас.
– А мы прекрасно знаем, что уйти он не может. – Энгус повернулся к срединной клетке. – Ты понял, Никки? Твоя мама права, а мы с тобой не правы.
Никки молча кивнул. “Одной из самых печальных сторон их заточения, – подумала Джессика, – является то, что Никки пришлось столкнуться с жестокой реальностью человеческой низости раньше, чем это обычно бывает”.
***
Как обычно в Перу, весть о похищении семьи Слоуна дошла по радио до самых дальних уголков страны.
Вскоре между Мигелем и одним из вождей “Сендеро луминосо” состоялся телефонный разговор. Оба понимали, что телефонная линия проходит через другие селения, где кто угодно, включая армию и полицию, может услышать их разговор. Поэтому они обменивались общими фразами и завуалированными намеками, на это перуанцы большие мастаки.
Разговор сводился к следующему: что-то надо предпринять – и притом немедленно, – чтобы показать этой американской телестанции Си-би-эй, что она имеет дело не с идиотами и не со слабаками. Можно убить одного из заложников и бросить труп в Лиме, чтобы его там нашли. Мигель согласился, что это произвело бы впечатление, но предложил, однако, держать пока всех троих заложников живыми – как-никак это капитал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162