Ни один человек вне стен кухни и представить себе не мог, что считанные минуты назад повара и их помощники находились в критическом положении – и они с честью из него вышли. «Боже, я хочу быть там с ними, когда святые входят в рай», – играл оркестр. Официанты подошли к столам, свет в зале загорелся, и вновь вспыхнули аплодисменты и приветственные возгласы.
– На сегодня все, мсье, – сказал Андре Лемье, который снова стоял уже рядом с Питером. – А то, может, выпьете коньячку? Тут у меня на кухне есть небольшой запас.
– Нет, спасибо, – с улыбкой ответил Питер. – Представление было выше всяких похвал. Поздравляю!
Он уже пошел было прочь, как вдруг сзади услышал:
– Спокойной ночи, мсье. Не забудьте, о чем мы говорили!
– О чем? – Питер в растерянности остановился.
– Да о «супере» – об отеле, который мы с вами, можем создать.
Питера это позабавило и снова навело на привычные мысли, и он задумчиво стал пробираться между банкетными столиками к выходу.
Он уже почти дошел до дверей, как вдруг почувствовал: что-то не так.
И остановился, озираясь по сторонам, пытаясь понять, что не в порядке.
Внезапно до него дошло. Ведь доктор Ингрэм, вспыльчивый маленький президент конгресса стоматологов, должен был председательствовать и на банкете, одном из значительных событий конгресса. Но доктора не было видно ни на председательском месте, ни где-либо еще у длинного стола, за которым сидело руководство.
Несколько делегатов переходили от стола к столу, беседуя с друзьями, расположившимися в разных концах зала. Какой-то человек со слуховым аппаратом остановился возле Питера.
– Здорово закругляемся, правда?
– Несомненно. Надеюсь, вы остались довольны ужином.
– Да, это было совсем неплохо.
– Кстати, – поинтересовался Питер, – я искал доктора Ингрэма. И нигде не вижу его.
– И не увидите. – Сказано это было жестким тоном. Собеседник подозрительно уставился на Питера. – Вы из газеты?
– Нет, я работник отеля. Мы с доктором Ингрэмом встречались раза два…
– Он подал в отставку. Сегодня днем. Если хотите знать мое мнение, он вел себя как последний дурак.
Питер подавил удивление.
– Вы случайно не знаете, доктор все еще в отеле?
– Понятия не имею. – И человек со слуховым аппаратом пошел прочь.
В бельэтаже, где проходил конгресс, находился ближайший внутренний телефон.
На коммутаторе ответили, что фамилия доктора Ингрэма все еще числится в списке проживающих в отеле, однако в его номере никто к телефону не подходит. Питер позвонил главному кассиру.
– Скажите, доктор Ингрэм из Филадельфии уже выписался?
– Да, мистер Макдермотт, всего минуту назад. Он еще не вышел из вестибюля.
– Пошлите кого-нибудь, чтобы попросили его задержаться. Я уже спускаюсь.
В вестибюле Питер увидел доктора Ингрэма, который стоял рядом с чемоданами, перекинув через руку плащ.
– Чем на этот раз озабочены, Макдермотт? Если хотите получить благодарственный отзыв об отеле, то, боюсь, вам не повезло. И кроме того, мне нужно поторапливаться к самолету.
– Я узнал, что вы подали в отставку. И пришел сказать, что мне очень жаль.
– Думаю, они без меня обойдутся. – Из Большого бального зала, двумя этажами выше, донеслись аплодисменты и веселые возгласы. – Похоже, что уже обошлись.
– Вам обидно, что дело приняло такой оборот?
– Нет. – Маленький доктор уставился на свои ботинки, потом шаркнул ногой и проворчал:
– Неправду ведь говорю. Чертовски обидно. Конечно, глупо жалеть, но не могу ничего с собой поделать.
– Думаю, на вашем месте любому было бы несладко, – сказал Питер.
Доктор Ингрэм резко вздернул голову.
– Моя карта еще не бита, запомните это, Макдермотт. И я не должен себя жалеть. Всю жизнь я был педагогом, и мне есть чем гордиться: немало моих учеников вышли в люди – к примеру, Джим Николас и другие; есть методы лечения, названные моим именем; мои труды стали пособиями для студентов.
Это – весомо, солидно. А то, – и доктор Ингрэм кивнул в сторону Большого бального зала, – все глазировка.
– Я и не представлял себе…
– Немного глазировки, конечно, не мешает. Это даже начинает нравиться. Я ведь хотел стать президентом. И я был рад, когда меня избрали. Это ведь значит как бы получить одобрение людей, чье мнение ты ценишь. По правде говоря, Макдермотт, – одному богу известно, зачем я все это вам говорю, – мне чертовски обидно, просто кошки на сердце скребут, что я сегодня не там, в зале. – Доктор Ингрэм умолк и взглянул вверхтуда, откуда вновь донеслись звуки праздничного веселья. – Бывает, однако, в жизни и так, что приходится делать выбор между тем, чего хочется, и тем, во что ты веришь. – И маленький врач буркнул:
– Некоторые мои друзья считают, что я вел себя как идиот.
– Защищать свои убеждения вовсе не значит быть идиотом.
Доктор Ингрэм посмотрел прямо в глаза Питеру.
– Но вы, Макдермотт, не стали их защищать, когда вам представилась возможность. Вы думали об отеле, о своей должности.
– Боюсь, вы правы.
– Ну, раз у тебя хватило смелости признаться в этом, сынок, то скажу тебе кое-что. Такое с каждым может случиться. Было и у меня, что я оказался недостоин своих идеалов. Все мы одинаковы. Но иной раз жизнь дает человеку возможность вторично проявить себя. Если такое случится, не теряйте ее.
Питер подозвал посыльного.
– Я провожу вас до дверей.
Доктор Ингрэм покачал головой.
– В этом нет необходимости. Не будем разводить антимоний, Макдермотт.
Мне противен и этот отель, и вы сами.
Посыльный выжидающе смотрел на него. И доктор Ингрэм сказал:
– Пошли.
Во второй половине дня Огилви еще раз поспал в тени деревьев, за которыми был спрятан «ягуар». Проснулся он, когда оранжевый шар солнца коснулся кромкой гряды холмов, тянувшихся к западу. На смену дневной жаре пришла приятная вечерняя прохлада. Огилви быстро поднялся, понимая, что скоро пора будет двигаться в путь.
Прежде всего он послушал радио. Ничего нового в программе новостей не сообщили – лишь повторили то, что он уже слышал ранее. Весьма довольный этим обстоятельством, Огилви выключил приемник.
Затем он вернулся к ручью, бежавшему за рощицей, и освежился, поплескав водой на голову и на лицо, чтобы окончательно прогнать дремоту.
Быстро перекусив остатками продуктов, Огилви наполнил термосы водой и положил их на заднее сиденье, рядом с пакетом, где оставались сыр и хлеб.
Не бог весть что, но достаточно, чтобы продержаться в течение ночного перегона. А Огилви решил не делать остановок без лишней надобности до следующего утра.
Его путь, рассчитанный и продуманный еще в Новом Орлеане, пролегал в северо-западном направлении, через оставшуюся часть штата Миссисипи. Затем ему нужно будет пересечь западную конечность Алабамы и через Теннесси и Кентукки ехать прямо на север.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
– На сегодня все, мсье, – сказал Андре Лемье, который снова стоял уже рядом с Питером. – А то, может, выпьете коньячку? Тут у меня на кухне есть небольшой запас.
– Нет, спасибо, – с улыбкой ответил Питер. – Представление было выше всяких похвал. Поздравляю!
Он уже пошел было прочь, как вдруг сзади услышал:
– Спокойной ночи, мсье. Не забудьте, о чем мы говорили!
– О чем? – Питер в растерянности остановился.
– Да о «супере» – об отеле, который мы с вами, можем создать.
Питера это позабавило и снова навело на привычные мысли, и он задумчиво стал пробираться между банкетными столиками к выходу.
Он уже почти дошел до дверей, как вдруг почувствовал: что-то не так.
И остановился, озираясь по сторонам, пытаясь понять, что не в порядке.
Внезапно до него дошло. Ведь доктор Ингрэм, вспыльчивый маленький президент конгресса стоматологов, должен был председательствовать и на банкете, одном из значительных событий конгресса. Но доктора не было видно ни на председательском месте, ни где-либо еще у длинного стола, за которым сидело руководство.
Несколько делегатов переходили от стола к столу, беседуя с друзьями, расположившимися в разных концах зала. Какой-то человек со слуховым аппаратом остановился возле Питера.
– Здорово закругляемся, правда?
– Несомненно. Надеюсь, вы остались довольны ужином.
– Да, это было совсем неплохо.
– Кстати, – поинтересовался Питер, – я искал доктора Ингрэма. И нигде не вижу его.
– И не увидите. – Сказано это было жестким тоном. Собеседник подозрительно уставился на Питера. – Вы из газеты?
– Нет, я работник отеля. Мы с доктором Ингрэмом встречались раза два…
– Он подал в отставку. Сегодня днем. Если хотите знать мое мнение, он вел себя как последний дурак.
Питер подавил удивление.
– Вы случайно не знаете, доктор все еще в отеле?
– Понятия не имею. – И человек со слуховым аппаратом пошел прочь.
В бельэтаже, где проходил конгресс, находился ближайший внутренний телефон.
На коммутаторе ответили, что фамилия доктора Ингрэма все еще числится в списке проживающих в отеле, однако в его номере никто к телефону не подходит. Питер позвонил главному кассиру.
– Скажите, доктор Ингрэм из Филадельфии уже выписался?
– Да, мистер Макдермотт, всего минуту назад. Он еще не вышел из вестибюля.
– Пошлите кого-нибудь, чтобы попросили его задержаться. Я уже спускаюсь.
В вестибюле Питер увидел доктора Ингрэма, который стоял рядом с чемоданами, перекинув через руку плащ.
– Чем на этот раз озабочены, Макдермотт? Если хотите получить благодарственный отзыв об отеле, то, боюсь, вам не повезло. И кроме того, мне нужно поторапливаться к самолету.
– Я узнал, что вы подали в отставку. И пришел сказать, что мне очень жаль.
– Думаю, они без меня обойдутся. – Из Большого бального зала, двумя этажами выше, донеслись аплодисменты и веселые возгласы. – Похоже, что уже обошлись.
– Вам обидно, что дело приняло такой оборот?
– Нет. – Маленький доктор уставился на свои ботинки, потом шаркнул ногой и проворчал:
– Неправду ведь говорю. Чертовски обидно. Конечно, глупо жалеть, но не могу ничего с собой поделать.
– Думаю, на вашем месте любому было бы несладко, – сказал Питер.
Доктор Ингрэм резко вздернул голову.
– Моя карта еще не бита, запомните это, Макдермотт. И я не должен себя жалеть. Всю жизнь я был педагогом, и мне есть чем гордиться: немало моих учеников вышли в люди – к примеру, Джим Николас и другие; есть методы лечения, названные моим именем; мои труды стали пособиями для студентов.
Это – весомо, солидно. А то, – и доктор Ингрэм кивнул в сторону Большого бального зала, – все глазировка.
– Я и не представлял себе…
– Немного глазировки, конечно, не мешает. Это даже начинает нравиться. Я ведь хотел стать президентом. И я был рад, когда меня избрали. Это ведь значит как бы получить одобрение людей, чье мнение ты ценишь. По правде говоря, Макдермотт, – одному богу известно, зачем я все это вам говорю, – мне чертовски обидно, просто кошки на сердце скребут, что я сегодня не там, в зале. – Доктор Ингрэм умолк и взглянул вверхтуда, откуда вновь донеслись звуки праздничного веселья. – Бывает, однако, в жизни и так, что приходится делать выбор между тем, чего хочется, и тем, во что ты веришь. – И маленький врач буркнул:
– Некоторые мои друзья считают, что я вел себя как идиот.
– Защищать свои убеждения вовсе не значит быть идиотом.
Доктор Ингрэм посмотрел прямо в глаза Питеру.
– Но вы, Макдермотт, не стали их защищать, когда вам представилась возможность. Вы думали об отеле, о своей должности.
– Боюсь, вы правы.
– Ну, раз у тебя хватило смелости признаться в этом, сынок, то скажу тебе кое-что. Такое с каждым может случиться. Было и у меня, что я оказался недостоин своих идеалов. Все мы одинаковы. Но иной раз жизнь дает человеку возможность вторично проявить себя. Если такое случится, не теряйте ее.
Питер подозвал посыльного.
– Я провожу вас до дверей.
Доктор Ингрэм покачал головой.
– В этом нет необходимости. Не будем разводить антимоний, Макдермотт.
Мне противен и этот отель, и вы сами.
Посыльный выжидающе смотрел на него. И доктор Ингрэм сказал:
– Пошли.
Во второй половине дня Огилви еще раз поспал в тени деревьев, за которыми был спрятан «ягуар». Проснулся он, когда оранжевый шар солнца коснулся кромкой гряды холмов, тянувшихся к западу. На смену дневной жаре пришла приятная вечерняя прохлада. Огилви быстро поднялся, понимая, что скоро пора будет двигаться в путь.
Прежде всего он послушал радио. Ничего нового в программе новостей не сообщили – лишь повторили то, что он уже слышал ранее. Весьма довольный этим обстоятельством, Огилви выключил приемник.
Затем он вернулся к ручью, бежавшему за рощицей, и освежился, поплескав водой на голову и на лицо, чтобы окончательно прогнать дремоту.
Быстро перекусив остатками продуктов, Огилви наполнил термосы водой и положил их на заднее сиденье, рядом с пакетом, где оставались сыр и хлеб.
Не бог весть что, но достаточно, чтобы продержаться в течение ночного перегона. А Огилви решил не делать остановок без лишней надобности до следующего утра.
Его путь, рассчитанный и продуманный еще в Новом Орлеане, пролегал в северо-западном направлении, через оставшуюся часть штата Миссисипи. Затем ему нужно будет пересечь западную конечность Алабамы и через Теннесси и Кентукки ехать прямо на север.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131