До сих пор ему не
представилась возможность рассказать ей о своих планах побега, и не было
времени разработать код. Но она должна быть начеку и он обязательно должен
как-то предупредить ее.
Барбара знала немецкий язык. У него в голове остались от него только
какие-то отрывки, поскольку он изучал его всего один год в школе. Он знал
русский в достаточной мере, чтобы вести простой разговор. Барбара, пока
они жили дикарями, успела подхватить от него несколько русских слов -
игра, которая позволяла им общаться, не вызывая ревности у Грэйс.
Он составил письмо, затем с превеликим трудом перевел письмо в
мешанину из немецких, русских, разговорных английских слов, жаргона
битников, литературных аналогий, примитивной латыни и специальных
идиоматических выражений. В конце концов у него получился текст, который
Барбара, он был уверен, сможет разгадать, но не сможет перевести на Язык
ни один специалист по древним языкам, даже в том более чем маловероятном
случае, если он одновременно будет знать английский и немецкий с русским.
Он не боялся, что его сможет перевести кто-нибудь еще. Если его
увидит Грэйс, то для нее это будет звучать белибердой, поскольку она не
знает ни русского, ни немецкого. Дьюк пребывал в наркотическом забытьи.
Джо может попробовать догадаться, что все это значит - но он полностью
доверял Джо. И, тем не менее, он попытался завуалировать смысл таким
образом, чтобы его не понял даже Джо, нарушив синтаксис и намеренно
нарушая правописание некоторых слов.
Послание гласило следующее:
"Дорогая.
Уже некоторое время я планирую наш побег. Не знаю пока, как все это
устроить, но хочу, чтобы ты была готова, днем и ночью, схватить близнецов
и просто следовать за мной... Если сможешь, запаси немного провизии,
прочную обувь и попробуй украсть нож. Мы пойдем в горы. Сначала я
собирался дождаться следующего лета, чтобы малыши успели немного подрасти.
Но случилось кое-что, что изменило мои планы: Дьюк оскоплен. Я не знаю
почему и слишком огорчен, чтобы обсуждать это. Но следующим могу оказаться
я. Даже хуже того... Помнишь, как Понс говорил, что представляет наших
сыновей, прислуживающих на банкете? Так вот, дорогая, жеребцы никогда не
прислуживают на банкетах. И судьба их ждет только одна - они обещают быть
слишком высокими. Это произойти не должно!
Мы не можем ждать. Столица Протектората где-то недалеко от того
места, на котором прежде стоял Сент-Луис. Мы просто НЕ МОЖЕМ пройти весь
путь до Скалистых гор, с мальчиками на руках. И мы не имеем возможности
узнать (и никаких причин надеяться), что нас всех четверых пошлют в Летний
Дворец на будущий год.
Так что мужайся. С этого времени не прикасайся к Счастью, в какой бы
оно ни было форме. Возможно, что единственная наша надежда на то, что в
решительный момент мы будем готовы действовать.
Я люблю тебя,
Хью."
Вошла Киска; он велел ей смотреть телевизор и не отвлекать его.
Девочка повиновалась.
Она уже спала, когда Хью кончил составлять это письмо на странном
жаргоне. Затем он порвал оригинальный текст и спустил его в водоворот.
Потом лег спать. Через некоторое время он вспомнил глупое хихиканье Дьюка,
его бессмысленное лицо человека, одурманенного наркотиками. Пришлось
встать и в нарушение указаний, данных им самим Барбаре, утопить свои
печали и страхи в бутылке со Счастьем.
17
Ответ Барбары гласил следующее:
"Дорогой!
Когда заказываешь три при бескозырке, мой ответ будет семь при
бескозырке, и рука не дрогнет. И тогда будет большой шлем - или мы влетим,
но не заплачем. Как только наберешь четыре взятки, мы будем готовы
сыграть. Любовь навеки... Б."
Больше в этот день ничего не случилось. И на следующий тоже... и еще
через день. Хью привычно диктовал перевод, хотя мыслями был далеко. Он
стал очень осторожен в еде и питье, поскольку знал теперь - каким гуманным
способом хирург овладевает жертвой. Он ел только блюда, которые до него
попробовал Мемток и всегда старался как можно незаметнее не брать фрукт
или пирожное, которое лежало ближе всего к нему, особенно, если блюдо
подносил слуга. За столом он ничего не пил, а пил только воду из-под
крана. Он продолжал завтракать у себя, но отдавал предпочтение теперь
неочищенным фруктам и яйцам в скорлупе.
Он сознавал, что все эти предосторожности не спасут его. Даже не
такой специалист, как Борджиа, легко перехитрил бы его - да и в любом
случае, если бы поступил приказ кастрировать его, он попал бы к ним в руки
после того, как его основательно обработали бы хлыстом - в случае, если бы
не удалось усыпить его. Но зато, может быть, у него останется время
опротестовать приказ, потребовать, чтобы его отвели к Лорду Протектору.
Что же касается хлыстов... Он начал вспоминать уроки карате,
упражняясь в своей комнате. Удар, нанесенный достаточно быстро, заставил
бы заскучать даже обладателя хлыста. Впрочем, надежды у него не было
никакой. Просто ему не хотелось сдаваться без боя. Дьюк был прав: лучше
сражаться и погибнуть.
Он и не пытался встретиться с Дьюком.
Он продолжал запасать пищу, припрятывая часть своих завтраков -
сахар, соль, черствый хлеб. Он предполагал, что такая пища не должна быть
отравлена, хотя сам и не ел ее, а судил по тому, что она никак не
действовала на Киску.
Обычно он ходил босиком, а когда выходил на улицу, одевал фетровые
шлепанцы. Теперь он пожаловался Мемтоку, что гравий причиняет ему боль
сквозь тонкий войлок - неужели в имении нет чего-нибудь получше?
Ему была выдана пара кожаных сандалий, и теперь наружу он выходил в
них.
Он приручил Главного Инженера имения, поведав ему, что в молодости
отвечал за проектирование у своего прежнего хозяина. Инженер был весьма
польщен, потому что, будучи самым младшим из ответственных слуг, привык
больше выслушивать жалобы и нарекания, чем видеть дружеское участие. Хью
сидел с ним после обеда и пытался выказать осведомленность просто тем, что
внимательно слушал.
Хью получил приглашение осмотреть его хозяйство и провел довольно
утомительное утро, пробираясь между трубами и рассматривая чертежи.
Инженер не умел писать, но немного умел читать и понимать чертежи. Само по
себе такое времяпровождение и не было бы столь скучным, если бы Хью не
обуревали другие заботы. Ведь он и сам имел кое-какое отношение к технике
в прошлом. Но он сосредоточился на том, чтобы запомнить все те чертежи,
которые показывал ему инженер и сопоставить их с теми ходами и переходами,
которые ему были знакомы по памяти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
представилась возможность рассказать ей о своих планах побега, и не было
времени разработать код. Но она должна быть начеку и он обязательно должен
как-то предупредить ее.
Барбара знала немецкий язык. У него в голове остались от него только
какие-то отрывки, поскольку он изучал его всего один год в школе. Он знал
русский в достаточной мере, чтобы вести простой разговор. Барбара, пока
они жили дикарями, успела подхватить от него несколько русских слов -
игра, которая позволяла им общаться, не вызывая ревности у Грэйс.
Он составил письмо, затем с превеликим трудом перевел письмо в
мешанину из немецких, русских, разговорных английских слов, жаргона
битников, литературных аналогий, примитивной латыни и специальных
идиоматических выражений. В конце концов у него получился текст, который
Барбара, он был уверен, сможет разгадать, но не сможет перевести на Язык
ни один специалист по древним языкам, даже в том более чем маловероятном
случае, если он одновременно будет знать английский и немецкий с русским.
Он не боялся, что его сможет перевести кто-нибудь еще. Если его
увидит Грэйс, то для нее это будет звучать белибердой, поскольку она не
знает ни русского, ни немецкого. Дьюк пребывал в наркотическом забытьи.
Джо может попробовать догадаться, что все это значит - но он полностью
доверял Джо. И, тем не менее, он попытался завуалировать смысл таким
образом, чтобы его не понял даже Джо, нарушив синтаксис и намеренно
нарушая правописание некоторых слов.
Послание гласило следующее:
"Дорогая.
Уже некоторое время я планирую наш побег. Не знаю пока, как все это
устроить, но хочу, чтобы ты была готова, днем и ночью, схватить близнецов
и просто следовать за мной... Если сможешь, запаси немного провизии,
прочную обувь и попробуй украсть нож. Мы пойдем в горы. Сначала я
собирался дождаться следующего лета, чтобы малыши успели немного подрасти.
Но случилось кое-что, что изменило мои планы: Дьюк оскоплен. Я не знаю
почему и слишком огорчен, чтобы обсуждать это. Но следующим могу оказаться
я. Даже хуже того... Помнишь, как Понс говорил, что представляет наших
сыновей, прислуживающих на банкете? Так вот, дорогая, жеребцы никогда не
прислуживают на банкетах. И судьба их ждет только одна - они обещают быть
слишком высокими. Это произойти не должно!
Мы не можем ждать. Столица Протектората где-то недалеко от того
места, на котором прежде стоял Сент-Луис. Мы просто НЕ МОЖЕМ пройти весь
путь до Скалистых гор, с мальчиками на руках. И мы не имеем возможности
узнать (и никаких причин надеяться), что нас всех четверых пошлют в Летний
Дворец на будущий год.
Так что мужайся. С этого времени не прикасайся к Счастью, в какой бы
оно ни было форме. Возможно, что единственная наша надежда на то, что в
решительный момент мы будем готовы действовать.
Я люблю тебя,
Хью."
Вошла Киска; он велел ей смотреть телевизор и не отвлекать его.
Девочка повиновалась.
Она уже спала, когда Хью кончил составлять это письмо на странном
жаргоне. Затем он порвал оригинальный текст и спустил его в водоворот.
Потом лег спать. Через некоторое время он вспомнил глупое хихиканье Дьюка,
его бессмысленное лицо человека, одурманенного наркотиками. Пришлось
встать и в нарушение указаний, данных им самим Барбаре, утопить свои
печали и страхи в бутылке со Счастьем.
17
Ответ Барбары гласил следующее:
"Дорогой!
Когда заказываешь три при бескозырке, мой ответ будет семь при
бескозырке, и рука не дрогнет. И тогда будет большой шлем - или мы влетим,
но не заплачем. Как только наберешь четыре взятки, мы будем готовы
сыграть. Любовь навеки... Б."
Больше в этот день ничего не случилось. И на следующий тоже... и еще
через день. Хью привычно диктовал перевод, хотя мыслями был далеко. Он
стал очень осторожен в еде и питье, поскольку знал теперь - каким гуманным
способом хирург овладевает жертвой. Он ел только блюда, которые до него
попробовал Мемток и всегда старался как можно незаметнее не брать фрукт
или пирожное, которое лежало ближе всего к нему, особенно, если блюдо
подносил слуга. За столом он ничего не пил, а пил только воду из-под
крана. Он продолжал завтракать у себя, но отдавал предпочтение теперь
неочищенным фруктам и яйцам в скорлупе.
Он сознавал, что все эти предосторожности не спасут его. Даже не
такой специалист, как Борджиа, легко перехитрил бы его - да и в любом
случае, если бы поступил приказ кастрировать его, он попал бы к ним в руки
после того, как его основательно обработали бы хлыстом - в случае, если бы
не удалось усыпить его. Но зато, может быть, у него останется время
опротестовать приказ, потребовать, чтобы его отвели к Лорду Протектору.
Что же касается хлыстов... Он начал вспоминать уроки карате,
упражняясь в своей комнате. Удар, нанесенный достаточно быстро, заставил
бы заскучать даже обладателя хлыста. Впрочем, надежды у него не было
никакой. Просто ему не хотелось сдаваться без боя. Дьюк был прав: лучше
сражаться и погибнуть.
Он и не пытался встретиться с Дьюком.
Он продолжал запасать пищу, припрятывая часть своих завтраков -
сахар, соль, черствый хлеб. Он предполагал, что такая пища не должна быть
отравлена, хотя сам и не ел ее, а судил по тому, что она никак не
действовала на Киску.
Обычно он ходил босиком, а когда выходил на улицу, одевал фетровые
шлепанцы. Теперь он пожаловался Мемтоку, что гравий причиняет ему боль
сквозь тонкий войлок - неужели в имении нет чего-нибудь получше?
Ему была выдана пара кожаных сандалий, и теперь наружу он выходил в
них.
Он приручил Главного Инженера имения, поведав ему, что в молодости
отвечал за проектирование у своего прежнего хозяина. Инженер был весьма
польщен, потому что, будучи самым младшим из ответственных слуг, привык
больше выслушивать жалобы и нарекания, чем видеть дружеское участие. Хью
сидел с ним после обеда и пытался выказать осведомленность просто тем, что
внимательно слушал.
Хью получил приглашение осмотреть его хозяйство и провел довольно
утомительное утро, пробираясь между трубами и рассматривая чертежи.
Инженер не умел писать, но немного умел читать и понимать чертежи. Само по
себе такое времяпровождение и не было бы столь скучным, если бы Хью не
обуревали другие заботы. Ведь он и сам имел кое-какое отношение к технике
в прошлом. Но он сосредоточился на том, чтобы запомнить все те чертежи,
которые показывал ему инженер и сопоставить их с теми ходами и переходами,
которые ему были знакомы по памяти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102