Банщик заставил их прополоскать рот, опять же показав им, что от них
требуется и затем длинно сплюнув в водоворот. Они прополоскали рот трижды
- жидкость была приятна на вкус, хотя и немного едковата - и когда
закончили эту процедуру, Хью обнаружил, что его зубы теперь кажутся более
чистыми, чем когда-либо раньше. Он почувствовал себя абсолютно чистым,
оживленным, и просто-таки сочащимся благополучием, но вместе с тем у него
остался от всего этого неприятный осадок, как будто над ним издевались.
Их провели в следующую комнату и обследовали.
Обследовавший их человек носил обычную белую ночную рубашку и
небольшую эмблему на тонкой золотой цепочке, но не нужно было диплома,
чтобы догадаться о его профессии. У постели больного он вел себя так, что
вряд ли когда-нибудь разбогател бы практикуя, решил Хью. Он внимательно
осмотрел его, затем обследовал. В нем было что-то от военного врача, он
вел себя не то что бы недоброжелательно, но довольно безразлично.
Он очень удивился и заинтересовался съемным мостом, который обнаружил
во рту Хью. Он внимательно осмотрел его, затем обследовал дыру, которую
тот прикрывал, передал мост одному из своих помощников и отдал какое-то
распоряжение. Помощник ушел и Хью подумал о том, что жевать ему будет не
так удобно, как раньше.
Врач потратил на них по часу или даже больше, пользуясь
инструментами, которых Хью никогда не видывал - единственными тестами,
знакомыми ему, были измерения роста, веса и давления. С ними обоими что-то
делали, но ни одна манипуляция не причинила им боли - никаких скальпелей
или подкожных инъекций. За это время мост принесли обратно и Хью получил
разрешение вставить его на место.
Но обследования и процедуры часто казались им унизительными, хотя и
не болезненными. После одной из них, когда Хью уложили на стол, с которого
только что отпустили Дьюка, молодой человек спросил:
- Ну и как тебе все это, отец?
- Отдыхаю.
Дьюк фыркнул.
То, что оба пациента имели шрамы после операций аппендициты,
показалось врачу не менее интересным, чем съемный мост. Жестами он
изобразил боль в животе, а затем большим пальцем указал на местоположение
аппендицита. Хью с трудом удалось выразить согласие, так как
утвердительное кивание головой, как ему показалось, носило здесь смысл
отрицания.
Ассистент вошел опять и вручил врачу какой-то предмет, который
оказался еще одним мостом. Хью было велено открыть рот; старый мост был
извлечен и прилажен новый. Хью ощупал его языком и ощущение было такое,
будто он ощупывает собственные зубы. Врач исследовал у них все зубы,
очистил их и запломбировал - совершенно безболезненно, но и без анестезии,
насколько понял Хью.
После этого Хью был внезапно "связан" (опять невидимое поле),
укреплен на столе в положении на спине, а ноги его были подняты и
разведены в стороны. Затем подкатили еще один столик и Хью понял, что его
собираются оперировать - а затем с ужасом понял и то, какого рода операция
его ожидает.
- Дьюк! Дьюк! Не давай им схватить тебя! Попробуй вырвать у него
хлыст!!!
Но Дьюк колебался слишком долго. Врач не держал хлыста в руке, но
зато всегда имел его под рукой. Дьюк рванулся к нему, но врач оказался
проворнее. Через несколько мгновений Дьюк уже был уложен на спину с
разведенными ногами, еще не успев оправиться от настигшей его ошеломляющей
боли. Но они оба продолжали протестовать, насколько это было в их
положении возможно.
Врач задумчиво посмотрел на них, и был вызван конвоир, который
сопровождал их сюда. В конце концов пришлось вызвать злющего коротышку с
большим медальоном, который пришел, оценил ситуацию, и вихрем умчался.
После этого пришлось подождать. Главный врач в это время занялся тем,
что заставил своих ассистентов закончить приготовления к операции и теперь
уже ее характер не оставлял ни малейших сомнений. Дьюк заметил, что лучше
бы им сегодня утром оказать сопротивление и погибнуть как мужчины, чем вот
так позорно ожидать своей участи здесь, как поросятам. Да они бы и
дрались, как подобает мужчинам, напомнил он отцу, если бы тот не струсил.
Хью не стал спорить. Он согласился. Он все пытался убедить себя в
том, что его нерешительность была вызвана заботой о женщинах. Но это мало
утешило его. Что правда, то правда, свои половые органы он в последние
годы использовал довольно редко... а теперь они, может быть, вообще ему
больше никогда не понадобятся. Но, черт побери! - он привык к ним - и все
тут! А для Дьюка, в его молодые годы, обходиться без них будет еще
труднее.
Через довольно продолжительное время коротышка ворвался к ним,
разъяренный, как никогда. Он выкрикнул какой-то приказ. Хью и Дьюк тут же
были освобождены.
На этом все и закончилось, если не считать того, что они полностью
были натерты ароматным кремом. Затем им выдали по ночной рубашке, провели
по длинным пустынным коридорам и Хью был посажен в камеру. Дверь не
запирали, но открыть он ее не мог.
В одном из углов стоял поднос с едой и ложкой. Пища была
превосходной, и кое-какие блюда он даже не смог определить. Хью ел с
аппетитом, выскреб дочиста все тарелки и запил все легким пивом. Затем он
улегся спать на мягкой подстилке на полу, отрешившись от всех забот.
Разбудили его шаги.
Он был отведен в другое помещение, тоже более чем просто отделанное,
и которое оказалось учебной комнатой. Здесь его поджидали двое невысоких в
белых ночных рубашках. У них было все необходимое для организации учебного
процесса, разновидность классной доски (с нее можно было стирать
написанное быстро и бесследно каким-то удивительным способом), терпение -
и хлыст, поскольку занятия проводились "под немолчный напев ореховых
розг", как сказал поэт. Ни одна ошибка не оставалась незамеченной.
Оба они умели рисовать и прекрасно жестикулировали, объясняя
что-либо. Хью учили говорить.
Хью заметил, что память у него улучшается под воздействием боли -
желания повторять ошибку дважды у Хью не возникало. Первое время его
наказывали только за то, что он забывал слова, но со временем можно было
ожидать всплеска боли и за ошибки в склонении, синтаксисе, идиоматике и
произношении.
Такое обучение по Павлову - если его мысленные подсчеты были верны -
продолжалось семнадцать дней. Ничем кроме учебы он не занимался и не видел
ни одной живой души, кроме своих учителей. Они занимались с ним по
очереди, Хью же отдавал занятиям все дни напролет по шестнадцати часов в
день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102