- Зим опять отбросил свой
жезл, затем они отступили друг от друга, и каждый из них поклонился,
внимательно следя за противником.
Они стали двигаться, описывая окружность, делая легкие пробные выпады
и пассы руками. Я почему-то вспомнил о боевых петухах.
И вдруг они вошли в контакт - и маленький Суцзуми оказался на земле, а
сержант Зим пролетел над ним и упал. Однако сержант приземлился не так, как
шлепнулся Майер. Он перекувырнулся и в одно мгновение был уже на ногах,
готовый встретить подбирающегося Суцзуми.
- Банзай! - негромко крикнул Зим и улыбнулся.
- Аригато, - сказал Суцзуми и улыбнулся в ответ.
Они снова почти без паузы вошли в контакт, и я подумал, что сейчас
сержант опять совершит полет. Но этого не произошло. На несколько мгновений
все смешалось: они схватились, мелькнули руки и ноги. А когда движение
прекратилось, все увидели, как сержант Зим подтягивает левую ногу Суцзуми
чуть ли не к его правому уху.
Суцзуми стукнул по земле свободной рукой. Зим тотчас же отпустил его.
Они встали и поклонились друг другу.
- Может быть, еще один раз, сэр?
- Прошу прощения. Но у нас есть дела. Как нибудь потом, хорошо?..
Наверное, я должен тебе сказать. Меня тренировал твой уважаемый отец.
- Я уже начал об этом догадываться, сэр. Значит, до другого раза.
Зим сильно стукнул его по плечу:
- Становись в строй, солдат... Равняйсь!
Следующие двадцать минут мы занимались гимнастическими упражнениями,
от которых мне стало настолько же жарко, насколько раньше было холодно. Зим
проделывал все упражнения вместе с нами. Я все хотел подловить его, но он
так ни разу и не сбился со счета. Когда мы закончили, он дышал так же
ровно, как и до занятий. После он никогда больше не занимался с нами
гимнастикой. Но в первое утро он был с нами и, когда упражнения
закончились, повел всех, потных и красных, в столовую, устроенную под
большим тентом. По дороге он все время прикрикивал:
- Поднимайте ноги! Четче! Выше хвосты, не волочите их по дороге!
Потом мы уже никогда не ходили по лагерю, а всегда бегали легкой
рысью, куда бы ни направлялись. Я так и не узнал, кто такой был Артур
Курье, но у меня возникло подозрение, что это был какой-то великий стайер.
Брэкенридж был уже в столовой, рука у него была забинтована. Я услышал, как
он сказал кому-то, что обязательно разделается с Зимом.
На этот счет у меня были большие сомнения. Суцзуми - еще, быть может,
но не эта здоровенная обезьяна. Зим, правда, мне не очень понравился, но
в самобытности отказать ему нельзя.
Завтрак был на уровне, все блюда мне понравились. Судя по всему, здесь
не занимались чепухой, как в некоторых школах, где, садясь за стол,
чувствуешь себя несчастным. Если ты не можешь удержаться и обжираешься,
загребая со стола обеими руками, - пожалуйста, никто не будет вмешиваться.
В столовой меня всегда охватывало блаженное чувство расслабленности и
свободы: здесь на тебе никто не имеет права ездить. Блюда ничем не
напоминали те, к которым я привык дома. Вольнонаемные, обслуживающие
столовую, в свободной манере швыряли тарелки к нам на столы. Любое их
движение, думаю, заставило бы маму побледнеть и удалиться к себе в комнату.
Но еда была горячая, обильная и, на мой взгляд, вкусная, хотя и без особых
изысков. Я съел в четыре раза больше обычной нормы, запив все несколькими
чашками кофе с сахаром и заев пирожным.
Когда я принялся за второе, появился Дженкинс в сопровождении капрала
Бронски. На мгновение они остановились у стола, за которым в одиночестве
завтракал Зим, потом Дженкинс хлопнулся на свободное сиденье возле меня.
Выглядел он ужасно: бледный, измученный, он хрипло, прерывисто дышал.
- Эй, - сказал я, - давай плесну тебе кофе.
Он качнул головой.
- Тебе лучше поесть, - настаивал я, - хотя бы пару яиц съешь. И не
заметишь, как проглотишь.
- Я не могу есть. О, эта грязная, грязная скотина... Он добавил еще
кое-что.
Зим только что закончил есть и курил, одновре- менно ковыряя в зубах.
Последнюю фразу Дженкинса он явно услышал.
- Дженкинс...
- Э... сэр?
- Разве ты не знаешь, что такое сержант?
- Ну... я только изучаю...
- У сержантов нет матерей. Ты можешь спросить любого, прошедшего
подготовку. - Он выпустил в нашу сторону облако дыма. - Они размножаются
делением... как все бактерии...
4
И сказал Господь Гедеону: народу
с тобой слишком много... Итак,
провозгласи вслух народу и скажи:
кто боязлив и робок, тот пусть
возвратится... И возвратилось на-
рода двадцать две тысячи, а десять
тысяч осталось. И сказал Господь
Гедеону: все еще много народа; веди
их к воде. там Я выберу их тебе...
Он привел народ к воде. И сказал
Господь Гедеону: кто будет лакать
воду языком своим, как лакает пес,
того ставь особо, также и тех
всех, которые будут наклоняться
на колени свои и пить. И было
число лакавших ртом своим с руки
три ста человека... И сказал Господь
Гедеону: тремя стами лакавших Я
спасу вас... а весь народ пусть
идет, каждый на свое место.
Книга Судей. VII, 2-7
Через две недели после прибытия в лагерь у нас отобрали койки. Если
быть точнее, нам предоставили колоссальное удовольствие тащить эти койки
четыре мили на склад. Но к этому времени подобное событие уже ничего не
значило: земля казалась теплее и мягче - особенно когда посреди ночи
звучал сигнал и нужно было моментально вскакивать, куда-то мчаться и
изображать из себя солдат. А такое случалось примерно три раза в неделю. Но
теперь я засыпал моментально, сразу же после упражнений. Я научился спать
когда и где угодно: сидя, стоя, даже маршируя в строю. Даже на вечернем
смотре, вытянувшись по стойке "смирно", под звуки музыки, которая уже не
могла меня разбудить. Зато сразу просыпался, когда приходило время пройтись
парадным шагом перед командирами.
Пожалуй, я сделал очень важное открытие в лагере Курье. Счастье
состоит в том, чтобы до конца выспаться. Только в этом и больше ни в чем.
Почти все богатые люди несчастны, так как не в силах заснуть без
снотворного. Пехотинцу, десантнику пилюли ни к чему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
жезл, затем они отступили друг от друга, и каждый из них поклонился,
внимательно следя за противником.
Они стали двигаться, описывая окружность, делая легкие пробные выпады
и пассы руками. Я почему-то вспомнил о боевых петухах.
И вдруг они вошли в контакт - и маленький Суцзуми оказался на земле, а
сержант Зим пролетел над ним и упал. Однако сержант приземлился не так, как
шлепнулся Майер. Он перекувырнулся и в одно мгновение был уже на ногах,
готовый встретить подбирающегося Суцзуми.
- Банзай! - негромко крикнул Зим и улыбнулся.
- Аригато, - сказал Суцзуми и улыбнулся в ответ.
Они снова почти без паузы вошли в контакт, и я подумал, что сейчас
сержант опять совершит полет. Но этого не произошло. На несколько мгновений
все смешалось: они схватились, мелькнули руки и ноги. А когда движение
прекратилось, все увидели, как сержант Зим подтягивает левую ногу Суцзуми
чуть ли не к его правому уху.
Суцзуми стукнул по земле свободной рукой. Зим тотчас же отпустил его.
Они встали и поклонились друг другу.
- Может быть, еще один раз, сэр?
- Прошу прощения. Но у нас есть дела. Как нибудь потом, хорошо?..
Наверное, я должен тебе сказать. Меня тренировал твой уважаемый отец.
- Я уже начал об этом догадываться, сэр. Значит, до другого раза.
Зим сильно стукнул его по плечу:
- Становись в строй, солдат... Равняйсь!
Следующие двадцать минут мы занимались гимнастическими упражнениями,
от которых мне стало настолько же жарко, насколько раньше было холодно. Зим
проделывал все упражнения вместе с нами. Я все хотел подловить его, но он
так ни разу и не сбился со счета. Когда мы закончили, он дышал так же
ровно, как и до занятий. После он никогда больше не занимался с нами
гимнастикой. Но в первое утро он был с нами и, когда упражнения
закончились, повел всех, потных и красных, в столовую, устроенную под
большим тентом. По дороге он все время прикрикивал:
- Поднимайте ноги! Четче! Выше хвосты, не волочите их по дороге!
Потом мы уже никогда не ходили по лагерю, а всегда бегали легкой
рысью, куда бы ни направлялись. Я так и не узнал, кто такой был Артур
Курье, но у меня возникло подозрение, что это был какой-то великий стайер.
Брэкенридж был уже в столовой, рука у него была забинтована. Я услышал, как
он сказал кому-то, что обязательно разделается с Зимом.
На этот счет у меня были большие сомнения. Суцзуми - еще, быть может,
но не эта здоровенная обезьяна. Зим, правда, мне не очень понравился, но
в самобытности отказать ему нельзя.
Завтрак был на уровне, все блюда мне понравились. Судя по всему, здесь
не занимались чепухой, как в некоторых школах, где, садясь за стол,
чувствуешь себя несчастным. Если ты не можешь удержаться и обжираешься,
загребая со стола обеими руками, - пожалуйста, никто не будет вмешиваться.
В столовой меня всегда охватывало блаженное чувство расслабленности и
свободы: здесь на тебе никто не имеет права ездить. Блюда ничем не
напоминали те, к которым я привык дома. Вольнонаемные, обслуживающие
столовую, в свободной манере швыряли тарелки к нам на столы. Любое их
движение, думаю, заставило бы маму побледнеть и удалиться к себе в комнату.
Но еда была горячая, обильная и, на мой взгляд, вкусная, хотя и без особых
изысков. Я съел в четыре раза больше обычной нормы, запив все несколькими
чашками кофе с сахаром и заев пирожным.
Когда я принялся за второе, появился Дженкинс в сопровождении капрала
Бронски. На мгновение они остановились у стола, за которым в одиночестве
завтракал Зим, потом Дженкинс хлопнулся на свободное сиденье возле меня.
Выглядел он ужасно: бледный, измученный, он хрипло, прерывисто дышал.
- Эй, - сказал я, - давай плесну тебе кофе.
Он качнул головой.
- Тебе лучше поесть, - настаивал я, - хотя бы пару яиц съешь. И не
заметишь, как проглотишь.
- Я не могу есть. О, эта грязная, грязная скотина... Он добавил еще
кое-что.
Зим только что закончил есть и курил, одновре- менно ковыряя в зубах.
Последнюю фразу Дженкинса он явно услышал.
- Дженкинс...
- Э... сэр?
- Разве ты не знаешь, что такое сержант?
- Ну... я только изучаю...
- У сержантов нет матерей. Ты можешь спросить любого, прошедшего
подготовку. - Он выпустил в нашу сторону облако дыма. - Они размножаются
делением... как все бактерии...
4
И сказал Господь Гедеону: народу
с тобой слишком много... Итак,
провозгласи вслух народу и скажи:
кто боязлив и робок, тот пусть
возвратится... И возвратилось на-
рода двадцать две тысячи, а десять
тысяч осталось. И сказал Господь
Гедеону: все еще много народа; веди
их к воде. там Я выберу их тебе...
Он привел народ к воде. И сказал
Господь Гедеону: кто будет лакать
воду языком своим, как лакает пес,
того ставь особо, также и тех
всех, которые будут наклоняться
на колени свои и пить. И было
число лакавших ртом своим с руки
три ста человека... И сказал Господь
Гедеону: тремя стами лакавших Я
спасу вас... а весь народ пусть
идет, каждый на свое место.
Книга Судей. VII, 2-7
Через две недели после прибытия в лагерь у нас отобрали койки. Если
быть точнее, нам предоставили колоссальное удовольствие тащить эти койки
четыре мили на склад. Но к этому времени подобное событие уже ничего не
значило: земля казалась теплее и мягче - особенно когда посреди ночи
звучал сигнал и нужно было моментально вскакивать, куда-то мчаться и
изображать из себя солдат. А такое случалось примерно три раза в неделю. Но
теперь я засыпал моментально, сразу же после упражнений. Я научился спать
когда и где угодно: сидя, стоя, даже маршируя в строю. Даже на вечернем
смотре, вытянувшись по стойке "смирно", под звуки музыки, которая уже не
могла меня разбудить. Зато сразу просыпался, когда приходило время пройтись
парадным шагом перед командирами.
Пожалуй, я сделал очень важное открытие в лагере Курье. Счастье
состоит в том, чтобы до конца выспаться. Только в этом и больше ни в чем.
Почти все богатые люди несчастны, так как не в силах заснуть без
снотворного. Пехотинцу, десантнику пилюли ни к чему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65