— О господи! Мамочки мои!
Напуганный, Рейстлин резко остановился, осознав, что он только что врезался в кого-то. Он погрузился в свои мысли, шел быстро, чтобы не опоздать, и не смотрел, куда идет.
Поднимая голову, чтобы пробормотать слова извинения и продолжить путь, он увидел Миранду.
— О господи, — повторила она и перегнулась через перила моста, чтобы посмотреть вниз. Несколько размотанных рулонов ткани лежали на земле под мостками.
— Я ужасно извиняюсь! — выдохнул Рейстлин. Он, по-видимому, наткнулся прямо на девушку, заставив ее выронить свертки. Они упали с дорожки, и теперь лежали яркими лентами на земле.
Это была его первая мысль. Вторая — которая вызвала гораздо большее смущение — была, что мостовая была достаточно широкой, чтобы по ней свободно прошли четверо людей, и что сейчас на ней было только двое. И по крайней мере одна из них должна была видеть, куда идет.
— Подожди… подожди здесь, — начал запинаться Рейстлин. — Я… Я пойду соберу их.
— Нет, нет, это моя вина, — ответила девушка. Ее зеленые глава светились, как молодая листва деревьев, простиравших свои ветви над ними. — Я засмотрелась на двух ласточек, которые вили гнездо… — Она покраснела, что заставило ее выглядеть еще красивее. — Я не смотрела…
— Я настаиваю, — твердо сказал Рейстлин.
— Тогда пойдем, соберем их вместе, хорошо? — опередила его Миранда, сказав вслух то, о чем он только мечтал сказать. — Их слишком много, одному не унести.
Она застенчиво взяла его за руку.
Ее прикосновение разбудило огонь внутри него, огонь, похожий на огонь магии, только жарче. То пламя пожирало все чувства, это же — очищало их и делало острее.
Они вместе спустились по ступенькам на землю. Там все еще лежала тень, раннее утреннее солнце только кое-где проглядывало сквозь блестящие молодые листья. Миранда и Рейстлин не спеша собирали рулоны ткани, растягивая время. Рейстлин сказал, что надеется, что роса не повредит ткани. Миранда ответила, что этим утром росы почти совсем не было, даже говорить не о чем, и что после небольшой чистки ткань будет как новенькая.
Он помогал ей скатывать длинные полосы ткани, держа один конец, в то время как Миранда держала другой. Каждый раз, когда они заканчивали скатывать рулон, их руки соприкасались.
— Я хотела сама поблагодарить тебя, — сказала Миранда в один из таких моментов, когда они стояли там, держа ткань вдвоем. Ее глаза, сиявшие сквозь веер длинных рыжеватых ресниц, зачаровывали. — Ты спас дочку моей сестры. Мы все так благодарны тебе.
— Это был пустяк, — запротестовал Рейстлин. — Извини. Я другое хотел сказать… а это не так прозвучало… Ребенок — не пустяк, конечно. Что я хотел сказать, так это то, что то, что я сделал, было сущей чепухой. Нет, и это не так. Я хотел сказать, что…
— Я понимаю, что ты хотел сказать, — мягко сказала Миранда, взяв обе его руки в свои.
Они уронили ткань. Она подняла лицо, закрыв глаза и чуть приоткрыв губы. Он склонился над ней.
— Миранда! Вот ты где! А ну хватит бездельничать, девчонка, живо бери ткань и неси сюда. Она нужна мне для платья госпожи Уэллс.
— Да, мама, — Миранда наклонилась, спеша собрать ткани, не заботясь о том, чтобы свернуть их. С охапкой тканей в руках, она быстро и нежно прошептала: — Ты придешь как-нибудь вечером навестить меня, правда, Рейстлин?
— Миранда!
— Иду, мама!
Миранда исчезла в вихре юбок и развевающихся тканей.
Рейстлин продолжал стоять там, где она оставила его, как будто его ударила молния, и сплавила его ноги с землей. Ошеломленный и изумленный, он подумал о ее приглашении и о том, что оно значило. Он ей нравился. Он! Она предпочла его Карамону и всем остальным мужчинам Утехи, которые соперничали друг с другом за ее внимание.
Счастье, чистое и незамутненное, счастье, которое он так редко испытывал, нахлынуло на него. Он купался в нем, как в теплом летнем солнце, и чувствовал, как оно растет, как только что посаженные семена. Он строил воздушные замки своей мечты так быстро, что мог бы уже в них поселиться.
Он видел себя ее признанным избранником. Карамон завидовал бы ему. Не то чтобы мнение Карамона что-то значило, потому что Миранда любила его, и это было главным. Она была доброй, милой и нежной. Она бы разбудила в Рейстлине все хорошее, и прогнала бы прочь тех жутких демонов — зависть, властолюбие, гордыню, — которые мучили его. Они с Мирандой будут жить над лавкой ее отца. Он не знал ничего о портняжном деле, но он научится всему ради нее.
Ради нее он даже откажется от своей магии, если она попросит.
Детский смех вырвал Рейстлина из мира его мечтаний. Теперь он действительно опаздывал в школу, и должен был получить выговор от Мастера Теобальда.
Он внимал ругани Теобальда так кротко и смиренно, дружелюбно ему улыбаясь, что наставник убедился, что его самый трудный и самый странный ученик окончательно сошел с ума.

* * *
Этим вечером — впервые с тех пор, как он начал учиться, не считая того времени, когда он болел — Рейстлин не повторял своих заклинаний. Он забыл полить свои травы в саду, оставил кролика и мышей голодными, и им пришлось доедать крошки от предыдущей еды. Он пробовал поесть, но не мог проглотить ни ложки. Он был сыт любовью, блюдом куда более сладким и питательным, чем любое из тех, которые подают на королевских пирах.
Рейстлин боялся только одного: что его брат вернется до темноты, и тогда ему придется потратить время, отвечая на множество глупых вопросов. Рейстлин заготовил подходящее объяснение, которое ему подсказала сама Миранда — его позвали осмотреть больного ребенка. Нет, в сопровождении Карамона он не нуждался.
К счастью, Карамон не пришел домой. Это не было необычным в это время года, когда они с фермером Седжем иногда работали в полях даже при свете луны.
Рейстлин вышел из дома и зашагал по мостам. Мысленно он шел по облакам, залитым лунным светом.
Он направился к дому Миранды, но он не собирался идти прямо к ней. Навещать молодую незамужнюю женщину поздно вечером было бы неприлично. Он должен был сперва поговорить с ее отцом и получить разрешение сопровождать его дочь куда-либо. Рейстлин собирался только посмотреть на ее дом и, может быть, если повезет, увидеть ее через окно. Он представлял себе, как она сидит у огня, склонившись над вышивкой. Может быть, она думает о нем, так же, как он сейчас думает о ней.
Сама лавка портного находилась на нижнем этаже дома, одного из самых больших в Утехе. Этот этаж был темным, так как лавку закрыли на ночь. Но вверху мягко светились овальные окна. Рейстлин тихо стоял на дороге, окутанный мягким вечерним сумраком, глядя на окна вверху, ожидая, надеясь самое большее увидеть отблеск света на ее локонах цвета красного золота. Так он и стоял, пока до него не донесся шум.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112