Вот тогда он развернет оболочку и задействует
радиопередатчик. Хотя, может быть, оболочка будет вносить
помехи? Я уже отвез на почту целый мешок писем, адресованных в
газеты Америки и еще нескольких дюжин стран. В эти страны почта
будет доходить со все большими отсрочками, и когда письма
вскроют, все, что в них сказано, сразу попадет в мировую
прессу. Если бы я сегодня воздушной почтой отправил в Нью-Йорк
письмо со словом "Ба-бах!" или еще какимнибудь, то этот
"ба-бах" оказался бы в газетах только через четыре дня - сразу,
как пришло бы письмо. Он мог бы сегодня отправить в Гонолулу
полный план операции, зная, что в Гонолулу письмо все равно
вскроют не раньше ее начала.
- Но если их ничего, кроме сетчатых чулок, не волнует?
- Рано или поздно они заволнуются.
- А вы волнуетесь?
- Очень.
- Мы тут, - скромно сказала Джуди, - припасли для вас
кое-что, от чего ваше волнение немного утихнет. Мы кое-что
выяснили.
Это сообщение не очень заинтересовало его, во всяком случае,
меньше, чем горячая фасоль. Он сказал с полным ртом:
- Да что вы говорите!
- Угадайте, что это?
- Понятия не имею.
- Китаец за нас.
Мистер Фринтон положил вилку с ножом и уставился на них. Ни
удовольствия, ни гнева, ни удивления не было на его лице, - он
просто смотрел и только.
- Дальше, - тихо сказал он.
- Мы вроде как прощупали его.
- Так.
- Он считает, что Хозяина следует остановить.
Руки мистера Фринтона неподвижно лежали по сторонам от
тарелки, и тишина стояла такая, будто сердца у всех троих
внезапно остановились.
Ровным голосом он спросил:
- Вы понимаете, насколько опасно то, что вы сделали?
- Он обещал, что ничего никому не скажет.
- Давайте-ка, расскажите мне обо всем.
Они подробно пересказывали ему все, уже известное нам, а он
время от времени прерывал их вопросами.
- Вы не можете точно припомнить, что он сказал о свободе
выбора?
- Он сказал: "Весьма основательная точка зрения".
- И еще он сказал: "Мистер Фринтон - человек добрых правил".
У него это вышло так, будто он поговорку привел.
- Ни то, ни другое прямым ответом не назовешь.
- Но, сэр, - добавил Никки, - он совершенно правдиво
рассказывал нам обо всем, слово в слово с вами, только немного
подробнее. Он не пытался надуть нас, - не то что Доктор.
- Он не такой дурак.
- И он не просил, чтобы мы что-нибудь сделали.
Долгое время мистер Фринтон просидел, глядя в стол между
своими руками, затем сказал:
- Ну что же, как ни верти, а вы ему все рассказали. И что
нам делать теперь?
У близнецов предложений не было.
- Слушайте, двойняшки. Мне следовало бы разорвать вас на
куски, - но от этого пользы не будет. Вы сами не сознаете, что
делаете. Поймите, ради Бога, что с этой минуты вам нельзя
рассказывать никому и ни о чем. Вы как пара мартышек,
разыгравшихся на электростанции, в конце концов, вы дернете не
за тот рычаг - и привет. Человек может наобещать вам, что
никому не скажет, но это решительно ничего не значит, особенно
в таком месте, где каждый мозг - открытая книга; человек может
сказать вам, что хочет остановить Хозяина, вовсе не имея этого
в виду. Вы что же, думаете, что если бы он был против нас, он
так бы вам и сказал? Пока нам известно только одно: он вытянул
из вас все, что вы знали. Я вас очень прошу, будьте
поосторожней.
- Но он ничего из нас не вытягивал. Он с самого начала
сказал, что ничем не сможет помочь.
- Как бы там ни было, а вы все ему рассказали. Ну ладно,
глядя назад, жить невозможно. Вопрос теперь в том, где у нас
перед?
Он постучал пальцами по столу и сказал, размышляя:
- Ну что же, знает, так знает.
Оттолкнув стул, поднялся:
- Пойдемте, надо с ним повидаться.
Однако на полпути к двери встал:
- Нет, заходить к Хозяину мне что-то не хочется. И кроме
того...
- Я его приведу, - быстро вызвался Никки.
И он, и сестра чувствовали себя очень маленькими.
- Сделай одолжение.
Глава двадцать третья. Выбор оружия
В этот вечер мистер Бленкинсоп облачился в халат с
драконами, которого они прежде не видели. Великолепный
маньчжурский халат, белый, как снег, белее его не могла бы
сделать даже китайская прачечная, и годов ему было не меньше
пятидесяти. Плотный рубчатый шелк, гораздо более тяжелый, чем
чесуча, расшитый в пастельных тонах с пропущенной кое-где
настоящей золотой нитью. Девять золотых, филигранной работы
пуговиц. Высокий ворот и широкие рукава. Драконы мерцали и
переливались нежными цветами, не более яркими, чем бока и
поперечные линии лосося или радужной форели, а облаченный в
халат восточный джентльмен казался каким-то небожителем. Джуди
могла бы, пожалуй, убить его, чтобы завладеть этим одеянием,
стоившим к тому же никак не меньше трехсот фунтов.
Мистер Бленкинсоп пребывал в благодушном, хотя и не
обязательно дружественном расположении духа. Начать разговор он
предоставил мистеру Фринтону.
- Добрый вечер.
- Доброго вечера и вам, сэр.
- Надеюсь, Никки не нарушил вашего покоя, - сказал майор
авиации. - Вы оказали нам любезность, придя сюда.
- Это удовольствие для меня.
- Присаживайтесь.
Мистер Бленкинсоп уселся на кухонный стул, взмахнув своей
мантией, словно садящийся на престол кардинал, и без всякого
выражения уставился на присутствующих.
- Дети говорят, что рассказали вам обо мне.
- Совершенно верно.
- Сам бы я этого делать не стал.
- Тут наши взгляды совпадают.
- Но поскольку они это сделали, я полагаю, нам следует
поговорить.
- Да, это было бы приятно.
- Еще приятнее было бы, - сказал мистер Фринтон, - если бы
оставили ваши маньчжурские штучки.
- Как прикажете.
Они кружили друг около друга, как кружат при встрече псы из
разных деревень, не зная, можно ли довериться незнакомцу. Они
прожили бок о бок на много лет больше, чем прожили здесь
близнецы, прожили в обстановке, в которой скрытые микрофоны и
подслушивание телефонных разговоров показалось бы детской
игрой. Здесь никто не ведал, как много или как мало известно
кому бы то ни было другому, и что этот другой собирается
делать. Там, где предательство может оказаться невольным,
сведясь к передаче мыслей, доверительность невозможна. Спасти
их могло одно лишь молчание.
- Дети сказали мне, что вы хотите остановить Хозяина.
- Да.
- Почему?
"Я пас".
- Мне будет проще, если вы назовете причину, - сказал мистер
Фринтон. - После всего сказанного, нам приходится быть
откровенными.
- Я предпочел бы обойтись без откровенностей.
- Отлично.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
радиопередатчик. Хотя, может быть, оболочка будет вносить
помехи? Я уже отвез на почту целый мешок писем, адресованных в
газеты Америки и еще нескольких дюжин стран. В эти страны почта
будет доходить со все большими отсрочками, и когда письма
вскроют, все, что в них сказано, сразу попадет в мировую
прессу. Если бы я сегодня воздушной почтой отправил в Нью-Йорк
письмо со словом "Ба-бах!" или еще какимнибудь, то этот
"ба-бах" оказался бы в газетах только через четыре дня - сразу,
как пришло бы письмо. Он мог бы сегодня отправить в Гонолулу
полный план операции, зная, что в Гонолулу письмо все равно
вскроют не раньше ее начала.
- Но если их ничего, кроме сетчатых чулок, не волнует?
- Рано или поздно они заволнуются.
- А вы волнуетесь?
- Очень.
- Мы тут, - скромно сказала Джуди, - припасли для вас
кое-что, от чего ваше волнение немного утихнет. Мы кое-что
выяснили.
Это сообщение не очень заинтересовало его, во всяком случае,
меньше, чем горячая фасоль. Он сказал с полным ртом:
- Да что вы говорите!
- Угадайте, что это?
- Понятия не имею.
- Китаец за нас.
Мистер Фринтон положил вилку с ножом и уставился на них. Ни
удовольствия, ни гнева, ни удивления не было на его лице, - он
просто смотрел и только.
- Дальше, - тихо сказал он.
- Мы вроде как прощупали его.
- Так.
- Он считает, что Хозяина следует остановить.
Руки мистера Фринтона неподвижно лежали по сторонам от
тарелки, и тишина стояла такая, будто сердца у всех троих
внезапно остановились.
Ровным голосом он спросил:
- Вы понимаете, насколько опасно то, что вы сделали?
- Он обещал, что ничего никому не скажет.
- Давайте-ка, расскажите мне обо всем.
Они подробно пересказывали ему все, уже известное нам, а он
время от времени прерывал их вопросами.
- Вы не можете точно припомнить, что он сказал о свободе
выбора?
- Он сказал: "Весьма основательная точка зрения".
- И еще он сказал: "Мистер Фринтон - человек добрых правил".
У него это вышло так, будто он поговорку привел.
- Ни то, ни другое прямым ответом не назовешь.
- Но, сэр, - добавил Никки, - он совершенно правдиво
рассказывал нам обо всем, слово в слово с вами, только немного
подробнее. Он не пытался надуть нас, - не то что Доктор.
- Он не такой дурак.
- И он не просил, чтобы мы что-нибудь сделали.
Долгое время мистер Фринтон просидел, глядя в стол между
своими руками, затем сказал:
- Ну что же, как ни верти, а вы ему все рассказали. И что
нам делать теперь?
У близнецов предложений не было.
- Слушайте, двойняшки. Мне следовало бы разорвать вас на
куски, - но от этого пользы не будет. Вы сами не сознаете, что
делаете. Поймите, ради Бога, что с этой минуты вам нельзя
рассказывать никому и ни о чем. Вы как пара мартышек,
разыгравшихся на электростанции, в конце концов, вы дернете не
за тот рычаг - и привет. Человек может наобещать вам, что
никому не скажет, но это решительно ничего не значит, особенно
в таком месте, где каждый мозг - открытая книга; человек может
сказать вам, что хочет остановить Хозяина, вовсе не имея этого
в виду. Вы что же, думаете, что если бы он был против нас, он
так бы вам и сказал? Пока нам известно только одно: он вытянул
из вас все, что вы знали. Я вас очень прошу, будьте
поосторожней.
- Но он ничего из нас не вытягивал. Он с самого начала
сказал, что ничем не сможет помочь.
- Как бы там ни было, а вы все ему рассказали. Ну ладно,
глядя назад, жить невозможно. Вопрос теперь в том, где у нас
перед?
Он постучал пальцами по столу и сказал, размышляя:
- Ну что же, знает, так знает.
Оттолкнув стул, поднялся:
- Пойдемте, надо с ним повидаться.
Однако на полпути к двери встал:
- Нет, заходить к Хозяину мне что-то не хочется. И кроме
того...
- Я его приведу, - быстро вызвался Никки.
И он, и сестра чувствовали себя очень маленькими.
- Сделай одолжение.
Глава двадцать третья. Выбор оружия
В этот вечер мистер Бленкинсоп облачился в халат с
драконами, которого они прежде не видели. Великолепный
маньчжурский халат, белый, как снег, белее его не могла бы
сделать даже китайская прачечная, и годов ему было не меньше
пятидесяти. Плотный рубчатый шелк, гораздо более тяжелый, чем
чесуча, расшитый в пастельных тонах с пропущенной кое-где
настоящей золотой нитью. Девять золотых, филигранной работы
пуговиц. Высокий ворот и широкие рукава. Драконы мерцали и
переливались нежными цветами, не более яркими, чем бока и
поперечные линии лосося или радужной форели, а облаченный в
халат восточный джентльмен казался каким-то небожителем. Джуди
могла бы, пожалуй, убить его, чтобы завладеть этим одеянием,
стоившим к тому же никак не меньше трехсот фунтов.
Мистер Бленкинсоп пребывал в благодушном, хотя и не
обязательно дружественном расположении духа. Начать разговор он
предоставил мистеру Фринтону.
- Добрый вечер.
- Доброго вечера и вам, сэр.
- Надеюсь, Никки не нарушил вашего покоя, - сказал майор
авиации. - Вы оказали нам любезность, придя сюда.
- Это удовольствие для меня.
- Присаживайтесь.
Мистер Бленкинсоп уселся на кухонный стул, взмахнув своей
мантией, словно садящийся на престол кардинал, и без всякого
выражения уставился на присутствующих.
- Дети говорят, что рассказали вам обо мне.
- Совершенно верно.
- Сам бы я этого делать не стал.
- Тут наши взгляды совпадают.
- Но поскольку они это сделали, я полагаю, нам следует
поговорить.
- Да, это было бы приятно.
- Еще приятнее было бы, - сказал мистер Фринтон, - если бы
оставили ваши маньчжурские штучки.
- Как прикажете.
Они кружили друг около друга, как кружат при встрече псы из
разных деревень, не зная, можно ли довериться незнакомцу. Они
прожили бок о бок на много лет больше, чем прожили здесь
близнецы, прожили в обстановке, в которой скрытые микрофоны и
подслушивание телефонных разговоров показалось бы детской
игрой. Здесь никто не ведал, как много или как мало известно
кому бы то ни было другому, и что этот другой собирается
делать. Там, где предательство может оказаться невольным,
сведясь к передаче мыслей, доверительность невозможна. Спасти
их могло одно лишь молчание.
- Дети сказали мне, что вы хотите остановить Хозяина.
- Да.
- Почему?
"Я пас".
- Мне будет проще, если вы назовете причину, - сказал мистер
Фринтон. - После всего сказанного, нам приходится быть
откровенными.
- Я предпочел бы обойтись без откровенностей.
- Отлично.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56