Она жила. Нина обернулась.
Монстр превратился в какую-то слизь, которая стекала с рук
человека. Человека ли?
Она узнала лицо Саши Гвидонова, но тело спасителя было подобно
мантии, бьющейся на сильном ветру.
-- Саша, Сашенька, ты жив?
-- Да, Нина, да. Я жив, но я сильно изменился, надеюсь, в лучшую
сторону.
-- Саша, у нас будет ребенок. Маленький.
-- У нас, маленький?-- Он издал странный звук --
полуживотный-получеловеческий, но как будто радостный. И шагнул
в окно. Его мантия превратилась в крылья, которые,
сверкнув, исчезли где в районе Большой Медведицы.
Вместо послесловия
------------------
Гражданин Воропаев Андрей Иванович, бомж, с неделю совсем не
питал свое тело, которое, лежа на мокром темном чердаке, уже
немного разложилось и слегка заплесневело. Последнее время
Воропаев старался не шевелиться, чтобы не упустить из себя ни
капельки силы, но вдруг, как наяву, увидел, что последние
отмеренные ему песчинки жизни падают в дыру времени.
Итак, орел или решка? Он подбросил монету своей судьбы и нырнул
в водоворот событий, может быть, в последний раз. Почти на брюхе
Воропаев сполз в подъезд, немного полежал там, изображая
пьяного, потом выбрался через черный ход прямо во двор.
Решил вначале навестить помойку, авось там найдется что-нибудь
вкусненькое -- таковым у него считалось все съедобное и не
совсем тошнотворное на вид. Толкнулся он три раза локтями и
заколдобился. Из окошка подвала, едва поднимавшегося над
асфальтом, дружелюбно глядело на него мурло червяги.
"Ну, жри меня, откуси кусочек, а потом слопай без
останков",-- решил сыграть ва-банк Воропаев. Но злыдень
как будто не обращал внимания на странные предложения. И тогда
бомж, у которого нервишки пошаливали с самого рождения,
бросился в атаку. Вернее, дотянулся до мурла и тюкнул
его консервной банкой. Было сделано все необходимое для
самоубийства. Однако, червяга стрекотнул и, срыгнув какую-то
белую массу, скрылся в подвальном помещении. От массы попахивало
так же, как от сладкого творожка. И хоть слюни моментально
наполнили воропаевский рот, распробовать странную
"вкуснятину" страшным напряжением воли он себе запретил.
Однако, увязаться следом за червягой он себе, как ни старался,
запретить не мог. И вот бомж свалился в темный подвал. Но на
этом падение не закончилось. С полом что-то случилось. Воропаев
куда-то провалился снова, но потом будто резиновые ленты
затормозили его, и, совсем застопорив, даже подбросили вверх. В
итоге он опустился на что-то мягкое, пружинистое, похожее этими
качествами на диван.
Воропаев отдыхал недолго, потому что заметил, рука его не лежит
на месте, кто-то теребит ее. Бомж мысленно обделался от страха
несколько раз (физически уже было никак), но чуток успокоился,
заметив, что заигрывания с его рукой отчего-то затягиваются.
Глаза его привыкли к мраку, слабо разжиженному светом, он даже
разобрал очертания червяги, который, видимо, забавлялся с
конечностью прежде, чем ее оттяпать. Прослеживаемый в характере
хищника садизм вызвал ответное остервенение человека. С воплем:
"Жри всерьез или вали отсюда" резанул он вражину острым краем
неразлучной консервной банки крест-накрест -- под передним
члеником.
Несколько капель освежило лицо и губы бомжа, а животное
булькнуло и неожиданно затихло. Капли были вкусные и
спровоцировали бурление в животе. Воропаев, поддавшись
инстинкту поедания братьев меньших, навалился на затихшую тушку,
содрал несколько панцирных колец, которые на удивление легко
поддались, и дикарски впился в мякоть. Она была похожа, даже при
очень быстром сжирании, на смесь осетрины и индюшатины, причем
вареной.
Андрей Иванович хавал (иными словами не назовешь) и откидывался,
засыпая; отдремав, снова хавал. И так далее, в этой же
незамысловатой последовательности.
В один прекрасный момент он обнаружил, что от благородного по
гастрономическим и моральным качествам животного осталось только
несколько панцирных колец, какие-то трубочки и усики. К этому
праздничному событию острота Воропаевского зрения увеличилась
настолько, что он ясно различал себя и обстановку вокруг.
Бомж теперь был сыт, доволен и больше похож на человека.
Физиономия, ранее напоминавшая взъерошенную воблу, перестала
шелушиться, там и сям уже не болело, затянулись нарывы в разных
частях тела, ушли в темное прошлое чирьи.
Обиталищем Воропаева была яйцевидная полость с жесткими, но
теплыми стенками. Пол скрывало что-то похожее на обрезки лент и
веревок. Эластичные тросы пробегали помещение вдоль и поперек,
уходили вверх, к круглой дыре в потолке -- там, очевидно, был
вход-выход. К большой полости примыкало и несколько пещерок
помельче.
Одна смахивала на камеру хранения. В ней на полочках
подрагивали мягкие комочки. А вот в другой, более студеной, в
ячейках вылеживалась густая золотистая масса. Воропаев, которому
отступать было некуда, макнул в это добро грязный палец и
тщательно его облизал. Вкусно...
Набрав полную консервную банку необычной вкуснятины, Воропаев
вернулся в главную полость, горделиво прозванную им "гостиной",
уселся по-турецки на полу и стал, часто купая палец в еде,
рассуждать о сытной будущности. Неожиданно поток мечты был
прерван хрустом и треском. Воропаев вскочил -- силы уже
накопились -- и подумал, что придется сейчас давать за все
ответ.
Бомж ухватился за первый попавшийся трос и попробовал
ускользнуть из объятий зла, но тот не выдержал приращенного
жратвой веса и лопнул. Воропаев рухнул вниз, как
прыгун-неудачник, с проклятьем на устах.
Тем временем, в духе наихудших предчувствий, кусок стены
вылетел, пустив легкую пыль, и в проем один за другим вползли
пятеро.
Червяги обнюхали шелуху, оставшуюся на память от их товарища, и
встали полукругом напротив вжавшегося в угол Воропаева, как бы
для зачтения приговора.
Человек упал на колени. Но не для того, чтобы вымаливать
прощение, а намереваясь самого "широкого в плечах" зверя
угостить по затылку. Человек хотел, чтобы твари его не мучили, а
кинулись бы скопом и превратили мигом в фарш. Однако,
"ударенный" червяга, казалось, был не от мира сего. Он, и заодно
его товарищи, испуганно поджав усы, стравили уже известную
"творожную массу".
С торжествующим смехом Воропаев набрал полные ладони "творога"
и, давясь не от голода, а от ощущения победы, стал жрать. Твари
с почтением сложили головы на пол и наблюдали. Воропаев, когда
пихать было некуда -- столбик жорива дошел до низу -- взревел,
извергая изо рта потоки. Как же иначе, раз присутствующие здесь
твари провозглашают его вожаком, может, даже вождем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45