Ума
достало назвать себя администратором, так что без особых
затруднений я запустил коммуникационную программу и заставил
забибикать спутниковый модем.
Итак, коммуникационный канал установлен: через спутник на
наземный ретранслятор, а там и в обычную телефонную сеть.
Остается только набрать номер.
Я слышу длинные гудки. Неужто к дежурному как и на прошлой
смене завалилось трое бабенок из ближайшей заводской общаги?
Наконец звонки проникли в его мозг. Еще минута
прошла, пока его энцефалограмма оживилась, и саундбластеры
компьютера выдали хриплый заплетающийся голос: "Девки...
ну, девки, не мешайте..."
Когда девки наконец унялись, я смог в трех
словах ввести нашего дежурного в курс дела. На четвертое слово
времени уже не хватило.
Харон уже подгребал к моему берегу, считая, что
поздновато для всякой суеты. "А кто будет расслабляться и думать
о вечности, Пушкин что ли?" -- подпускал ушлый паромщик.
Я чувствовал червяг, карабкающихся по шахтам, ползущих по
трубам и бегущих по коридорам с электрическими песнями. Все
распластанные, низколобые, завистливые, зато с яркими
хватательными способностями. Они были вместе и заодно, что не
исключало подчинения и жертвования одних ради других. Они
гордились своей свирепостью, как генералы жирными звездами на
погонах. Все они внимали Великой Выси, требующую не поклонения,
а только внимания и четкости на пути к сияющему кристаллу
владычества.
Червяги были особенно чутки к глубинным пульсам
"двуногих-теплых-влажных", к этим трепетаниям, говорящим о
слабости, страхе, разладе...
В револьвере два последних патрона, вот и весь боезапас.
Одна гранате по счастью завалялась в кармане. Плазменный резак я
еще в коридоре обронил, когда кувыркался.
Настроение стало кислым, ни одна ведь сволочь не успеет придти
на помощь. А после того, как мне каюк, другим "теплым-влажным"
тоже недолго радоваться, недолго пьянствовать и курить дурь,
недолго валяться с бабами и баловаться на компьютерах. Нам
нечего противопоставить этой силище, явившейся из выгребных ям.
Никак не пригодятся нам революции, индустриализации и
электрофикации. На хрен все эти танки, истребители, компьютерные
системы наведения, рентгеновские лазеры. Чем все это лучше пушки
из говна? Цивилизация цивилизацией, а Файнберг, Веселкин,
Воеводов, Ромишевский, я, и все прочие -- мы остаемся наедине с
новым венцом природы, который желает стать венцом на наших
могилках. А может, цивилизация вовсе не для нас. Мы только
лепим кувшин, а хлебать из него будут другие.
Я чувствую червяг совсем рядом, я марширую вместе с ними --
я подползаю по коридору, пробираюсь по вентиляционным ходам,
просачиваюсь по щелям в перекрытиях и стенах.
Сейчас на НАШЕМ пути стоит один "теплый-влажный". Пульс его
тверд и груб, как комья земли, чуть уйдет вбок -- и неотличим от
шума тьмы. Но скоро-скоро кто был плохой, тот станет совсем
хороший. Нет ничего вкуснее сильного врага!
Нет ничего вкуснее меня. Тьфу, зараза. Еще не хватало перед
смертью стать шизофреником.
И я вижу, как бегут уже трещины в потолке, сыплется штукатурка.
У меня взмокли даже брови. Я как-то уже
отрешенно стал разглядывать окрестности и вовремя заметил два
довольно пузатых баллона, в застекленном шкафу стоят: с хлором
первый, а второй с неизвестной дрянью.
Две последние пули не себе приберег, пробил ими обе емкости.
Зашипел, поступая ко всем желающим и нежелающим бесплатный газ.
То, что текло из одного баллона было невидимым, из другого
выходил дух желтовато-серого оттенка.
Резкий запах резанул где-то во внутренностях носа.
Я использовал Стечкина-Авраамова в качестве простой болванки,
чтобы раскурочить оконное стекло. Сдернул пластиковую
занавеску, одним узлом привязал ее к батарее, другим присобачил
к себе. И шагнул за борт, если точнее вышел в окно.
Вот я уже сушусь на занавеске, на метр ниже подоконника --
неподалеку птицы летают -- я вижу их тепловые силуэты -- и я
могу стать одним из них, правда ненадолго.
Расстояния до земли разучился я бояться еще в армии, отсидев
на деревьях в общей сложности не меньше месяца.
В шахте лифта я тоже не слишком сдрейфил. Высота мне больше
нравится, чем общество грубиянов-червяг. Да и сейчас она была
смазана темнотой, а если точнее зеленоватыми сумерками.
Правда, было обстоятельство, которое могло расстроить, если бы я
уже не расстроился до самого максимума.
Спасательница-занавеска потихоньку "текла", то есть
растягивалась, собираясь вскоре лопнуть. А в лаборатории
уже принялось все падать, разбиваться, отлетать, отскакивать.
Двери, шкафы, стулья, перегородки, автоклавы, реакторы, колбы,
штативы, пробирки.
Отчитав добросовестно до семи, я чуть приподнялся, закинул в
лабораторию последнюю гранату и опять съехал вниз. Два толчка
почти наложились друг на друга, шпокнул боезаряд, а потом
сдетонировала смесь хлора, воздуха и того джинна, что
сидел во втором баллоне. Над моей головой бросились на
улицу всякие ошметки, я же досчитал до трех и поспешил в
лабораторию, чтобы больше не мучить занавеску.
Некогда модерновая лаборатория превратилась в подобие
развалившегося батальонного сортира. Завалена каким-то дерьмом,
а оно, в свою очередь, засыпано белым порошком, то ли солью, то
ли штукатуркой. Все перегородки напрочь снесло.
Какие-то кучки продолжали ворочаться и как будто проявляли
недовольство. Я решил дальше подоконника не двигаться.
Эти паршивцы могут быть везде: на этаже, на лестнице, на крыше,
на стенах. Круто я все-таки их раззадорил своими оборонными
мероприятиями.
Где-то неподалеку, аккомпанируя моим соображениям, уже
потрескивали разряды.
Кажется я ненамного облегчил свою участь. Пора писАть на
подоконнике: "Обнаружившему мои кости, просьба в ведро не
бросать".
Электрическая песня льется все ближе и ближе, для меня
исполняют, можно сказать, по заявке. И слова там, наверное,
известные: "Кто был ничем тот станет всем". А может
все правильно? Кто лучше прыгает, кусает, колет -- тот и прав,
тот более прогрессивен.
В лабораторию откуда-то из-под плинтуса стали вползать длинные
зеленые тени. Снаружи по стене прокатились и разорвались
шаровидные разряды. Это было красиво. Придется помирать...
И вдруг, заглушая треск марширующих червяг,
загребли вертолетные лопасти. Я стащил с себя шлем и замахал
им, как бешеный человек. Наверное, это было замечено,
поэтому вертолетный гул сместился ко мне и отклоненная
козырьком крыши веревочная лесенка заболталась в полуметре от
меня.
Я то ли прыгнул, то ли рухнул, но шаткую тропу в небо
ухватил. Вертолет, заполучив меня, сразу съехал в сторону, и
совершенно правильно поступил, потому что в окошке с моего
подоконника заулыбалась крюкастая морда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45