Притом именно с самозванцем и шла оживленная
переписка последние полгода. Просто в своих трагических посланиях Василий
не указывал индекса, а почтовая служба держала в уме Верхнекамышинское --
большой поселок полугородского типа с баней, бюстом Ильича в кустах
малины и мясистыми девушками, пристально следящими за переменчивой
токийской модой. А вот занюханную деревню Камышинское, куда лишь раз в
год пробивался вездеход-дерьмоход, она полностью игнорировала. Роковую
роль сыграло и то, что самозванец имел название "товарищ Еродин", которое
не слишком отличалось от имени любимого дяди -- Е. Рютина.
Наверное, разница между настоящим дядькой и самозванцем была не
слишком велика, поскольку Еродин ни в письменной, ни в устной речи ничем
не отличался от Е.Рютина. К тому же, самозванец, накормив-напоив Василия,
еще и предложил погостить. Но племянник все-таки верил, что его дядя совсем
другой. Настоящий-то Егор Рютин слыл почти что шаманом, знатоком лесных
прибамбасов. А верхнекамышинский мужик был только алкаш и балагур.
Василий избрал путь наибольшего сопротивления, хотя и рассчитывал,
что по общей сумме баллов не проиграет. Он решил двинуться в нужную
сторону по лесной тропе.
Что, может быть, жизнь надоела? Вообще нет, но именно такая --
эт-точно. Потеряем разве что ее, поганую, а приобрести можем
весь мир.
Решение подкрепилось тем, что автобус, доставивший его в
Верхнекамышинское, то ли по случаю поломки, то ли благодаря
диверсионному акту должен был поехать назад, в Батурино, минимум через три
дня.
Василий выведал дорогу у бывалых таежников. Итак, вначале вдоль
речушки Синеводки, а когда впадет она в болотистое озеро
Горькое, преодолеть его на плоту; затем дунуть через лес по
несколько заросшей дорожке. К концу второго дня будет тебе
Камышинское. Пятьдесят километров по прямой, вдвое больше по
кривой.
Нашелся и напарник, которому, как видно, было все равно куда брести.
В отличие от Василия, что по жизни своей являлся добропорядочным
семьянином, Антон числился вечным странником, бичом-интеллектуаломом.
Он вечно чего-то искал и взыскал: при коммунистах -- свободы,
при капиталистах -- равенства, при мусульманах -- христиан, при
роботах -- людей, при людях -- инопланетян. И так далее. Упорные
занятия эскапизмом привели Антона в Верхнекамышинское, где он
искал Шамбалу, или, по-нашенски, Беловодье. Искатель
познакомился с Рютиным, проговорив: "Вы не считаете, что у
животных до появления человека был гораздо более высокий уровень
жизни?"
Поскольку Антону было без особой разницы, где пробиваться в
Шамбалу, то Василий запросто сгоношил его на переход в
Камышинское. Как в лесу-то без напарника? Ведь когда спишь,
надо чтобы кто-то сидел на стреме. А то ненароком подвалит
мишка и откусит "шишку".
Несмотря на приличный рост и ширину плеч Антон показался
безобидным, да собственно таким он и был, несмотря на то, что имелся в его
биографии годичный срок отсидки. За то, что ударил своего дедушку поленом.
"Это как нахлынуло,-- объяснял Антон,-- дедушка стоял и ругал природу... а
природа, то есть пракрити, как говорят индусы, защитилась моими руками."
Следствие так и не смогло доказать, что дедушка помер вследствие удара
поленом со стороны "природы", так что внучкУ дали лишь статью за мелкое
хулиганство.
Сейчас путники пытались поджарить на костерке какую-то рыбешку,
добытую с боями в болотистом водоеме, а попутно Василий пытался выяснить
на какие собственно шиши живет Антон.
Ведь в самом деле не похож он на охотника-злодея, который убивает
вкусных зверей в темных углах дремучего леса. А на получение заработной
платы такому вечному страннику и при самой хорошей погоде не стоит
рассчитывать.
И выяснилось, что живет Антон при всей своей незлобивости за счет
женщин. Василий, который одно лихо имел от бабьего пола, страшно ему
позавидовал.
Во-первых, богомольные старушки носки вяжут Антону за христолюбие;
во-вторых, одинокие женщины бальзаковского возраста, подпевая "Аум", варят
ему варенье из розовых лепестков; в-третьих, некрасивые девушки,
притаптывая "Харе Кришна", собирают ему зернышки в дорогу. Всем
им он заменяет сыночка, что, конечно, не исключает
взаимодействия в половой сфере по картинкам из даосской книжки.
Однако Василий понял, что и в этом случае Антон входит в лоно и
выходит оттуда почти как новорожденный -- по части развития
чувств он был на уровне семимесячного эмбриона. Инфантильный
бомж хотел все время в чем-нибудь раствориться: в свободе, в
равенстве, в сознании Кришны, в природе.
В общем, женщины Антона любили, а он относился к ним по-разному. У
последней своей сожительницы он перед уходом расписал все обои каким-то
дерьмом и поссал на мультимедийный компьютер -- за то, что она
цивилизацию противопоставляла природе и неустанно пылесосила да драила
свое уютное гнездышко.
Закусив рыбкой, Антон перетянул тряпицей сальные монашьи волосы с
пробором посреди и сказал:
-- Люблю я природу, и она мне отзывается. Не причинит мне вреда ни
комарик, ни гад...
-- Гадушка,-- поправил его Василий.
-- Ни гадушка, ни волчок, ни мишка, ни клещик энцефалитный. Потому
что я источаю одне лишь вибрации любви. Я перенастраиваю даже
самых зубастых зверьков на волну мира и благорасположения.
-- Да уж твоей деревянной головушке энцефалит не помеха.-- согласился
Василий.
Общая дискуссия вдруг прекратилось, а лицо Антона слегка исказилось.
-- Живот болит.
-- Брат микробушка пошаливает,-- смиренно отозвался Василий,-- мало,
значит, ты его любишь. Вот он и обижается.
Однако Антон быстро юркнул в ближайшие кусты и после недолгого
кряхтения затих.
-- Хорошо-то как,-- спустя минуту послышался его голос.-- Стоило
пострадать маленько, зато сейчас словно воспарил. Еще Лао Цзы говорил, что
сильный понос -- это уже не понос.
Василий на секунду задумался о том, как с утра придется деревья валить
хиленьким топорком, чтобы через болотистое озерцо перебраться, а напарник
по-преимуществу будет парить, вместо того, чтобы мучить березки. Эта мысль
крепко огорчила его, и Василий принял щепоть экстраморфина.
Но вдруг Антон вылетел из кустов как перепел, лихорадочно застегивая
штаны и не имея на лице и следа благости.
-- Юноша, почему вы не спустили после себя воду?-- вежливо, но строго
спросил Василий.
-- Там чудище прется сквозь чащу! Я видел его тень -- в два раза выше
человеческого роста. Это не зверь, он не откликается на мои вибрации любви, а
на морде у него написано "люблю человечье мясо".
Василий хотел было обсмеять напарника, позабывшего о гармонии с
природой, как и в самом деле что-то стало ломиться сквозь ветки, сопя мощно
и яростно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
переписка последние полгода. Просто в своих трагических посланиях Василий
не указывал индекса, а почтовая служба держала в уме Верхнекамышинское --
большой поселок полугородского типа с баней, бюстом Ильича в кустах
малины и мясистыми девушками, пристально следящими за переменчивой
токийской модой. А вот занюханную деревню Камышинское, куда лишь раз в
год пробивался вездеход-дерьмоход, она полностью игнорировала. Роковую
роль сыграло и то, что самозванец имел название "товарищ Еродин", которое
не слишком отличалось от имени любимого дяди -- Е. Рютина.
Наверное, разница между настоящим дядькой и самозванцем была не
слишком велика, поскольку Еродин ни в письменной, ни в устной речи ничем
не отличался от Е.Рютина. К тому же, самозванец, накормив-напоив Василия,
еще и предложил погостить. Но племянник все-таки верил, что его дядя совсем
другой. Настоящий-то Егор Рютин слыл почти что шаманом, знатоком лесных
прибамбасов. А верхнекамышинский мужик был только алкаш и балагур.
Василий избрал путь наибольшего сопротивления, хотя и рассчитывал,
что по общей сумме баллов не проиграет. Он решил двинуться в нужную
сторону по лесной тропе.
Что, может быть, жизнь надоела? Вообще нет, но именно такая --
эт-точно. Потеряем разве что ее, поганую, а приобрести можем
весь мир.
Решение подкрепилось тем, что автобус, доставивший его в
Верхнекамышинское, то ли по случаю поломки, то ли благодаря
диверсионному акту должен был поехать назад, в Батурино, минимум через три
дня.
Василий выведал дорогу у бывалых таежников. Итак, вначале вдоль
речушки Синеводки, а когда впадет она в болотистое озеро
Горькое, преодолеть его на плоту; затем дунуть через лес по
несколько заросшей дорожке. К концу второго дня будет тебе
Камышинское. Пятьдесят километров по прямой, вдвое больше по
кривой.
Нашелся и напарник, которому, как видно, было все равно куда брести.
В отличие от Василия, что по жизни своей являлся добропорядочным
семьянином, Антон числился вечным странником, бичом-интеллектуаломом.
Он вечно чего-то искал и взыскал: при коммунистах -- свободы,
при капиталистах -- равенства, при мусульманах -- христиан, при
роботах -- людей, при людях -- инопланетян. И так далее. Упорные
занятия эскапизмом привели Антона в Верхнекамышинское, где он
искал Шамбалу, или, по-нашенски, Беловодье. Искатель
познакомился с Рютиным, проговорив: "Вы не считаете, что у
животных до появления человека был гораздо более высокий уровень
жизни?"
Поскольку Антону было без особой разницы, где пробиваться в
Шамбалу, то Василий запросто сгоношил его на переход в
Камышинское. Как в лесу-то без напарника? Ведь когда спишь,
надо чтобы кто-то сидел на стреме. А то ненароком подвалит
мишка и откусит "шишку".
Несмотря на приличный рост и ширину плеч Антон показался
безобидным, да собственно таким он и был, несмотря на то, что имелся в его
биографии годичный срок отсидки. За то, что ударил своего дедушку поленом.
"Это как нахлынуло,-- объяснял Антон,-- дедушка стоял и ругал природу... а
природа, то есть пракрити, как говорят индусы, защитилась моими руками."
Следствие так и не смогло доказать, что дедушка помер вследствие удара
поленом со стороны "природы", так что внучкУ дали лишь статью за мелкое
хулиганство.
Сейчас путники пытались поджарить на костерке какую-то рыбешку,
добытую с боями в болотистом водоеме, а попутно Василий пытался выяснить
на какие собственно шиши живет Антон.
Ведь в самом деле не похож он на охотника-злодея, который убивает
вкусных зверей в темных углах дремучего леса. А на получение заработной
платы такому вечному страннику и при самой хорошей погоде не стоит
рассчитывать.
И выяснилось, что живет Антон при всей своей незлобивости за счет
женщин. Василий, который одно лихо имел от бабьего пола, страшно ему
позавидовал.
Во-первых, богомольные старушки носки вяжут Антону за христолюбие;
во-вторых, одинокие женщины бальзаковского возраста, подпевая "Аум", варят
ему варенье из розовых лепестков; в-третьих, некрасивые девушки,
притаптывая "Харе Кришна", собирают ему зернышки в дорогу. Всем
им он заменяет сыночка, что, конечно, не исключает
взаимодействия в половой сфере по картинкам из даосской книжки.
Однако Василий понял, что и в этом случае Антон входит в лоно и
выходит оттуда почти как новорожденный -- по части развития
чувств он был на уровне семимесячного эмбриона. Инфантильный
бомж хотел все время в чем-нибудь раствориться: в свободе, в
равенстве, в сознании Кришны, в природе.
В общем, женщины Антона любили, а он относился к ним по-разному. У
последней своей сожительницы он перед уходом расписал все обои каким-то
дерьмом и поссал на мультимедийный компьютер -- за то, что она
цивилизацию противопоставляла природе и неустанно пылесосила да драила
свое уютное гнездышко.
Закусив рыбкой, Антон перетянул тряпицей сальные монашьи волосы с
пробором посреди и сказал:
-- Люблю я природу, и она мне отзывается. Не причинит мне вреда ни
комарик, ни гад...
-- Гадушка,-- поправил его Василий.
-- Ни гадушка, ни волчок, ни мишка, ни клещик энцефалитный. Потому
что я источаю одне лишь вибрации любви. Я перенастраиваю даже
самых зубастых зверьков на волну мира и благорасположения.
-- Да уж твоей деревянной головушке энцефалит не помеха.-- согласился
Василий.
Общая дискуссия вдруг прекратилось, а лицо Антона слегка исказилось.
-- Живот болит.
-- Брат микробушка пошаливает,-- смиренно отозвался Василий,-- мало,
значит, ты его любишь. Вот он и обижается.
Однако Антон быстро юркнул в ближайшие кусты и после недолгого
кряхтения затих.
-- Хорошо-то как,-- спустя минуту послышался его голос.-- Стоило
пострадать маленько, зато сейчас словно воспарил. Еще Лао Цзы говорил, что
сильный понос -- это уже не понос.
Василий на секунду задумался о том, как с утра придется деревья валить
хиленьким топорком, чтобы через болотистое озерцо перебраться, а напарник
по-преимуществу будет парить, вместо того, чтобы мучить березки. Эта мысль
крепко огорчила его, и Василий принял щепоть экстраморфина.
Но вдруг Антон вылетел из кустов как перепел, лихорадочно застегивая
штаны и не имея на лице и следа благости.
-- Юноша, почему вы не спустили после себя воду?-- вежливо, но строго
спросил Василий.
-- Там чудище прется сквозь чащу! Я видел его тень -- в два раза выше
человеческого роста. Это не зверь, он не откликается на мои вибрации любви, а
на морде у него написано "люблю человечье мясо".
Василий хотел было обсмеять напарника, позабывшего о гармонии с
природой, как и в самом деле что-то стало ломиться сквозь ветки, сопя мощно
и яростно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115