Довольны? Как вообще они проводят досуг?
— Ну, там есть такая комната отдыха, вроде клуба… — ответил Шаров, не поднимая головы от станка.
— Ага, вроде клуба… И что же — там бывают танцы какие-нибудь, есть радиола? Интересно, а в комнатах чисто?
Сергей довольно долго, тем же напористым и деловым тоном расспрашивал токаря, что-то записывал в книжечку, а Шаров отвечал коротко, не желая терять и полминуты рабочего времени. У Сергея был вид необыкновенно серьезный и озабоченный.
— Что это ты вдруг заинтересовался радиолой? — спросил Вадим, когда «интервью» наконец закончилось.
— Мне нужно, — быстро сказал Сергей, пряча книжечку в карман. — Двигаем дальше?
Но двинуться дальше им удалось не сразу. В этом цехе, кажется, все были друзья и знакомые Андрея. Одни здоровались с ним издалека, другие подходили и радостно трясли руку. Андрей не успевал отвечать на все рукопожатия и приветствия, не успевал знакомить старых друзей с новыми. Вадим никогда не видел Андрея таким радостно-возбужденным и общительным.
Подошел и начальник цеха — коренастый, с выбритой седой головой и очень широкими покатыми плечами. У него было молодое загорелое лицо и суровые, устало покрасневшие веки. Оглядев всех и выбрав почему-то Лагоденко, он спросил у него с шутливой строгостью:
— А скажите, молодой человек, как у вас Сырых учится?
— Хорошо учится, — ответил Лагоденко. — Не жалуемся, товарищ начальник.
— Он у нас кандидат на персональную стипендию, — добавил Сергей.
Андрей посмотрел на него удивленно:
— Ты что?
— Точно, точно, Андрюша! Не смущайся.
— Это подходяще. — Начальник цеха улыбнулся и подмигнул Андрею красным глазом. — Будь иначе, я бы его обратно у вас забрал. Пошел бы, Сырых, обратно на производство?
— Пошел бы, Николай Егорович, — сказал Андрей, тоже улыбаясь. — Да вы меня не возьмете — заучился, все забыл…
— Скажите, Николай Егорович, — решительно и деловито вступил в этот шутливый разговор Сергей, — имеются у вас рабочие, которые пошли в ваш цех из конторы, заводоуправления? Необученные новички?
— Именно в моем цехе? Нет, у меня таких нет.
— Ну хорошо, а в других цехах? Какую работу обычно предпочитают такие люди?
Сергей уже вынул свою записную книжку и приготовил перо. Начальник цеха озадаченно пожал плечами.
— Сказать трудно… На разную идут работу.
— А вот интересно: существует ли между слесарями и, допустим, токарями что-то вроде соперничества? Ну, вроде чеховского: «плотник супротив столяра»?
Лагоденко, взяв Сергея за локоть, сказал негромко:
— Слушай, брось… Не задерживай человека. Тебе на эти штуки Кузнецов ответит.
— Да, конечно, товарищ, конечно! — с готовностью закивал Кузнецов. — Пойдемте в комитет и обо всем поговорим.
Вадиму почему-то неприятно было это навязчивое любопытство Сергея, его толстая записная книжка, его самоуверенный и развязный тон, каким он одинаково легко говорил со всеми, кто попадался на пути.
Улучив минуту, когда никто не мог его слышать, Вадим сказал Сергею тихо и раздраженно:
— Что ты строишь из себя корреспондента агентства Рейтер?
— Что-о? — изумился Сергей. — Какого корреспондента? Знаешь, не учи меня!
— Как ты сам не понимаешь! Неловко же, — пробормотал Вадим.
— Я повторяю, — проговорил Сергей резко и гнусаво, своим «особым» голосом. — Не учи меня правилам хорошего тона! Я делаю то, что считаю нужным.
Кузнецов и Андрей обернулись на этот голос, и Вадим, ничего больше не сказав, отошел от Сергея.
И в комитете комсомола, где начался разговор о литературном кружке, о лекциях, которые студенты собирались прочесть для заводской молодежи, — и там Сергей продолжал назойливо, перебивая всех, засыпать Кузнецова вопросами, многие из которых вовсе не относились к делу. Кузнецов, человек обязательный и деликатный, отвечал на эти вопросы старательно, подробно. Сергей все записывал.
Андрей наконец не выдержал и сказал Сергею мягко:
— Сережа, все-таки мы не можем сидеть здесь до ночи. Давай сперва наши дела решим, а потом будешь спрашивать то, что тебе интересно.
— Пожалуйста! Разве я мешаю? Давайте решать, давайте!
— Мы сейчас вот что: пойдем в заводоуправление, — сказал Кузнецов. — Посоветуемся с нашим парторгом. Он нам, я думаю, кое-что подскажет. Я с ним о вас уже говорил.
В это время Кузнецову позвонили из инструментального цеха, сообщили, что бригада Шарова закончила всю токарную работу для цеха 5 на неделю раньше срока. Начальник цеха просил дать срочную «молнию».
Но оказалось, что художник заболел и «молнию» писать некому. Кузнецов принялся звонить по разным телефонам, кого-то просил, спорил, доказывал — все безуспешно. И тогда Вадим сказал:
— А давайте я напишу.
— Конечно, дай ему! — живо подхватил Сергей, который уже перешел с Кузнецовым на «ты». — Он тебе лучше любого художника напишет. Ему это раз плюнуть.
— Серьезно? — обрадовался Кузнецов. — Тогда напишите, если это не трудно. Понимаете, надо сейчас вывесить, пока первая смена не ушла.
И вот Вадим остался один в комнате с большим белым листом бумаги, разостланным прямо на полу. В глубине души Вадим признался себе, что ему даже не очень-то и хотелось идти в партком в одной компании с Сергеем. Он все время чувствовал раздражающую неловкость от его поведения, навязчивых разговоров, и это чувство неловкости все росло, становясь попросту невыносимым. «Нет уж, — подумал Вадим, — больше я с ним ни за какие коврижки вместе не пойду. Лагоденко-то прав был…»
Он снял пиджак, разложил на полу газету, лег на нее и обмакнул кисточку в красную тушь. Он сразу почувствовал себя легко и привычно за этим делом, которым он так часто занимался в последние пятнадцать лет — вероятно, со второго класса. Опять он художник-оформитель, старательный и безотказный, но всего-навсего оформитель… Ребята сидят сейчас в парткоме, советуются, спорят, составляют разные планы и принимают решения, а он лежит на полу и рисует буквы. Сейчас, например, он занят тем, чтобы уместить три буквы «ТСЯ» на одной строчке. Вадим усмехнулся: «Ну и что ж, зато я уже что-то делаю, а они все разговаривают. И Сережка, наверно, больше всех…»
Кузнецов просил Вадима позвонить в цех, как только «молния» будет готова. Вадим позвонил — сказали, что сейчас пришлют человека. Он перетащил «молнию» к батарее, чтобы она быстрее сохла. В дверь постучали.
— Войдите, — сказал Вадим.
Вошла молоденькая девушка, держа в руках листок бумаги.
— Товарища Кузнецова нет?
— Нет.
Девушка взглянула на сохнущую «молнию» и радостно сказала:
— А мне как раз вы нужны, а не Кузнецов! Мне сказали, что вы в редакции, но там заперто. Дело в следующем: вы Гуськова знаете? Это наш парторг. Так вот, он просил вас срочно сделать следующую карикатуру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
— Ну, там есть такая комната отдыха, вроде клуба… — ответил Шаров, не поднимая головы от станка.
— Ага, вроде клуба… И что же — там бывают танцы какие-нибудь, есть радиола? Интересно, а в комнатах чисто?
Сергей довольно долго, тем же напористым и деловым тоном расспрашивал токаря, что-то записывал в книжечку, а Шаров отвечал коротко, не желая терять и полминуты рабочего времени. У Сергея был вид необыкновенно серьезный и озабоченный.
— Что это ты вдруг заинтересовался радиолой? — спросил Вадим, когда «интервью» наконец закончилось.
— Мне нужно, — быстро сказал Сергей, пряча книжечку в карман. — Двигаем дальше?
Но двинуться дальше им удалось не сразу. В этом цехе, кажется, все были друзья и знакомые Андрея. Одни здоровались с ним издалека, другие подходили и радостно трясли руку. Андрей не успевал отвечать на все рукопожатия и приветствия, не успевал знакомить старых друзей с новыми. Вадим никогда не видел Андрея таким радостно-возбужденным и общительным.
Подошел и начальник цеха — коренастый, с выбритой седой головой и очень широкими покатыми плечами. У него было молодое загорелое лицо и суровые, устало покрасневшие веки. Оглядев всех и выбрав почему-то Лагоденко, он спросил у него с шутливой строгостью:
— А скажите, молодой человек, как у вас Сырых учится?
— Хорошо учится, — ответил Лагоденко. — Не жалуемся, товарищ начальник.
— Он у нас кандидат на персональную стипендию, — добавил Сергей.
Андрей посмотрел на него удивленно:
— Ты что?
— Точно, точно, Андрюша! Не смущайся.
— Это подходяще. — Начальник цеха улыбнулся и подмигнул Андрею красным глазом. — Будь иначе, я бы его обратно у вас забрал. Пошел бы, Сырых, обратно на производство?
— Пошел бы, Николай Егорович, — сказал Андрей, тоже улыбаясь. — Да вы меня не возьмете — заучился, все забыл…
— Скажите, Николай Егорович, — решительно и деловито вступил в этот шутливый разговор Сергей, — имеются у вас рабочие, которые пошли в ваш цех из конторы, заводоуправления? Необученные новички?
— Именно в моем цехе? Нет, у меня таких нет.
— Ну хорошо, а в других цехах? Какую работу обычно предпочитают такие люди?
Сергей уже вынул свою записную книжку и приготовил перо. Начальник цеха озадаченно пожал плечами.
— Сказать трудно… На разную идут работу.
— А вот интересно: существует ли между слесарями и, допустим, токарями что-то вроде соперничества? Ну, вроде чеховского: «плотник супротив столяра»?
Лагоденко, взяв Сергея за локоть, сказал негромко:
— Слушай, брось… Не задерживай человека. Тебе на эти штуки Кузнецов ответит.
— Да, конечно, товарищ, конечно! — с готовностью закивал Кузнецов. — Пойдемте в комитет и обо всем поговорим.
Вадиму почему-то неприятно было это навязчивое любопытство Сергея, его толстая записная книжка, его самоуверенный и развязный тон, каким он одинаково легко говорил со всеми, кто попадался на пути.
Улучив минуту, когда никто не мог его слышать, Вадим сказал Сергею тихо и раздраженно:
— Что ты строишь из себя корреспондента агентства Рейтер?
— Что-о? — изумился Сергей. — Какого корреспондента? Знаешь, не учи меня!
— Как ты сам не понимаешь! Неловко же, — пробормотал Вадим.
— Я повторяю, — проговорил Сергей резко и гнусаво, своим «особым» голосом. — Не учи меня правилам хорошего тона! Я делаю то, что считаю нужным.
Кузнецов и Андрей обернулись на этот голос, и Вадим, ничего больше не сказав, отошел от Сергея.
И в комитете комсомола, где начался разговор о литературном кружке, о лекциях, которые студенты собирались прочесть для заводской молодежи, — и там Сергей продолжал назойливо, перебивая всех, засыпать Кузнецова вопросами, многие из которых вовсе не относились к делу. Кузнецов, человек обязательный и деликатный, отвечал на эти вопросы старательно, подробно. Сергей все записывал.
Андрей наконец не выдержал и сказал Сергею мягко:
— Сережа, все-таки мы не можем сидеть здесь до ночи. Давай сперва наши дела решим, а потом будешь спрашивать то, что тебе интересно.
— Пожалуйста! Разве я мешаю? Давайте решать, давайте!
— Мы сейчас вот что: пойдем в заводоуправление, — сказал Кузнецов. — Посоветуемся с нашим парторгом. Он нам, я думаю, кое-что подскажет. Я с ним о вас уже говорил.
В это время Кузнецову позвонили из инструментального цеха, сообщили, что бригада Шарова закончила всю токарную работу для цеха 5 на неделю раньше срока. Начальник цеха просил дать срочную «молнию».
Но оказалось, что художник заболел и «молнию» писать некому. Кузнецов принялся звонить по разным телефонам, кого-то просил, спорил, доказывал — все безуспешно. И тогда Вадим сказал:
— А давайте я напишу.
— Конечно, дай ему! — живо подхватил Сергей, который уже перешел с Кузнецовым на «ты». — Он тебе лучше любого художника напишет. Ему это раз плюнуть.
— Серьезно? — обрадовался Кузнецов. — Тогда напишите, если это не трудно. Понимаете, надо сейчас вывесить, пока первая смена не ушла.
И вот Вадим остался один в комнате с большим белым листом бумаги, разостланным прямо на полу. В глубине души Вадим признался себе, что ему даже не очень-то и хотелось идти в партком в одной компании с Сергеем. Он все время чувствовал раздражающую неловкость от его поведения, навязчивых разговоров, и это чувство неловкости все росло, становясь попросту невыносимым. «Нет уж, — подумал Вадим, — больше я с ним ни за какие коврижки вместе не пойду. Лагоденко-то прав был…»
Он снял пиджак, разложил на полу газету, лег на нее и обмакнул кисточку в красную тушь. Он сразу почувствовал себя легко и привычно за этим делом, которым он так часто занимался в последние пятнадцать лет — вероятно, со второго класса. Опять он художник-оформитель, старательный и безотказный, но всего-навсего оформитель… Ребята сидят сейчас в парткоме, советуются, спорят, составляют разные планы и принимают решения, а он лежит на полу и рисует буквы. Сейчас, например, он занят тем, чтобы уместить три буквы «ТСЯ» на одной строчке. Вадим усмехнулся: «Ну и что ж, зато я уже что-то делаю, а они все разговаривают. И Сережка, наверно, больше всех…»
Кузнецов просил Вадима позвонить в цех, как только «молния» будет готова. Вадим позвонил — сказали, что сейчас пришлют человека. Он перетащил «молнию» к батарее, чтобы она быстрее сохла. В дверь постучали.
— Войдите, — сказал Вадим.
Вошла молоденькая девушка, держа в руках листок бумаги.
— Товарища Кузнецова нет?
— Нет.
Девушка взглянула на сохнущую «молнию» и радостно сказала:
— А мне как раз вы нужны, а не Кузнецов! Мне сказали, что вы в редакции, но там заперто. Дело в следующем: вы Гуськова знаете? Это наш парторг. Так вот, он просил вас срочно сделать следующую карикатуру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115