Теперь она пошла еще дальше. Она
вообще не отвечает. Она сказала, что все кончено. Она ни-
когда не хотела отличаться от обычных людей, а теперь она
хочет быть подобной им, как сможет. Это наша первая серьез-
ная ссора. Она закончила тем, что сказала, что ненавидит
всех нас, и что сама мысль о нас... Впрочем, все это сейчас
абсолютно неважно. Она стремиться к Аллану столь сильно,
что отмахивается от всего, мешающего ей. Я... Я никогда не
знал, что можно так сильно любить. Она так ослеплена, что
не думает о последствиях. Я не знаю, что нам делать.
- Как ты думаешь, сможет ли она жить, как обычный
человек? Или это уже слишком трудно? - Спросил дядя Аксель.
- Мы думали об этом, конечно, - сказал я в ответ. -
Она может отказаться отвечать. Она так и делает сейчас, ну,
как кто-нибудь может отказаться говорить... Но продолжать
так?.. Это все равно, что дать обет молчания на всю жизнь.
Я думаю, что она не сможет стать обычной и забыть все. Мы
все не верим в такую возможность. Майкл говорил ей, что все
равно это то же самое, как идти замуж за однорукого. И это
просто невозможно, это нельзя сдержать в себе.
Дядя Аксель погрузился в раздумье.
- Вы убеждены, что она сильно увлечена этим Алланом? -
Спросил он.
- Она вне себя. Она ни о чем больше не думает, - отве-
тил я. - Прежде, чем она прекратила отвечать, все ее мысли
были полны этим Алланом.
Дядя Аксель вновь неодобрительно покачал головой:
- Женщины склонны считать, что они любят, когда им
просто хочется замуж. Они чувствуют, что такое оправдание
поддерживает их самолюбие. В этом нет ничего плохого,
большинство из них всю жизнь сохраняют эту иллюзию, но жен-
щина, которая действительно любит, это совсем другое дело.
Она живет в мире, где все старые представления изменяются.
Она слепа, у нее только одна боль, все остальные вопросы ее
не интересуют. Она пожертвует всем, включая и саму себя,
ради своей любви. Для нее это вполне логично, для других
это выглядит безумством, а для общества это опасно. А когда
у нее возникает чувство вины, и она хочет искупить эту
вину, тогда это особенно опасно... - Он вновь замолчал и
потом добавил. - Это слишком опасно, Дэви. Угрызения
совести... Самоотречение... Самопожертвование... Стремление
к очищению - все давит на нее. Сознание тяжести, желание
получить помощь, стремление, чтобы кто-то разделил с ней
ношу... Раньше или позже... Я опасаюсь, Дэви... Рань... -
Он замолчал на полуслове.
Я тоже так считал.
- Но что же мы можем сделать? - Беспомощно спросил я.
Он серьезно посмотрел на меня:
- Готовы ли вы действовать? Один из вас ступил на
путь, который угрожает жизни всех восьми. Возможно, не
осознавая этого, что не уменьшает серьезности ситуации.
Даже если она захочет сохранить верность вам, она рискует
всеми вами - достаточно лишь нескольких слов во сне. Имеет
ли она право создавать постоянную угрозу вашим жизням толь-
ко потому, что хочет жить с этим человеком?
Я колебался.
- Если подходить с этой точки зрения... - Начал я.
- Только так и нужно подходить. Имеет ли она на это
право?
- Мы пытались отговорить ее, - я пробовал уклониться
от ответа.
- И неудачно. Что же теперь? Вы так и будете сидеть,
сложа руки, и ждать дня, когда она вас предаст, когда она
проговорится и погубит всех вас?
- Не знаю, - все, что я мог сказать ему.
- Послушай, - сказал дядя Аксель, - я знаю человека,
который спасся в лодке с несколькими моряками после кораб-
лекрушения. У них было немного пищи и очень мало воды. Один
из них пил морскую воду и сошел с ума. Он пытался перевер-
нуть лодку, тогда бы они все утонули. Он был угрозой для
всех. В конце концов, они выбросили его за борт, и в ре-
зультате всем троим стало достаточно пищи и воды до берега.
Если бы они этого не сделали, то погибли бы все.
Я покачал головой.
- Нет, - решительно сказал я, - мы не можем этого
сделать.
Он продолжал настойчиво глядеть на меня.
- Это не слишком уютный мир для всех, в особенности
для тех, кто отличается от других, - сказал он. - Я помню
описание дурных земель, сделанное Мортеном. Он писал: "Зем-
ля, снизу синяя, в диких разрывинах, будто удары ножей, вы-
лезающих из потрескавшихся камневоротов - в центре неба;
мир зазубрин над страшным натиском свисающих глыб, где нет
линий без бешенства! В таком мире нельзя выжить, в нем нет
места слабому". Может, вы не хотите выжить?
- Не поэтому, - сказал я. - Если бы речь шла об
Аллане, мы бы говорили иначе. Если бы нужно было выбросить
его за борт, мы бы сделали это. Но ты имеешь в виду Энн, и
мы не можем сделать этого - не потому, что она девушка, то
же самое было бы верно для любого из нас. Мы для этого
слишком близки к ней. Я гораздо ближе к ней и остальным
нашим, чем к собственным сестрам. Это трудно об_яснить, - я
прервал себя, стараясь понять, как об_яснить ему, чем мы
являемся друг для друга. Это невозможно было выразить
словами. И я только смог не очень убедительно сказать:
- Это было бы не просто убийство, дядя Аксель. Это
было бы гораздо хуже, все равно, что отрубить часть себя...
Мы не можем...
- Значит, над вашими головами повиснет меч, - сказал
он. - Вспомни, что писал Банев в той книжке: "Новому чело-
вечеству, как и женщине, не прощается минута оплошности,
когда первый встречный авантюрист может совершить над ним
насилие".
- Я знаю, - с несчастным видом согласился я, - но все
же выхода нет. Меч внутри нас еще хуже.
..........
Я даже не смог обсудить это предложение с остальными,
опасаясь, что Энн сможет уловить наши мысли, но я твердо
знал, каким бы было их решение. Я знал, что дядя Аксель
предложил единственно возможное решение, но я знал также,
что выполнить его невозможно.
Энн больше ничего не передавала, мы не улавливали даже
тени ее мыслей, но не могла ли она передавать, или просто
не хотела, этого мы не знали. От Рэчел, ее сестры, мы
знали, что Энн отзывается только на слова и во всех отноше-
ниях ведет себя как нормальный человек, но это все же не
давало нам возможности свободно обмениваться мыслями. В
последующие недели Энн продолжала молчать, так что можно
было поверить, что она отбросила свое отличие и стала
"нормальной". Вскоре она и Аллан переселились в дом,
который построил для них отец на краю своих владений. Раз-
давались намеки, что она могла бы найти жениха и получше,
но вообще свадьба вызвала мало комментариев.
В следующие несколько месяцев мы редко слышали о ней.
Она не одобряла посещений своей сестры, как будто хотела
оборвать и эту последнюю связь с нами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
вообще не отвечает. Она сказала, что все кончено. Она ни-
когда не хотела отличаться от обычных людей, а теперь она
хочет быть подобной им, как сможет. Это наша первая серьез-
ная ссора. Она закончила тем, что сказала, что ненавидит
всех нас, и что сама мысль о нас... Впрочем, все это сейчас
абсолютно неважно. Она стремиться к Аллану столь сильно,
что отмахивается от всего, мешающего ей. Я... Я никогда не
знал, что можно так сильно любить. Она так ослеплена, что
не думает о последствиях. Я не знаю, что нам делать.
- Как ты думаешь, сможет ли она жить, как обычный
человек? Или это уже слишком трудно? - Спросил дядя Аксель.
- Мы думали об этом, конечно, - сказал я в ответ. -
Она может отказаться отвечать. Она так и делает сейчас, ну,
как кто-нибудь может отказаться говорить... Но продолжать
так?.. Это все равно, что дать обет молчания на всю жизнь.
Я думаю, что она не сможет стать обычной и забыть все. Мы
все не верим в такую возможность. Майкл говорил ей, что все
равно это то же самое, как идти замуж за однорукого. И это
просто невозможно, это нельзя сдержать в себе.
Дядя Аксель погрузился в раздумье.
- Вы убеждены, что она сильно увлечена этим Алланом? -
Спросил он.
- Она вне себя. Она ни о чем больше не думает, - отве-
тил я. - Прежде, чем она прекратила отвечать, все ее мысли
были полны этим Алланом.
Дядя Аксель вновь неодобрительно покачал головой:
- Женщины склонны считать, что они любят, когда им
просто хочется замуж. Они чувствуют, что такое оправдание
поддерживает их самолюбие. В этом нет ничего плохого,
большинство из них всю жизнь сохраняют эту иллюзию, но жен-
щина, которая действительно любит, это совсем другое дело.
Она живет в мире, где все старые представления изменяются.
Она слепа, у нее только одна боль, все остальные вопросы ее
не интересуют. Она пожертвует всем, включая и саму себя,
ради своей любви. Для нее это вполне логично, для других
это выглядит безумством, а для общества это опасно. А когда
у нее возникает чувство вины, и она хочет искупить эту
вину, тогда это особенно опасно... - Он вновь замолчал и
потом добавил. - Это слишком опасно, Дэви. Угрызения
совести... Самоотречение... Самопожертвование... Стремление
к очищению - все давит на нее. Сознание тяжести, желание
получить помощь, стремление, чтобы кто-то разделил с ней
ношу... Раньше или позже... Я опасаюсь, Дэви... Рань... -
Он замолчал на полуслове.
Я тоже так считал.
- Но что же мы можем сделать? - Беспомощно спросил я.
Он серьезно посмотрел на меня:
- Готовы ли вы действовать? Один из вас ступил на
путь, который угрожает жизни всех восьми. Возможно, не
осознавая этого, что не уменьшает серьезности ситуации.
Даже если она захочет сохранить верность вам, она рискует
всеми вами - достаточно лишь нескольких слов во сне. Имеет
ли она право создавать постоянную угрозу вашим жизням толь-
ко потому, что хочет жить с этим человеком?
Я колебался.
- Если подходить с этой точки зрения... - Начал я.
- Только так и нужно подходить. Имеет ли она на это
право?
- Мы пытались отговорить ее, - я пробовал уклониться
от ответа.
- И неудачно. Что же теперь? Вы так и будете сидеть,
сложа руки, и ждать дня, когда она вас предаст, когда она
проговорится и погубит всех вас?
- Не знаю, - все, что я мог сказать ему.
- Послушай, - сказал дядя Аксель, - я знаю человека,
который спасся в лодке с несколькими моряками после кораб-
лекрушения. У них было немного пищи и очень мало воды. Один
из них пил морскую воду и сошел с ума. Он пытался перевер-
нуть лодку, тогда бы они все утонули. Он был угрозой для
всех. В конце концов, они выбросили его за борт, и в ре-
зультате всем троим стало достаточно пищи и воды до берега.
Если бы они этого не сделали, то погибли бы все.
Я покачал головой.
- Нет, - решительно сказал я, - мы не можем этого
сделать.
Он продолжал настойчиво глядеть на меня.
- Это не слишком уютный мир для всех, в особенности
для тех, кто отличается от других, - сказал он. - Я помню
описание дурных земель, сделанное Мортеном. Он писал: "Зем-
ля, снизу синяя, в диких разрывинах, будто удары ножей, вы-
лезающих из потрескавшихся камневоротов - в центре неба;
мир зазубрин над страшным натиском свисающих глыб, где нет
линий без бешенства! В таком мире нельзя выжить, в нем нет
места слабому". Может, вы не хотите выжить?
- Не поэтому, - сказал я. - Если бы речь шла об
Аллане, мы бы говорили иначе. Если бы нужно было выбросить
его за борт, мы бы сделали это. Но ты имеешь в виду Энн, и
мы не можем сделать этого - не потому, что она девушка, то
же самое было бы верно для любого из нас. Мы для этого
слишком близки к ней. Я гораздо ближе к ней и остальным
нашим, чем к собственным сестрам. Это трудно об_яснить, - я
прервал себя, стараясь понять, как об_яснить ему, чем мы
являемся друг для друга. Это невозможно было выразить
словами. И я только смог не очень убедительно сказать:
- Это было бы не просто убийство, дядя Аксель. Это
было бы гораздо хуже, все равно, что отрубить часть себя...
Мы не можем...
- Значит, над вашими головами повиснет меч, - сказал
он. - Вспомни, что писал Банев в той книжке: "Новому чело-
вечеству, как и женщине, не прощается минута оплошности,
когда первый встречный авантюрист может совершить над ним
насилие".
- Я знаю, - с несчастным видом согласился я, - но все
же выхода нет. Меч внутри нас еще хуже.
..........
Я даже не смог обсудить это предложение с остальными,
опасаясь, что Энн сможет уловить наши мысли, но я твердо
знал, каким бы было их решение. Я знал, что дядя Аксель
предложил единственно возможное решение, но я знал также,
что выполнить его невозможно.
Энн больше ничего не передавала, мы не улавливали даже
тени ее мыслей, но не могла ли она передавать, или просто
не хотела, этого мы не знали. От Рэчел, ее сестры, мы
знали, что Энн отзывается только на слова и во всех отноше-
ниях ведет себя как нормальный человек, но это все же не
давало нам возможности свободно обмениваться мыслями. В
последующие недели Энн продолжала молчать, так что можно
было поверить, что она отбросила свое отличие и стала
"нормальной". Вскоре она и Аллан переселились в дом,
который построил для них отец на краю своих владений. Раз-
давались намеки, что она могла бы найти жениха и получше,
но вообще свадьба вызвала мало комментариев.
В следующие несколько месяцев мы редко слышали о ней.
Она не одобряла посещений своей сестры, как будто хотела
оборвать и эту последнюю связь с нами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65