— Сейчас ты не спишь, детка.
— Я много о чем успела передумать до твоего возвращения.
— И о чем же, если не секрет?
— Обо всем. И ни о чем. Потом опять обо всем. Может, ты сможешь мне помочь?
— Только попроси.
— Нет. Я этого никогда не сделаю, — тяжело вздохнула она, задержала дыхание и медленно-медленно выдохнула. И когда она повернулась и снова поглядела на меня, в глазах ее было совершенно другое выражение. — Это ведь ты уложил меня в кровать.
— Кто-то должен был сделать это. — Суть внезапной перемены ускользала от меня, и мне никак не удавалось понять, в чем же тут дело. Я выудил из кармана одинокую сигарету и закурил. — Насчет вчерашнего вечера...
— Не было никакого вчерашнего вечера, — проговорила она. — Все начинается сейчас, с этой самой минуты.
— Я ценю это, котенок. Мне удалось замести все следы. Только ты осталась.
— И тебе придется убрать меня?
— Не-а. Женщин надо целовать, а не убивать.
— Ты такой сексуальный. — Она снова попыталась увести разговор в другую сторону.
— Черт, я измотан, весь в поту и в пыли.
— Ты что, душ не принимаешь?
— Принимаю, только вот горячая вода кончилась.
— Насколько я понимаю, холодная вода угнетающе действует на мужскую физиологию.
— Кто-то ввел тебя в заблуждение, куколка моя. Это касается только небольшого числа мужчин, да и то не всегда. А я — просто скала!
— Правда?
— Нет, вру, — улыбнулся я, — но если мы будем продолжать в том же духе, то я непременно приду в возбуждение.
— Фу, какой ты циничный!
— И грязный!
— Тогда пошли примем душ, — предложила она.
От неожиданности я обжегся сигаретой, бросил ее на пол и растоптал каблуком. На старой широкой сосновой доске осталась черная отметина.
— Извини, детка, я, конечно, ублюдок, но слово это просто означает «незаконнорожденный». Я не подлец.
— Даже не думай сражаться со мной, Догерон. Я же говорю — я много думала. Мне не нужны эти дурацкие сны, и я хочу от них избавиться.
— Но я ведь не доктор!
— Доктора ничем не смогли мне помочь. Раздевайся давай!
— Нет.
Но она все же оказалась со мною в душе, гладко-гладкая, как любил говаривать Эрли. Вся в мыльной пене, она повернулась ко мне спиной, чтобы я мог погладить ее со всех сторон, и я водил мыльными пальцами по всему ее стройному телу, по каждой выпуклости и каждой ложбинке, и она смеялась, захлебываясь под струями воды.
— А теперь поцелуй меня, Дог. По-настоящему.
И я поцеловал ее. Долго, сладко, взасос, крепко прижав к себе ее голое тело.
— У тебя не стоит, — с укором оглядела она меня.
— Думаю, нам это не понадобится.
— И вправду, о чем это я?
— О?
— Могу чем угодно поклясться, что ты способен сделать это мягко.
— Хрена с два. Слушай, вырубай воду, давай обсохнем немного.
— Трусишка!
— Просто старый, — признался я. — Парни не обрастают жиром, как вы, девчонки.
Ее руки обняли меня, и возраст перестал означать вереницу прожитых лет и превратился в далекое далеко.
— Полегче, юная леди, — сказал я.
— Здорово, — мечтательно вздохнула она, закрыла кран и сделала шаг назад, чтобы получше разглядеть меня. — Да у тебя больше, чем в Британском музее!
— Спасибо, малышка. — Я бросил ей полотенце и выбрался из душа.
Но остановить ее не представлялось никакой возможности. Она провела кончиками пальцев по моей спине и развернула меня к себе, пока я пытался вытереться. Она глядела на меня снизу вверх, губы мягкие, влажные, зовущие, груди набухли и призывно топорщились в мою сторону, предлагая себя, в глазах — сумасшедшие искорки. И на этот раз, когда Шейла протянула ко мне руку, в ее прикосновении почувствовалась такая сила и решительность, что мне захотелось кинуться на нее здесь и сейчас. Но нельзя было забывать, что на мою долю выпала роль доктора, и это ее последний шанс поправиться.
Пальцы ее властно сжались.
— Я стараюсь, — сказал я.
— Плохо стараешься. Старайся лучше.
И вот настал тот самый момент.
— Куда ты хочешь, детка?
У нее было такое выражение лица, будто кто-то окатил ее из ведра ледянющей водой, но тут же на смену ему пришло то, другое, в котором я никак не мог разобраться: внутренняя решимость довести дело до конца.
Ты можешь ненавидеть зубных врачей. Ты можешь до чертиков бояться их. Но когда у тебя болит зуб, ты все равно идешь к дантисту. И на поверку все оказывается не так уж и страшно. И ты больше не боишься, и ненависть тоже куда-то пропала. Неужели все настолько просто?
— Ты что, никогда раньше не была с парнем в душе? — спросил я.
— Только с Кроссом. Три раза.
— И что случилось? — Я отбросил полотенце и потянулся за маленьким флакончиком дезодоранта. Я брызгал подмышки и задницу до тех пор, пока окончательно не замерз, потом закрыл колпачок, облился до кучи одеколоном, и теперь пахло от меня просто восхитительно. Розарий, а не мужик. В Европе такого не было, там девицы пришивали к одежде подмышечники против пота. И им никогда не приходило в голову осветлить свои пуськи.
— Мерзкий ты урод, — сморщила она носик.
Я понял, что напал на правильный путь.
— Ты сколько лет замужем?
— Слишком долго.
— Это не ответ. — У меня остались всего одни шорты, и я уже собрался натянуть их.
— Не делай этого, — попросила она меня.
— Малыш...
— Я знаю, Дог.
— Что знаешь?
— Знаю, что ты знаешь. Про меня. По лицу вижу.
— Пытаюсь вести себя профессионально, сладкая моя.
— Угу. — На этот раз она улыбнулась от всей души.
Шейла сбросила полотенце, и перед моим взором предстало прекрасное обнаженное тело — одно из тех, о которых пишут в книгах, с большой пышной грудью и черным треугольничком внизу, скрывающим вход в пещеру порока, а вот и тропинка, мокрая и скользкая, нежная и призывная, которая ведет прямо в эту пещерку.
— Я хорошенькая? — вопросительно поглядела на меня Шейла.
— Восхитительная, — пробежался я по ней взглядом.
— А поточнее?
Я прикрыл свое взбунтовавшееся хозяйство шортами и натянул майку.
— Пошла на хрен.
— Почему бы и нет?
Я взглянул на нее и увидел, что все ее тело дрожит, каждый мускул напрягся, словно завязался в узел, живот подтянулся, но глаза говорили совсем другое, совершенно противоположное, в них не было ни страха, ни сожаления, и я взял ее за руку и повел в темную спальню, где с прежних времен сохранилась огромная кровать, скинул с себя тряпки, и теперь только кожа касалась кожи. Я перекатился на нее, дал ей почувствовать все свое тело, подержал ее в объятиях, ожидая, когда придет на помощь ментальный наркоз.
Ей не пришлось объяснять мне. Я и так видел все по ее глазам. Она была права, когда сказала, что я знаю. Часы превратились в минуты, а минуты — в секунды, и все, что так долго угнетало ее, все, с чем ей приходилось жить все эти годы, все, что ей стоило выкинуть на помойку много лет тому назад, я превратил в одну прекрасную ночь любви и восторга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105