Не вздумает ли теперь сентиментальный пират задержать его силой просто для того, чтобы наяву осуществить свои мечты? Положение было, однако, слишком деликатным, чтобы Холкро мог предпринять что-нибудь для исправления своей оплошности, и поэтому он только с чувством пожал Бансу руку и воскликнул «увы!», вложил в это междометие весь пафос, на какой был способен. Банс тотчас же понял его.
— Вы правы, мой друг, — ответил он, — все это лишь праздные мечты о счастье, и незадачливому Алтамонту остается только оказать последнюю услугу товарищу, с которым он вынужден расстаться навеки. Я решил отправить вас и обеих девушек на берег под охраной Флетчера; итак, позовите молодых леди, и пусть они уезжают, пока в меня или еще в кого-либо на корабле не вселился дьявол. Вы передадите мое письмо отцам города, подкрепите мое послание собственным красноречием и доведете до их сведения, что если они тронут хоть один волос на голове Кливленда, им придется иметь дело с самим чертом и попробовать кое-чего похуже горячей смолы.
При столь непредвиденном окончании всех разглагольствований пирата Холкро почувствовал в душе немалое облегчение; он скатился, перескакивая через несколько ступенек, по трапу, постучался в каюту и едва смог найти подходящие слова, чтобы передать девушкам решение Банса. Услышав столь неожиданную и радостную весть, сестры тотчас же закутались в плащи, и, так как шлюпка была уже приготовлена для спуска, поспешили на палубу; только тут они, к ужасу своему, узнали, что отец их остается на борту пиратского судна.
— Тогда мы тоже останемся с ним, что бы нам ни угрожало! — воскликнула Минна. — Быть может, наше присутствие будет нужно ему хотя бы на одно мгновение. Мы хотим жить и умереть с ним вместе!
— Мы скорее сумеем помочь ему, — возразила Бренда, которая лучше сестры сознавала их положение, — убеждая правителей Керкуолла согласиться на требования этих джентльменов.
— О ангел красоты, твоими устами глаголет сама мудрость! — воскликнул Банс. — А теперь исчезайте скорее! Черт меня подери, а то дело становится похожим на зажженный фитиль в крюйт-камере. Если вы скажете еще только слово, разрази меня гром, я уже не найду в себе силы расстаться с вами.
— Уезжайте, ради всего святого, уезжайте, дети мои, — сказал Магнус. — Я в руках Всевышнего, и, когда вас тут не будет, о себе я не стану тревожиться. Но, пока я жив, я не перестану думать и утверждать, что этот благородный джентльмен достоин иной, лучшей участи, чем та, что выпала на его долю. Ступайте же, ступайте, уезжайте отсюда, — прибавил он, ибо девушки все еще медлили, не находя в себе мужества покинуть его.
— Пожалуйста, только без прощальных поцелуев, — заявил Банс, — а то мне станет завидно, и я потребую свою долю. Живо в шлюпку! .. Или нет, погодите минутку. — Тут он отвел троих пленников в сторону. — Флетчер, — продолжал он, — отвечает мне за гребцов и проводит вас в город, но как поручиться за самого Флетчера — не знаю, разве что вручив мистеру Холкро вот этого маленького защитника.
Банс протянул поэту небольшой двуствольный пистолет, прибавив, что он заряжен на оба ствола.
Минна заметила, как дрожала рука поэта, когда он протянул ее за оружием.
— Дайте его мне, сэр, — сказала она, беря пистолет из рук пирата, — и будьте уверены, что я сумею защитить сестру и себя.
— Браво! Браво! — закричал Банс. — Вот это слова женщины, достойной Кливленда, короля корсаров!
— Кливленда! — повторила Минна. — Вы, значит, знаете Кливленда? Вот уже второй раз вы упоминаете его имя.
— Знаю ли я его? — воскликнул Банс. — Да на всем свете нет человека, который знал бы лучше, нежели я, самого благородного, самого отважного молодца, гулявшего когда-либо между форштевнем и кормой! Когда он благополучно вырвется из оков — а это, по милости неба, должно совершиться в самом ближайшем будущем, — я уверен, что вы пожалуете к нам на борт и будете королевой всех морей, по которым мы плаваем. А теперь у вас имеется этот маленький защитник; надеюсь, вы знаете, как с ним обращаться? Если Флетчер поведет себя дерзко, вам следует только нажать на эту железку большим пальцем, вот так; а если он станет упорствовать, так вы только согните свой прелестный указательный пальчик вот таким образом, и я потеряю самого преданного товарища, которого когда-либо имел моряк… Хотя к черту этого пса! Он заслужит смерть, если только посмеет ослушаться моих приказаний! А теперь — в шлюпку… Но погодите еще — один поцелуй, ради друга моего, Кливленда.
Бренда, напуганная до полусмерти, не посмела оттолкнуть Банса, но Минна, отступив на шаг и окинув его презрительным взглядом, протянула ему руку для поцелуя. Банс засмеялся, однако с театральной аффектацией поцеловал предложенную ему в замену уст прекрасную руку. Наконец обе сестры и Клод Холкро спустились в шлюпку, и она отвалила под командой Флетчера.
Банс остался стоять на шканцах, где произнес, в духе прежней своей профессии, следующую тираду:
— Не знаю, что сказали бы мои товарищи в Порт-Рояле или на острове Провиденс, если бы услышали о моем сегодняшнем подвиге! Уж наверное, назвали бы меня мягкотелой тряпкой, простофилей, ослом! Ну что же, и пусть их! Я натворил столько зла, что есть над чем задуматься. А потом, можно же человеку совершить хоть одно доброе дело — ведь это такая редкая вещь и приводит в такое хорошее настроение!
Затем, повернувшись к Магнусу, он продолжал:
— Ну и славные же девки твои дочки, клянусь! .. Старшая снискала бы себе настоящую славу на лондонских подмостках. С каким решительным видом схватила она оружие! Что за жест! Порази меня гром, если театр не рухнул бы от рукоплесканий! А как она, дрянь этакая, сыграла бы Роксалану! (В пылу азарта Банс, подобно куму Санчо, Томасу Сесиалю, склонен был пускать в ход любое выразительное словцо, какое только приходило ему в голову, не всегда заботясь о его точном смысле.) — Да я отдал бы свою долю в первой же добыче, лишь бы услышать, как она продекламирует:
Прочь, удались, здесь буря разразится,
В прах обратит тебя мое дыханье,
И в гневе я безумье превзойду!
А та, другая, нежная, робкая, маленькая, дрожащая, как хорошо произнесла бы она в роли Статиры:
Так речь его сладка, так нежен вид,
Так пылко, так изящно он клянется,
Что даже быть обманутой им — счастье!
Какие пьесы могли бы мы сыграть! Ну и олух же я, что не подумал об этом, прежде чем отослать их на берег.
Я был бы Александром, Клод Холкро — Лисимахом, а престарелый джентльмен на худой конец сыграл бы и Клита. Да, я был просто глупцом, что не сообразил этого раньше.
Многое в этой тираде могло бы оказаться не совсем по вкусу юдаллеру, но, по правде говоря, он не обращал на слова Банса ни малейшего внимания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162
— Вы правы, мой друг, — ответил он, — все это лишь праздные мечты о счастье, и незадачливому Алтамонту остается только оказать последнюю услугу товарищу, с которым он вынужден расстаться навеки. Я решил отправить вас и обеих девушек на берег под охраной Флетчера; итак, позовите молодых леди, и пусть они уезжают, пока в меня или еще в кого-либо на корабле не вселился дьявол. Вы передадите мое письмо отцам города, подкрепите мое послание собственным красноречием и доведете до их сведения, что если они тронут хоть один волос на голове Кливленда, им придется иметь дело с самим чертом и попробовать кое-чего похуже горячей смолы.
При столь непредвиденном окончании всех разглагольствований пирата Холкро почувствовал в душе немалое облегчение; он скатился, перескакивая через несколько ступенек, по трапу, постучался в каюту и едва смог найти подходящие слова, чтобы передать девушкам решение Банса. Услышав столь неожиданную и радостную весть, сестры тотчас же закутались в плащи, и, так как шлюпка была уже приготовлена для спуска, поспешили на палубу; только тут они, к ужасу своему, узнали, что отец их остается на борту пиратского судна.
— Тогда мы тоже останемся с ним, что бы нам ни угрожало! — воскликнула Минна. — Быть может, наше присутствие будет нужно ему хотя бы на одно мгновение. Мы хотим жить и умереть с ним вместе!
— Мы скорее сумеем помочь ему, — возразила Бренда, которая лучше сестры сознавала их положение, — убеждая правителей Керкуолла согласиться на требования этих джентльменов.
— О ангел красоты, твоими устами глаголет сама мудрость! — воскликнул Банс. — А теперь исчезайте скорее! Черт меня подери, а то дело становится похожим на зажженный фитиль в крюйт-камере. Если вы скажете еще только слово, разрази меня гром, я уже не найду в себе силы расстаться с вами.
— Уезжайте, ради всего святого, уезжайте, дети мои, — сказал Магнус. — Я в руках Всевышнего, и, когда вас тут не будет, о себе я не стану тревожиться. Но, пока я жив, я не перестану думать и утверждать, что этот благородный джентльмен достоин иной, лучшей участи, чем та, что выпала на его долю. Ступайте же, ступайте, уезжайте отсюда, — прибавил он, ибо девушки все еще медлили, не находя в себе мужества покинуть его.
— Пожалуйста, только без прощальных поцелуев, — заявил Банс, — а то мне станет завидно, и я потребую свою долю. Живо в шлюпку! .. Или нет, погодите минутку. — Тут он отвел троих пленников в сторону. — Флетчер, — продолжал он, — отвечает мне за гребцов и проводит вас в город, но как поручиться за самого Флетчера — не знаю, разве что вручив мистеру Холкро вот этого маленького защитника.
Банс протянул поэту небольшой двуствольный пистолет, прибавив, что он заряжен на оба ствола.
Минна заметила, как дрожала рука поэта, когда он протянул ее за оружием.
— Дайте его мне, сэр, — сказала она, беря пистолет из рук пирата, — и будьте уверены, что я сумею защитить сестру и себя.
— Браво! Браво! — закричал Банс. — Вот это слова женщины, достойной Кливленда, короля корсаров!
— Кливленда! — повторила Минна. — Вы, значит, знаете Кливленда? Вот уже второй раз вы упоминаете его имя.
— Знаю ли я его? — воскликнул Банс. — Да на всем свете нет человека, который знал бы лучше, нежели я, самого благородного, самого отважного молодца, гулявшего когда-либо между форштевнем и кормой! Когда он благополучно вырвется из оков — а это, по милости неба, должно совершиться в самом ближайшем будущем, — я уверен, что вы пожалуете к нам на борт и будете королевой всех морей, по которым мы плаваем. А теперь у вас имеется этот маленький защитник; надеюсь, вы знаете, как с ним обращаться? Если Флетчер поведет себя дерзко, вам следует только нажать на эту железку большим пальцем, вот так; а если он станет упорствовать, так вы только согните свой прелестный указательный пальчик вот таким образом, и я потеряю самого преданного товарища, которого когда-либо имел моряк… Хотя к черту этого пса! Он заслужит смерть, если только посмеет ослушаться моих приказаний! А теперь — в шлюпку… Но погодите еще — один поцелуй, ради друга моего, Кливленда.
Бренда, напуганная до полусмерти, не посмела оттолкнуть Банса, но Минна, отступив на шаг и окинув его презрительным взглядом, протянула ему руку для поцелуя. Банс засмеялся, однако с театральной аффектацией поцеловал предложенную ему в замену уст прекрасную руку. Наконец обе сестры и Клод Холкро спустились в шлюпку, и она отвалила под командой Флетчера.
Банс остался стоять на шканцах, где произнес, в духе прежней своей профессии, следующую тираду:
— Не знаю, что сказали бы мои товарищи в Порт-Рояле или на острове Провиденс, если бы услышали о моем сегодняшнем подвиге! Уж наверное, назвали бы меня мягкотелой тряпкой, простофилей, ослом! Ну что же, и пусть их! Я натворил столько зла, что есть над чем задуматься. А потом, можно же человеку совершить хоть одно доброе дело — ведь это такая редкая вещь и приводит в такое хорошее настроение!
Затем, повернувшись к Магнусу, он продолжал:
— Ну и славные же девки твои дочки, клянусь! .. Старшая снискала бы себе настоящую славу на лондонских подмостках. С каким решительным видом схватила она оружие! Что за жест! Порази меня гром, если театр не рухнул бы от рукоплесканий! А как она, дрянь этакая, сыграла бы Роксалану! (В пылу азарта Банс, подобно куму Санчо, Томасу Сесиалю, склонен был пускать в ход любое выразительное словцо, какое только приходило ему в голову, не всегда заботясь о его точном смысле.) — Да я отдал бы свою долю в первой же добыче, лишь бы услышать, как она продекламирует:
Прочь, удались, здесь буря разразится,
В прах обратит тебя мое дыханье,
И в гневе я безумье превзойду!
А та, другая, нежная, робкая, маленькая, дрожащая, как хорошо произнесла бы она в роли Статиры:
Так речь его сладка, так нежен вид,
Так пылко, так изящно он клянется,
Что даже быть обманутой им — счастье!
Какие пьесы могли бы мы сыграть! Ну и олух же я, что не подумал об этом, прежде чем отослать их на берег.
Я был бы Александром, Клод Холкро — Лисимахом, а престарелый джентльмен на худой конец сыграл бы и Клита. Да, я был просто глупцом, что не сообразил этого раньше.
Многое в этой тираде могло бы оказаться не совсем по вкусу юдаллеру, но, по правде говоря, он не обращал на слова Банса ни малейшего внимания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162