Ни один честный человек не захочет разговаривать с ним, ни одна порядочная женщина не захочет отдать ему свою руку!
— Ну, ты слишком уж сгустил краски, Джек, — прервал своего друга Кливленд. — Есть женщины — во всяком случае, есть одна женщина, которая останется верна своему возлюбленному, даже такому, Джек, какого ты только что описал!
Некоторое время Банс молчал, пристально глядя на своего друга.
— Черт меня побери! — воскликнул он наконец. — Я начинаю думать, что я настоящий колдун! Хоть это и казалось невероятным, но я с самого начала никак не мог отделаться от мысли, что тут замешана девушка! Ну, знаешь ли, это еще почище влюбленного принца Вольсция, ха-ха-ха!
— Можешь смеяться сколько тебе угодно, — ответил Кливленд, — но это правда. Есть на свете девушка, которая смогла полюбить меня, зная, что я пират. И сознаюсь тебе, Джек, что, хотя порой я тоже начинал ненавидеть наше разбойничье ремесло и себя самого за то, что занимаюсь им, не знаю, хватило бы у меня духу порвать с прошлым, как я решил это сделать теперь, если бы не она.
— Ну, тогда разрази меня на этом самом месте! — воскликнул Банс. — С тобой нечего и разговаривать: разве безумному что-либо докажешь? А любовь, капитан, для того, кто занимается нашим делом, немногим лучше безумия. Твоя девушка, должно быть, необыкновенное создание, раз умный человек рискует ради нее отправиться на виселицу! Но послушай: может быть, она и сама немножко… того, не в своем уме, так же как и ты, и уж не это ли привлекло вас друг к другу? Она, должно быть, не то, что наши красотки, а девушка строгих правил и с добрым именем?
— И в том, и в другом можешь не сомневаться, и, кроме того, — прекраснейшее и прелестнейшее создание, какое когда-либо ступало по земле, — ответил Кливленд.
— И она любит тебя, благородный капитан, зная, что ты глава тех джентльменов удачи, которых в просторечии зовут пиратами?
— Да, я уверен в этом, — подтвердил Кливленд.
— Ну тогда, — заявил Банс, — или она на самом деле сумасшедшая, как я уже говорил, или не знает, что такое пират.
— В этом последнем отношении ты прав, — согласился Кливленд. — Она была воспитана в таком уединении и простоте, в таком совершенном незнании зла, что считает нас чем-то вроде тех древних норманнов, что бороздили моря на своих победоносных галерах, заходили в чужие гавани, основывали колонии, завоевывали целые страны и назывались королями морей, или викингами.
— Да, оно звучит куда лучше, чем пират, хотя по сути дела, думаю, что это одно и то же, — заметил Банс. — Но твоя красавица, должно быть, мужественная девушка; почему бы тебе не взять ее с собой на корабль? Хотя, пожалуй, жаль было бы ее разочаровывать!
— А ты думаешь, — возразил Кливленд, — что я настолько уже продался злым силам, что способен воспользоваться ее восторженным заблуждением и бросить ангела красоты и невинности в тот ад, что царит на нашем дьявольском шлюпе? Нет, друг мой, будь даже все мои прежние преступления вдвое тяжелее и вдвое чернее, подобное злодейство превзошло бы их все.
— Но тогда, капитан, — сказал его наперсник, — мне кажется, что с твоей стороны было совершенным безумием вообще являться сюда. Ведь в один прекрасный день все равно разнеслась бы весть, что знаменитый пират Кливленд со своим славным шлюпом «Мщение» погиб вместе со всем экипажем у шетлендского Мейнленда. Таким образом, ты прекрасно мог бы скрыться и от друзей, и от врагов, женился бы на своей прелестной шетлендочке, сменил перевязь и офицерский шарф на рыболовные сети, а тесак — на гарпун и отправился бы бороздить море в погоне уже не за флоринами, а за китами.
— Таково и было мое намерение, — сказал капитан, — но один коробейник, ужасный проныра, пройдоха и вор, принес в Шетлендию слух, что вы в Керкуолле, и пришлось мне отправиться сюда выяснять, не тот ли вы консорт, о котором я рассказывал своим новым друзьям еще задолго до того, как решил бросить эту разбойничью жизнь.
— Да, — сказал Банс, — ты поступил правильно, ибо так же, как до тебя дошла весть о нашем пребывании в Керкуолле, и до нас вскоре могли бы дойти сведения, что ты в Шетлендии. Тогда одни из дружеских побуждений, другие из ненависти, а третьи из страха, как бы ты не сыграл с нами такую же штуку, как Гарри Глазби, обязательно нагрянули бы туда, чтобы снова заполучить тебя в свою компанию.
— Вот этого-то я и боялся, — ответил капитан, — и поэтому вынужден был отклонить любезное предложение одного друга доставить меня сюда как раз в эти дни. Кроме того, Джек, я вспомнил, как ты верно сказал, что скрепить печатью помилование обойдется недешево. Мои же средства почти все уже растаяли, да и неудивительно: ты ведь знаешь, я никогда не был скрягой, а потому…
— А потому ты явился за своей долей пиастров? — спросил его друг.
— Ну что же, это ты умно сделал, ибо раздел мы произвели честно: в данном случае Гофф, надо отдать ему справедливость, действовал по всем правилам. Но только держи свое намерение покинуть нас в самой большой тайне, а то боюсь, как бы он не сыграл с тобой какой-нибудь скверной шутки! Ведь он, конечно, уверен, что твоя доля достанется ему, и едва ли простит тебе свое разочарование, когда узнает, что ты жив.
— Я не боюсь Гоффа, — сказал Кливленд, — и он это прекрасно знает. Хотел бы я, чтобы меня так же мало тревожили последствия нашей прежней с ним дружбы, как возможные последствия его ненависти! Но мне может повредить другое печальное обстоятельство: во время несчастной ссоры в самое утро моего отъезда из Шетлендии я ранил одного юношу, который в последние дни страшно досаждал мне!
— И он умер? — спросил Банс. — Здесь на подобные вещи смотрят куда серьезнее, чем, к примеру сказать, на Большом Каймане или на Багамских островах, где можно среди бела дня застрелить на улице двоих разом, а разговоров и расспросов о них будет не больше, чем о паре диких голубей. Но здесь — совсем другое дело, а потому надеюсь, что ты не отправил его на тот свет?
— Надеюсь, что нет, — ответил Кливленд, — хотя гнев мой часто бывал роковым даже при меньших поводах к оскорблению. Говоря по правде, мне, несмотря ни на что, жаль парнишку, особенно потому, что я вынужден был оставить его на попечение одной сумасшедшей.
— На попечение сумасшедшей? — переспросил Банс. — Что ты хочешь этим сказать?
— Слушай, — сказал Кливленд, — прежде всего ты должен знать, что он помешал мне как раз в ту минуту, когда я под окном у Минны умолял ее согласиться на свидание, чтобы перед отплытием сообщить ей свои намерения. А когда в такую минуту тебя грубо прерывает какой-то треклятый мальчишка…
— О, он заслуживает смерти, — воскликнул Банс, — по всем законам любви и чести!
— Оставь свои театральные замашки, Джек, и послушай меня серьезно хотя бы еще минуту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162
— Ну, ты слишком уж сгустил краски, Джек, — прервал своего друга Кливленд. — Есть женщины — во всяком случае, есть одна женщина, которая останется верна своему возлюбленному, даже такому, Джек, какого ты только что описал!
Некоторое время Банс молчал, пристально глядя на своего друга.
— Черт меня побери! — воскликнул он наконец. — Я начинаю думать, что я настоящий колдун! Хоть это и казалось невероятным, но я с самого начала никак не мог отделаться от мысли, что тут замешана девушка! Ну, знаешь ли, это еще почище влюбленного принца Вольсция, ха-ха-ха!
— Можешь смеяться сколько тебе угодно, — ответил Кливленд, — но это правда. Есть на свете девушка, которая смогла полюбить меня, зная, что я пират. И сознаюсь тебе, Джек, что, хотя порой я тоже начинал ненавидеть наше разбойничье ремесло и себя самого за то, что занимаюсь им, не знаю, хватило бы у меня духу порвать с прошлым, как я решил это сделать теперь, если бы не она.
— Ну, тогда разрази меня на этом самом месте! — воскликнул Банс. — С тобой нечего и разговаривать: разве безумному что-либо докажешь? А любовь, капитан, для того, кто занимается нашим делом, немногим лучше безумия. Твоя девушка, должно быть, необыкновенное создание, раз умный человек рискует ради нее отправиться на виселицу! Но послушай: может быть, она и сама немножко… того, не в своем уме, так же как и ты, и уж не это ли привлекло вас друг к другу? Она, должно быть, не то, что наши красотки, а девушка строгих правил и с добрым именем?
— И в том, и в другом можешь не сомневаться, и, кроме того, — прекраснейшее и прелестнейшее создание, какое когда-либо ступало по земле, — ответил Кливленд.
— И она любит тебя, благородный капитан, зная, что ты глава тех джентльменов удачи, которых в просторечии зовут пиратами?
— Да, я уверен в этом, — подтвердил Кливленд.
— Ну тогда, — заявил Банс, — или она на самом деле сумасшедшая, как я уже говорил, или не знает, что такое пират.
— В этом последнем отношении ты прав, — согласился Кливленд. — Она была воспитана в таком уединении и простоте, в таком совершенном незнании зла, что считает нас чем-то вроде тех древних норманнов, что бороздили моря на своих победоносных галерах, заходили в чужие гавани, основывали колонии, завоевывали целые страны и назывались королями морей, или викингами.
— Да, оно звучит куда лучше, чем пират, хотя по сути дела, думаю, что это одно и то же, — заметил Банс. — Но твоя красавица, должно быть, мужественная девушка; почему бы тебе не взять ее с собой на корабль? Хотя, пожалуй, жаль было бы ее разочаровывать!
— А ты думаешь, — возразил Кливленд, — что я настолько уже продался злым силам, что способен воспользоваться ее восторженным заблуждением и бросить ангела красоты и невинности в тот ад, что царит на нашем дьявольском шлюпе? Нет, друг мой, будь даже все мои прежние преступления вдвое тяжелее и вдвое чернее, подобное злодейство превзошло бы их все.
— Но тогда, капитан, — сказал его наперсник, — мне кажется, что с твоей стороны было совершенным безумием вообще являться сюда. Ведь в один прекрасный день все равно разнеслась бы весть, что знаменитый пират Кливленд со своим славным шлюпом «Мщение» погиб вместе со всем экипажем у шетлендского Мейнленда. Таким образом, ты прекрасно мог бы скрыться и от друзей, и от врагов, женился бы на своей прелестной шетлендочке, сменил перевязь и офицерский шарф на рыболовные сети, а тесак — на гарпун и отправился бы бороздить море в погоне уже не за флоринами, а за китами.
— Таково и было мое намерение, — сказал капитан, — но один коробейник, ужасный проныра, пройдоха и вор, принес в Шетлендию слух, что вы в Керкуолле, и пришлось мне отправиться сюда выяснять, не тот ли вы консорт, о котором я рассказывал своим новым друзьям еще задолго до того, как решил бросить эту разбойничью жизнь.
— Да, — сказал Банс, — ты поступил правильно, ибо так же, как до тебя дошла весть о нашем пребывании в Керкуолле, и до нас вскоре могли бы дойти сведения, что ты в Шетлендии. Тогда одни из дружеских побуждений, другие из ненависти, а третьи из страха, как бы ты не сыграл с нами такую же штуку, как Гарри Глазби, обязательно нагрянули бы туда, чтобы снова заполучить тебя в свою компанию.
— Вот этого-то я и боялся, — ответил капитан, — и поэтому вынужден был отклонить любезное предложение одного друга доставить меня сюда как раз в эти дни. Кроме того, Джек, я вспомнил, как ты верно сказал, что скрепить печатью помилование обойдется недешево. Мои же средства почти все уже растаяли, да и неудивительно: ты ведь знаешь, я никогда не был скрягой, а потому…
— А потому ты явился за своей долей пиастров? — спросил его друг.
— Ну что же, это ты умно сделал, ибо раздел мы произвели честно: в данном случае Гофф, надо отдать ему справедливость, действовал по всем правилам. Но только держи свое намерение покинуть нас в самой большой тайне, а то боюсь, как бы он не сыграл с тобой какой-нибудь скверной шутки! Ведь он, конечно, уверен, что твоя доля достанется ему, и едва ли простит тебе свое разочарование, когда узнает, что ты жив.
— Я не боюсь Гоффа, — сказал Кливленд, — и он это прекрасно знает. Хотел бы я, чтобы меня так же мало тревожили последствия нашей прежней с ним дружбы, как возможные последствия его ненависти! Но мне может повредить другое печальное обстоятельство: во время несчастной ссоры в самое утро моего отъезда из Шетлендии я ранил одного юношу, который в последние дни страшно досаждал мне!
— И он умер? — спросил Банс. — Здесь на подобные вещи смотрят куда серьезнее, чем, к примеру сказать, на Большом Каймане или на Багамских островах, где можно среди бела дня застрелить на улице двоих разом, а разговоров и расспросов о них будет не больше, чем о паре диких голубей. Но здесь — совсем другое дело, а потому надеюсь, что ты не отправил его на тот свет?
— Надеюсь, что нет, — ответил Кливленд, — хотя гнев мой часто бывал роковым даже при меньших поводах к оскорблению. Говоря по правде, мне, несмотря ни на что, жаль парнишку, особенно потому, что я вынужден был оставить его на попечение одной сумасшедшей.
— На попечение сумасшедшей? — переспросил Банс. — Что ты хочешь этим сказать?
— Слушай, — сказал Кливленд, — прежде всего ты должен знать, что он помешал мне как раз в ту минуту, когда я под окном у Минны умолял ее согласиться на свидание, чтобы перед отплытием сообщить ей свои намерения. А когда в такую минуту тебя грубо прерывает какой-то треклятый мальчишка…
— О, он заслуживает смерти, — воскликнул Банс, — по всем законам любви и чести!
— Оставь свои театральные замашки, Джек, и послушай меня серьезно хотя бы еще минуту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162