Смит сел с краю, как видно намереваясь исполнять роль председателя пира, и подал знак путешественникам занимать свои места и приниматься за дело.
— Я не стал бы дожидаться, пока прочтут застольную молитву, хотя бы от этого зависело спасение всего народа, — сказал он. — Нам ни к чему жаровни, ибо даже сам Шобер ничего не стоит, если не есть его кушанья в ту минуту, когда их подают. Снимем крышки и посмотрим, что он нам приготовил. Гм… ага… молодые голуби с начинкой, бекасы, фрикасе из цыплят, телячьи котлеты… а посередине… Увы! Я вижу увлажненное горячей слезой Шобера пустое место, которое предназначалось для soupe aux ecrevisses note 40. Десяток луидоров в месяц — ничтожная награда за усердие этого бедняги.
— Сущая безделица, — сказал Гэнлесс. — Впрочем, он, как и ты, служит великодушному господину.
Ужин начался, и хотя Джулиан наблюдал у своего юного друга графа Дерби и других светских молодых людей живой интерес к поварскому искусству и глубокие познания в нем и хотя сам он тоже любил хороший стол, тут ему пришлось убедиться, что он еще новичок в этом деле. Оба его товарища, а особенно Смит, казалось, считали это занятие истинной, единственною целью жизни и с необыкновенным тщанием входили во все его подробности. Разрезать кусок самым искусным способом, смешать приправы с точностью аптекаря, строго соблюдать порядок, в котором одно блюдо следует за другим, и щедро воздать должное каждому, — этой науке Джулиан до сих пор был совершенно чужд. Смит поэтому обходился с ним как с новообращенным эпикурейцем, уговаривал его есть суп до говядины и бросить мэнскую привычку глотать вареное мясо перед бульоном, как будто Рубака Мак-Куллок со всеми своими головорезами уже стоит у дверей. Певерил ничуть не обиделся и с восторгом наслаждался ужином.
Наконец Глнлесс остановился и, объявив, что ужин отменный, спросил у Смита:
— Послушай, любезный друг, хороши ли твои вина? Ты притащил в Дербишир серебряные тарелки и всякие прочие побрякушки, но, надеюсь, ты не заставишь нас глотать, здешний эль, такой же жирный и грязный, как те сквайры, которые его лакают.
— Разве я не знал, что встречу здесь тебя, Дик Гэнлесс? — отвечал хозяин. — Можешь ли ты заподозрить меня в такой оплошности? Правда, вам придется нить только шампанское и кларет, потому что бургонское нельзя было перевезти. Но, может быть, вы любите херес или кагор? Мне кажется, Шобер и Том Бикон привезли немного для себя.
— Но, быть может, эти джентльмены не захотят с нами поделиться? — спросил Гэнлесс.
— Да что ты! Они ни в чем не откажут учтивым господам, — ответил Смит. -По правде говоря, они славные ребята, если обходиться с ними вежливо; так что если вы предпочитаете…
— Никоим образом, — возразил Гэнлесс, — за неимением лучшего сойдет и шампанское.
И пробка выстрелит, моим послушна пальцам!
С этими словами Смит распутал проволоку, обвивавшую пробку, и она ударилась в потолок. Оба гостя выпили по большому бокалу искристого вина, которое Джулиан объявил превосходным.
— Вашу руку, сэр, — промолвил Смит. — Это первое разумное слово, сказанное вами за весь вечер.
— Мудрость, сор, — отвечал Певерил, — подобна лучшему товару в сумке коробейника — он не покажет его до тех пор, пока не узнает, с кем имеет дело.
— Остро, как горчица, — сказал весельчак, — но докажите вашу мудрость, благороднейший коробейник, и налейте еще бокал из той же бутылки; видите, я нарочно для вас держу ее в наклонном положении, не позволяя ей стать прямо. Пейте, пока пена не перелилась через край, а букет не улетучился.
— Вы оказываете мне честь, сэр, — сказал Певерил, взяв второй бокал. — Желаю вам занять должность более достойную, нежели должность моего виночерпия.
— Нет никакой должности, которая бы лучше подходила Уилу Смиту, — сказал Гэнлесс. — Другие удовлетворяют свой эгоизм в чувственных наслаждениях, а Уил наслаждается и процветает, доставляя их своим ближним.
— Лучше доставлять людям наслаждения, нежели несчастья, мистер Гэнлесс, — с некоторой досадою возразил Смит.
— Не гневайся, Уил, — сказал Гэнлесс, — и не произноси слов второпях, дабы йотом о них не пожалеть. Разве я осуждаю твои заботы о чужих наслаждениях? Ведь ты, как истый философ, тем самым умножаешь свои собственные. У человека только одно горло, и как бы он ни старался, он не может есть больше пяти или шести раз в день; ты же обедаешь с каждым, кто умеет разделать каплуна, и с утра до вечера готов лить вино в чужие глотки — et sic de coeteris note 41.
— Друг мой Гэнлесс, — заметил Смит, — прошу тебя, будь осторожнее — ведь ты знаешь, что я умею перерезать глотки не хуже, чем их ублаготворять.
— Как не знать, — беззаботно отвечал ему Гэнлесс, — мне кажется, я когда-то видел, как ты приставил свою шпагу к горлу одного голландского капера, который набивал себе брюхо едой, ненавистной тебе от рождения, — голландским сыром, ржаным хлебом, маринованной селедкой, луком и можжевеловой водкой.
— Избавь нас от этих россказней, — промолвил Смит, — ибо твои слова заглушают благовония и наполняют комнату запахом винегрета.
— Но такому горлу, как мое, — продолжал Гэнлесс, — которое поглощает деликатнейшие яства с помощью столь великолепного кларета, какой ты сейчас разливаешь, — ты и в самом скверном расположении духа не мог бы пожелать ничего худшего, чем крепкие объятия пары обвившихся вокруг шеи белых ручек.
— Скажи лучше — десятипенсовой веревки, — отвечал Смит, — но только чтоб тебя не удавили до смерти, а распотрошили живьем, чтоб тебе отрезали голову, а потом четвертовали и распорядились твоими останками по усмотрению его величества. Как вам это нравится, мистер Ричард Гэнлесс?
— Так же, как тебе мысль об обеде из молочной каши и овсяной лепешки — крайность, до которой ты надеешься никогда не дойти. Впрочем, это не помешает мне выпить за твое здоровье бокал доброго кларета.
По мере того как бутылка кларета шла по кругу, веселье росло. Смит убрал ненужные блюда на приставной столик, топнул ногой, и стол, опустившись в отверстие в полу, снова поднялся наверх, уставленный маслинами, копчеными языками, икрой и другими яствами, побуждающими к возлияниям.
— Смотри-ка, Уил, ты более искусный механик, чем я ожидал, — заметил Гэнлесс. — Как тебе удалось за такое короткое время перевезти в графство Дерби свои театральные машины?
— Веревку и блоки достать не мудрено, — отвечал Уил, — а посредством пилы и рубанка я могу сделать это дело за один день. Я люблю эту секретную машину — ты ведь знаешь, что она положила основу моему благосостоянию.
— И может так же легко и разорить тебя, Уил.
— Ты прав, Дик, — сказал Смит, — но мой девиз: dum vivimus, vivamus note 42, и потому я предлагаю тост за здоровье известной тебе прекрасной дамы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177