затем он беспечно отвернулся от нее и занялся другими гостями.
В это самое время в залу вошли пять-шесть музыкантов. Один из них, которому покровительствовал герцог Бакингем и который особенно славился игрою на виолончели, несколько задержался в прихожей, потому что его инструмент еще не принесли. Но вот виолончель появилась и была поставлена рядом с ее владельцем.
Слуга, который нес деревянный футляр с инструментом, видно, был рад отделаться от своей ноши; он остановился в дверях, любопытствуя, что это за инструмент и почему он оказался таким тяжелым. Любопытство его было удовлетворено, причем самым невероятным образом. Пока музыкант искал в карманах ключ, футляр, который прислонили к стене, открылся сам собою, и из него вышел карлик Джефри Хадсон; при его неожиданном появлении дамы с криком бросились бежать в другой конец залы, джентльмены вздрогнули, а бедный немец от страха не мог устоять на ногах, предположив, наверное, что его виолончель превратилась в этого странного урода. Однако он вскоре пришел в себя и в сопровождении большинства своих товарищей выбежал вон из залы.
— Хадсон! — воскликнул король. — Я очень рад, что вижу тебя, мой старый дружок, хотя Бакингем — я думаю, это его выдумка — угощает нас неоригинальными шутками.
— Не удостоит ли меня ваше величество минутой внимания? — спросил Хадсон.
— Конечно, мой добрый друг, — ответил король. — Сегодня у нас собрался целый букет старых знакомых, и мы готовы слушать их с удовольствием… Какая глупая мысль пришла в голову Бакингему, — шепнул он Ормонду, — прислать сюда беднягу в тот самый день, когда его судили за участие в заговоре! Во всяком случае, он явился не в поисках защиты, поскольку ему на редкость повезло — он был оправдан. Вероятно, он хочет получить какое-нибудь вознаграждение или пенсию.
Хадсон хорошо знал придворные обычаи — и тем не менее горел желанием поскорее объясниться с королем; он стоял посреди залы, нетерпеливо пританцовывая, как отважный шотландский пони, рвущийся в сражение, и вертел в руках шляпу с общипанным пером, поклонами напоминая о данном ему обещании.
— Говори, мой друг, говори, — сказал Карл. — Если ты приготовил стихи, читай их поскорее; я думаю, тебе пора дать отдых своим маленьким рукам и ногам, которые все время в движении.
— Я не приготовил стихов, ваше величество, — ответил карлик, — нет, самой простой и самой верноподданнической прозой я перед всеми присутствующими обвиняю герцога Бакингема в государственной измене!
Хорошо и мужественно сказано. Продолжай, — приказал король, думая, что это было вступлением к какой-нибудь забавной или остроумной шутке, и совершенно не представляя себе, что карлик говорит вполне серьезно. В зале раздался громкий смех. Немногие услышали, что сказал карлик, но все хохотали. Одни смеялись над странными его движениями и той особой выразительностью, с какой он произнес свое обвинение, другие, не зная толком, в чем дело, смеялись не менее громко, только чтобы не отстать от остальных.
— Что значит этот смех? — с возмущением вскричал карлик. — Чему тут смеяться, когда я, Джефри Хадсон, рыцарь, в присутствии короля и дворян обвиняю Джорджа Вильерса, герцога Бакингема в государственной измене?
— Конечно, смеяться тут совершенно нечему, — подтвердил король, стараясь принять серьезный вид, — но есть чему удивиться. Подожди, перестань вертеться, подскакивать и гримасничать. Если это шутка — объясни ее; если же нет — то пройди в буфетную, выпей стакан вина и освежись после своего заточения в футляре.
— Повторяю, государь, — возразил Хадсон с нетерпением, но так тихо, что никто не мог его слышать, кроме короля, — если вы еще долго будете шутить,, то на горьком опыте убедитесь в измене Бакингема. Говорю вам, торжественно заявляю вашему величеству, что через час две сотни вооруженных изуверов явятся сюда и застанут врасплох ваших гвардейцев.
— Прошу дам отойти, — сказал король, — иначе вам предстоит услышать нечто неприятное. Шутки Бакингема не всегда предназначены для женских ушей. Кроме того, нам нужно переговорить наедине с нашим маленьким приятелем. Герцог Ормонд, Арлингтон и вы, господа (он назвал еще двух придворных), можете остаться с нами.
Веселая толпа придворных отхлынула и рассеялась по зале. Мужчины толковали о том, чем кончится это представление или, говоря словами Сэдли, какую еще диковину родит виолончель, а дамы с восхищением рассматривали и обсуждали старинный наряд и богатое шитье брыжей и капора графини Дерби, которую королева удостоила особого внимания.
— Теперь во имя бога, — сказал король карлику, — объясни нам в кругу друзей, что все это значит?
— Измена, государь! Измена его величеству королю английскому! Когда я сидел в этом футляре, милорд, немцы потащили меня в какую-то часовню, желая удостовериться, как они сами говорили, все ли готово. Государь, я был там, где никогда не бывала виолончель: в молельне людей Пятой монархии. Когда меня оттуда уносили, проповедник заканчивал свою проповедь словами: «А теперь за дело!», призывая свою паству захватить ваше величество в вашем собственном дворце. Я хорошо слышал это через дырочки в футляре, ибо тот, кто нес меня, в это время положил футляр на пол, чтобы не упустить пи слова из этой драгоценной проповеди.
— Странно, — заметил лорд Арлингтон, — по в этом шутовстве может быть доля правды, ибо нам известно, что эти фанатики сегодня собирались, а в пяти молельнях был объявлен строгий однодневный пост.
— А если так, — подхватил король, — то они, несомненно, решились на какое-нибудь злодеяние.
— Осмелюсь посоветовать вам, государь, — сказал герцог Ормонд, — тотчас вызвать сюда герцога Бакингема. Его связи с фанатиками хорошо известны, хоть он и пытается это скрыть.
— Неужели вы, милорд, считаете его светлость виновным в таком преступлении? — спросил король. — Впрочем, — добавил он после минутного размышления, — Бакингем так непостоянен, что легко поддается любому искушению. Я не удивлюсь, если он снова предался честолюбивым надеждам, в чем мы недавно убедились. Послушай, Чиффинч, сию минуту поезжай к герцогу и под любым предлогом привези его сюда. Я не хочу, как говорят законники, поймать его с поличным. Двор умрет со скуки без Бакингема.
— Не прикажете ли, ваше величество, конной гвардии выступить? — спросил молодой Селби, офицер этого корпуса.
— Нет, Селби, — ответил король, — я не люблю конного парада. Но пусть она будет наготове. И пусть начальник охраны соберет своих стражников и прикажет шерифам вызвать своих людей, начиная с копьеметателей и кончая палачами, и держать их в строю на случай, если начнутся волнения. Удвоить караул у ворот дворца и не впускать никого из посторонних.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177
В это самое время в залу вошли пять-шесть музыкантов. Один из них, которому покровительствовал герцог Бакингем и который особенно славился игрою на виолончели, несколько задержался в прихожей, потому что его инструмент еще не принесли. Но вот виолончель появилась и была поставлена рядом с ее владельцем.
Слуга, который нес деревянный футляр с инструментом, видно, был рад отделаться от своей ноши; он остановился в дверях, любопытствуя, что это за инструмент и почему он оказался таким тяжелым. Любопытство его было удовлетворено, причем самым невероятным образом. Пока музыкант искал в карманах ключ, футляр, который прислонили к стене, открылся сам собою, и из него вышел карлик Джефри Хадсон; при его неожиданном появлении дамы с криком бросились бежать в другой конец залы, джентльмены вздрогнули, а бедный немец от страха не мог устоять на ногах, предположив, наверное, что его виолончель превратилась в этого странного урода. Однако он вскоре пришел в себя и в сопровождении большинства своих товарищей выбежал вон из залы.
— Хадсон! — воскликнул король. — Я очень рад, что вижу тебя, мой старый дружок, хотя Бакингем — я думаю, это его выдумка — угощает нас неоригинальными шутками.
— Не удостоит ли меня ваше величество минутой внимания? — спросил Хадсон.
— Конечно, мой добрый друг, — ответил король. — Сегодня у нас собрался целый букет старых знакомых, и мы готовы слушать их с удовольствием… Какая глупая мысль пришла в голову Бакингему, — шепнул он Ормонду, — прислать сюда беднягу в тот самый день, когда его судили за участие в заговоре! Во всяком случае, он явился не в поисках защиты, поскольку ему на редкость повезло — он был оправдан. Вероятно, он хочет получить какое-нибудь вознаграждение или пенсию.
Хадсон хорошо знал придворные обычаи — и тем не менее горел желанием поскорее объясниться с королем; он стоял посреди залы, нетерпеливо пританцовывая, как отважный шотландский пони, рвущийся в сражение, и вертел в руках шляпу с общипанным пером, поклонами напоминая о данном ему обещании.
— Говори, мой друг, говори, — сказал Карл. — Если ты приготовил стихи, читай их поскорее; я думаю, тебе пора дать отдых своим маленьким рукам и ногам, которые все время в движении.
— Я не приготовил стихов, ваше величество, — ответил карлик, — нет, самой простой и самой верноподданнической прозой я перед всеми присутствующими обвиняю герцога Бакингема в государственной измене!
Хорошо и мужественно сказано. Продолжай, — приказал король, думая, что это было вступлением к какой-нибудь забавной или остроумной шутке, и совершенно не представляя себе, что карлик говорит вполне серьезно. В зале раздался громкий смех. Немногие услышали, что сказал карлик, но все хохотали. Одни смеялись над странными его движениями и той особой выразительностью, с какой он произнес свое обвинение, другие, не зная толком, в чем дело, смеялись не менее громко, только чтобы не отстать от остальных.
— Что значит этот смех? — с возмущением вскричал карлик. — Чему тут смеяться, когда я, Джефри Хадсон, рыцарь, в присутствии короля и дворян обвиняю Джорджа Вильерса, герцога Бакингема в государственной измене?
— Конечно, смеяться тут совершенно нечему, — подтвердил король, стараясь принять серьезный вид, — но есть чему удивиться. Подожди, перестань вертеться, подскакивать и гримасничать. Если это шутка — объясни ее; если же нет — то пройди в буфетную, выпей стакан вина и освежись после своего заточения в футляре.
— Повторяю, государь, — возразил Хадсон с нетерпением, но так тихо, что никто не мог его слышать, кроме короля, — если вы еще долго будете шутить,, то на горьком опыте убедитесь в измене Бакингема. Говорю вам, торжественно заявляю вашему величеству, что через час две сотни вооруженных изуверов явятся сюда и застанут врасплох ваших гвардейцев.
— Прошу дам отойти, — сказал король, — иначе вам предстоит услышать нечто неприятное. Шутки Бакингема не всегда предназначены для женских ушей. Кроме того, нам нужно переговорить наедине с нашим маленьким приятелем. Герцог Ормонд, Арлингтон и вы, господа (он назвал еще двух придворных), можете остаться с нами.
Веселая толпа придворных отхлынула и рассеялась по зале. Мужчины толковали о том, чем кончится это представление или, говоря словами Сэдли, какую еще диковину родит виолончель, а дамы с восхищением рассматривали и обсуждали старинный наряд и богатое шитье брыжей и капора графини Дерби, которую королева удостоила особого внимания.
— Теперь во имя бога, — сказал король карлику, — объясни нам в кругу друзей, что все это значит?
— Измена, государь! Измена его величеству королю английскому! Когда я сидел в этом футляре, милорд, немцы потащили меня в какую-то часовню, желая удостовериться, как они сами говорили, все ли готово. Государь, я был там, где никогда не бывала виолончель: в молельне людей Пятой монархии. Когда меня оттуда уносили, проповедник заканчивал свою проповедь словами: «А теперь за дело!», призывая свою паству захватить ваше величество в вашем собственном дворце. Я хорошо слышал это через дырочки в футляре, ибо тот, кто нес меня, в это время положил футляр на пол, чтобы не упустить пи слова из этой драгоценной проповеди.
— Странно, — заметил лорд Арлингтон, — по в этом шутовстве может быть доля правды, ибо нам известно, что эти фанатики сегодня собирались, а в пяти молельнях был объявлен строгий однодневный пост.
— А если так, — подхватил король, — то они, несомненно, решились на какое-нибудь злодеяние.
— Осмелюсь посоветовать вам, государь, — сказал герцог Ормонд, — тотчас вызвать сюда герцога Бакингема. Его связи с фанатиками хорошо известны, хоть он и пытается это скрыть.
— Неужели вы, милорд, считаете его светлость виновным в таком преступлении? — спросил король. — Впрочем, — добавил он после минутного размышления, — Бакингем так непостоянен, что легко поддается любому искушению. Я не удивлюсь, если он снова предался честолюбивым надеждам, в чем мы недавно убедились. Послушай, Чиффинч, сию минуту поезжай к герцогу и под любым предлогом привези его сюда. Я не хочу, как говорят законники, поймать его с поличным. Двор умрет со скуки без Бакингема.
— Не прикажете ли, ваше величество, конной гвардии выступить? — спросил молодой Селби, офицер этого корпуса.
— Нет, Селби, — ответил король, — я не люблю конного парада. Но пусть она будет наготове. И пусть начальник охраны соберет своих стражников и прикажет шерифам вызвать своих людей, начиная с копьеметателей и кончая палачами, и держать их в строю на случай, если начнутся волнения. Удвоить караул у ворот дворца и не впускать никого из посторонних.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177