При криках надзирателя этот предмет ожил, задвигался, словно развернулся, и наконец выпрямился, с ног до головы укутанный в свое малиновое одеяние. С первого взгляда Джулиану показалось, что перед ним пятилетний ребенок, но, услышав пронзительный и своеобразный голос обитателя камеры, он понял, что ошибся.
— Надзиратель, — произнес странный голос, — что значит этот шум? Кто смеет меня беспокоить? Новые оскорбления на голову того, кто всю жизнь был предметом насмешек злой судьбы? Но у меня хватит духу устоять против всех несчастий. Душа моя не меньше ваших тел.
— Сэр Джефри, -сказал надзиратель, — разве так полагается принимать родного сына? Конечно, вы, люди знатные, сами знаете, как вам поступать.
— Родного сына? — воскликнул карлик. — Какая наглость!
— Тут, должно быть, ошибка! — вскричал Певерил. — Я ищу сэра Джефри…
— Он перед вами, молодой человек, — с достоинством сказал маленький обитатель камеры, сбрасывая на пол свою малиновую накидку и являясь перед ними во всем величии трехфутового роста. — Я был любимцем трех королей Англии, а теперь — житель этой темницы, забава жестоких тюремщиков. Я — сэр Джефри Хадсон.
Джулиан, хотя ему никогда прежде не доводилось видеть эту важную особу, тотчас узнал в нем, по рассказам, знаменитого карлика Генриетты Марии, который, пережив все опасности гражданской войны и семейных ссор, убийство своего августейшего господина — короля Карла I и изгнание его вдовы, стал жертвой злых языков и смутного времени и очутился в тюрьме но обвинению в участии в заговоре папистов. Юноша поклонился несчастному старику и поспешил объяснить ему и надзирателю, что он желал разделить заключение с сэром Джефри Певерилом из замка Мартиндейл в Дербишире.
— Вам следовало объяснить это, прежде чем расставаться с золотом, сударь, — заметил надзиратель, — потому что другого сэра Джефри, седого высокого человека, еще вчера вечером отправили в Тауэр. А теперь начальник будет считать, что сдержал слово, потому что поместил вас с сэром Джефри Хадсоном -» а ведь этот еще получше того.
— Прошу тебя, — сказал Певерил, — сходи к своему начальнику, объясни ему ошибку и скажи, что я умоляю отправить меня в Тауэр.
— В Тауэр? — вскричал надзиратель. — Ха-ха-ха! Тауэр — для лордов и баронетов, а не для простых сквайров. Туда сажают только за государственную измену, а не за уличную драку со шпагой и кинжалом. Чтобы отправить тебя туда, требуется предписание государственного секретаря.
— По крайней мере я не хочу быть в тягость этому джентльмену, — сказал Джулиан. — Мы незнакомы, и нам незачем оставаться вместе. Поди и скажи начальнику, что я ошибся.
— Я бы сходил, — усмехаясь, ответил Клинк, — если бы не был уверен, что он знает это не хуже вас. Вы заплатили за то, чтобы вас поместили вместе с сэром Джефри, — ну вот, вас с ним и поместили. Мой начальник записал в книгу, что вы в этой камере, и ни для кого на свете этого уже не переменит. Ну, не упрямьтесь же, и я надену на вас самые легкие и приятные кандалы — больше я для вас ничего не могу сделать.
Увещания или сопротивление были бесполезны, и Певерил позволил надеть себе на ноги легкие кандалы, которые, впрочем, не мешали ему двигаться по камере.
Во время этой операции он сообразил, что Клинк был прав: начальник тюрьмы воспользовался сходством имен и умышленно обманул его, ибо он отлично знал из предписания на арест, что Джулиан — сын сэра Джефри Певерила. Поэтому вновь говорить об этом деле с таким человеком было бы бесполезно и унизительно. Джулиан решил покориться судьбе.
Даже надзиратель был до некоторой степени тронут молодостью и добродушием нового узника, а также покорностью, с которою он после первого горького разочарования подчинился своей участи.
— Вы как будто храбрый молодой человек, — сказал он, — и достойны по крайней мере хорошего обеда и лучшей постели, какие только есть в Ньюгете. А вы, сэр Джефри, должны обращаться с ним уважительно, хотя я знаю, что вы не любите высоких юнцов. Потому что мистер Певерил, могу вам сообщить, проткнул насквозь длинного Джека Дженкинса — того, что был самым искусным фехтовальщиком и самым высоким человеком в Лондоне, кроме, конечно, мистера Эванса, королевского привратника, который, как всем известно, носил вас в кармане.
— Убирайся, негодяй! — крикнул карлик. — Я презираю тебя!
Надзиратель осклабился и вышел, заперев за собою дверь.
Глава XXXIV
Он не Тидей, — был эллин ростом мал,
Зато в нем дух могучий обитал.
«Илиада»
Оставленный если не в одиночестве, то хоть по крайней мере в покое первый раз за этот столь обильный приключениями день, Джулиан опустился на старую дубовую скамью возле очага, где еще догорали угли, и предался грустным размышлениям о своем бедственном положении. Со всех сторон грозили ему опасности и несчастья; и о чем бы он ни думал — о любви, о родителях, о друзьях, — все вызывало у него такое же чувство безнадежности, какое испытывает моряк, который видит с палубы потерявшего управление корабля одни лишь бурные волны.
Пока Певерил предавался отчаянию, его товарищ по несчастью уселся на стул с противоположной стороны очага и принялся разглядывать его так пристально и серьезно, что Джулиан наконец невольно обратил внимание на необыкновенное существо, поглощенное созерцанием его персоны.
Джефри Хадсон (мы не всегда будем величать его сэром, потому что король возвел его в рыцарское достоинство ради шутки и это звание могло бы внести некоторую путаницу в нашу историю), хоть и был самым крошечным карликом, обладал наружностью не такой уж уродливой, и конечности его не были искривлены. Правда, непомерной величины голова, руки и ноги никак не соответствовали его росту, а туловище само по себе было гораздо толще, чем требовали пропорции, но оно казалось скорее смешным, нежели безобразным. Черты его лица, будь оп чуть повыше, в юности считались бы красивыми, а теперь, в старости, оставались живыми и выразительными; и только несоразмерность между головой и туловищем придавала ему странный и нелепый вид, чему немало способствовали усы, которые ему вздумалось отрастить такими длинными, что они торчали в стороны и едва не достигали его седеющих волос.
Одежда этого странного человечка свидетельствовала о том, что ее владелец не чужд страсти, которая бывает присуща людям уродливым и которая, выделяя их из толпы, в то же время придает им смешной вид: он любил кричащие цвета и самый невероятный покрой платья. Но кружева, шитье и прочие украшения костюма бедного Джефри Хадсона были изношены и запачканы, ибо он пробыл в тюрьме уже довольно долгое время по злостному и недоказанному обвинению в том, что принимал не то прямое, не то косвенное участие во всеобщем и всепоглощающем водовороте заговора папистов;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177
— Надзиратель, — произнес странный голос, — что значит этот шум? Кто смеет меня беспокоить? Новые оскорбления на голову того, кто всю жизнь был предметом насмешек злой судьбы? Но у меня хватит духу устоять против всех несчастий. Душа моя не меньше ваших тел.
— Сэр Джефри, -сказал надзиратель, — разве так полагается принимать родного сына? Конечно, вы, люди знатные, сами знаете, как вам поступать.
— Родного сына? — воскликнул карлик. — Какая наглость!
— Тут, должно быть, ошибка! — вскричал Певерил. — Я ищу сэра Джефри…
— Он перед вами, молодой человек, — с достоинством сказал маленький обитатель камеры, сбрасывая на пол свою малиновую накидку и являясь перед ними во всем величии трехфутового роста. — Я был любимцем трех королей Англии, а теперь — житель этой темницы, забава жестоких тюремщиков. Я — сэр Джефри Хадсон.
Джулиан, хотя ему никогда прежде не доводилось видеть эту важную особу, тотчас узнал в нем, по рассказам, знаменитого карлика Генриетты Марии, который, пережив все опасности гражданской войны и семейных ссор, убийство своего августейшего господина — короля Карла I и изгнание его вдовы, стал жертвой злых языков и смутного времени и очутился в тюрьме но обвинению в участии в заговоре папистов. Юноша поклонился несчастному старику и поспешил объяснить ему и надзирателю, что он желал разделить заключение с сэром Джефри Певерилом из замка Мартиндейл в Дербишире.
— Вам следовало объяснить это, прежде чем расставаться с золотом, сударь, — заметил надзиратель, — потому что другого сэра Джефри, седого высокого человека, еще вчера вечером отправили в Тауэр. А теперь начальник будет считать, что сдержал слово, потому что поместил вас с сэром Джефри Хадсоном -» а ведь этот еще получше того.
— Прошу тебя, — сказал Певерил, — сходи к своему начальнику, объясни ему ошибку и скажи, что я умоляю отправить меня в Тауэр.
— В Тауэр? — вскричал надзиратель. — Ха-ха-ха! Тауэр — для лордов и баронетов, а не для простых сквайров. Туда сажают только за государственную измену, а не за уличную драку со шпагой и кинжалом. Чтобы отправить тебя туда, требуется предписание государственного секретаря.
— По крайней мере я не хочу быть в тягость этому джентльмену, — сказал Джулиан. — Мы незнакомы, и нам незачем оставаться вместе. Поди и скажи начальнику, что я ошибся.
— Я бы сходил, — усмехаясь, ответил Клинк, — если бы не был уверен, что он знает это не хуже вас. Вы заплатили за то, чтобы вас поместили вместе с сэром Джефри, — ну вот, вас с ним и поместили. Мой начальник записал в книгу, что вы в этой камере, и ни для кого на свете этого уже не переменит. Ну, не упрямьтесь же, и я надену на вас самые легкие и приятные кандалы — больше я для вас ничего не могу сделать.
Увещания или сопротивление были бесполезны, и Певерил позволил надеть себе на ноги легкие кандалы, которые, впрочем, не мешали ему двигаться по камере.
Во время этой операции он сообразил, что Клинк был прав: начальник тюрьмы воспользовался сходством имен и умышленно обманул его, ибо он отлично знал из предписания на арест, что Джулиан — сын сэра Джефри Певерила. Поэтому вновь говорить об этом деле с таким человеком было бы бесполезно и унизительно. Джулиан решил покориться судьбе.
Даже надзиратель был до некоторой степени тронут молодостью и добродушием нового узника, а также покорностью, с которою он после первого горького разочарования подчинился своей участи.
— Вы как будто храбрый молодой человек, — сказал он, — и достойны по крайней мере хорошего обеда и лучшей постели, какие только есть в Ньюгете. А вы, сэр Джефри, должны обращаться с ним уважительно, хотя я знаю, что вы не любите высоких юнцов. Потому что мистер Певерил, могу вам сообщить, проткнул насквозь длинного Джека Дженкинса — того, что был самым искусным фехтовальщиком и самым высоким человеком в Лондоне, кроме, конечно, мистера Эванса, королевского привратника, который, как всем известно, носил вас в кармане.
— Убирайся, негодяй! — крикнул карлик. — Я презираю тебя!
Надзиратель осклабился и вышел, заперев за собою дверь.
Глава XXXIV
Он не Тидей, — был эллин ростом мал,
Зато в нем дух могучий обитал.
«Илиада»
Оставленный если не в одиночестве, то хоть по крайней мере в покое первый раз за этот столь обильный приключениями день, Джулиан опустился на старую дубовую скамью возле очага, где еще догорали угли, и предался грустным размышлениям о своем бедственном положении. Со всех сторон грозили ему опасности и несчастья; и о чем бы он ни думал — о любви, о родителях, о друзьях, — все вызывало у него такое же чувство безнадежности, какое испытывает моряк, который видит с палубы потерявшего управление корабля одни лишь бурные волны.
Пока Певерил предавался отчаянию, его товарищ по несчастью уселся на стул с противоположной стороны очага и принялся разглядывать его так пристально и серьезно, что Джулиан наконец невольно обратил внимание на необыкновенное существо, поглощенное созерцанием его персоны.
Джефри Хадсон (мы не всегда будем величать его сэром, потому что король возвел его в рыцарское достоинство ради шутки и это звание могло бы внести некоторую путаницу в нашу историю), хоть и был самым крошечным карликом, обладал наружностью не такой уж уродливой, и конечности его не были искривлены. Правда, непомерной величины голова, руки и ноги никак не соответствовали его росту, а туловище само по себе было гораздо толще, чем требовали пропорции, но оно казалось скорее смешным, нежели безобразным. Черты его лица, будь оп чуть повыше, в юности считались бы красивыми, а теперь, в старости, оставались живыми и выразительными; и только несоразмерность между головой и туловищем придавала ему странный и нелепый вид, чему немало способствовали усы, которые ему вздумалось отрастить такими длинными, что они торчали в стороны и едва не достигали его седеющих волос.
Одежда этого странного человечка свидетельствовала о том, что ее владелец не чужд страсти, которая бывает присуща людям уродливым и которая, выделяя их из толпы, в то же время придает им смешной вид: он любил кричащие цвета и самый невероятный покрой платья. Но кружева, шитье и прочие украшения костюма бедного Джефри Хадсона были изношены и запачканы, ибо он пробыл в тюрьме уже довольно долгое время по злостному и недоказанному обвинению в том, что принимал не то прямое, не то косвенное участие во всеобщем и всепоглощающем водовороте заговора папистов;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177