Это был ритм, рассеянный в воздухе, рисующий в сознании зал с гранатовыми банкетками, звоном бокалов, женщиной в розовом, танцующей со своим партнером в смокинге.
Было холодно. Шабо ощущал, как его пронизывает сырость, и едва удержался, чтобы не чихнуть. Он провел рукой по своему холодному, как лед, затылку. Он слышал дыхание Дельфоса. Каждый выдох доносил до него запах табака.
Кто-то вошел в туалет. Из крана полилась вода. На блюдце упала монета.
В кармане Дельфоса раздавалось тиканье часов.
— Ты думаешь, можно открывать?..
Дельфос ущипнул его за руку, чтобы он замолчал. Его пальцы были совсем холодные.
Там, наверху, хозяин уже с нетерпением посматривал на часы. Когда в кабачке было много народа и царило оживление, он охотно закрывал позднее и не боялся навлечь на себя гнев полиции. Но когда зал пустовал, он вдруг начинал ревностно соблюдать правила.
— Господа, сейчас закрываем!.. Уже два часа!
Молодые люди не слышали в подвале его слов. Но они могли угадать минута за минутой все, что происходило. Виктор получал деньги, потом шел в бар рассчитаться с хозяином, в то время как музыканты убирали инструменты в чехлы, а большой барабан покрывали зеленым люстрином.
Второй официант, Жозеф, складывал стулья на столы и собирал пепельницы.
— Закрываем, господа!.. Ну что же ты, Адель!.. Поторопимся!..
Хозяин был коренастым итальянцем, который прежде служил в барах и отелях Канн, Ниццы, Биаррица и Парижа.
Шаги в туалете. Это он пришел задвинуть засов маленькой двери, выходящей в переулок. Он поворачивает ключ, но оставляет его в замочной скважине.
Вдруг он машинально закроет подвал или заглянет туда? Он медлит. Наверное, поправляет пробор перед зеркалом. Кашляет. Дверь, ведущая в зал, скрипит.
Через пять минут все будет кончено. Итальянец, оставшись последним, опустит штору витрины и с улицы закроет входную дверь.
Он никогда не уносит с собой всю кассу. Он кладет в свой бумажник только тысячефранковые ассигнации.
Остальное лежит в выдвижном ящике бара, замок которого такой хрупкий, что его можно взломать хорошим перочинным ножом.
Все лампы потушены…
— Идем!.. — прошептал голос Дельфоса.
— Еще рано… Подожди…
Они теперь одни во всем здании и все-таки продолжают говорить тихо. Они не видят друг друга. Каждый чувствует, что он смертельно бледен, лицо напряжено, губы сухи.
— А вдруг кто-нибудь остался?
— Разве я боялся, когда надо было открыть сейф моего отца?
Дельфос говорит сварливо, почти угрожающе.
— Может быть, в ящике ничего и нет.
Как кружится голова! Шабо чувствует себя так, как будто он слишком много выпил. Теперь, когда он уже проник в этот подвал, у него не хватает духу из него выйти. Он чувствует, что сейчас повалится на ступеньки и зарыдает.
— Пошли!..
— Подожди! Он может вернуться…
Проходит пять минут. Потом еще пять, потому что Шабо любым способом старается выиграть время. Шнурок его башмака развязался. Он завязывает его вслепую, потому что боится упасть и наделать шума.
— Я не думал, что ты такой трус… Да ну же! Проходи…
Дельфос не хочет выходить первым. Дрожащими руками он толкает своего приятеля вперед. Дверь подвала открыта. В туалете из крана течет вода. Пахнет мылом и дезинфекцией.
Шабо знает, что другая дверь, та, что ведет в зал, сейчас заскрипит. Он ждет этого скрипа. И все-таки обливается холодным потом.
В темноте зал кажется просторным, как собор. Из радиаторов еще сочится тепло.
— Посвети!.. — шепчет Шабо.
Дельфос чиркает спичкой. Они на секунду останавливаются, чтобы перевести дух и глазами измерить путь, который им придется пройти. И вдруг спичка падает, а Дельфос издает пронзительный крик и бросается к двери туалета. В темноте он ее не находит, возвращается на прежнее место, сталкивается с Шабо.
— Скорее!.. Бежим!..
Это даже не слова, а хриплые звуки.
Шабо тоже что-то заметил. Но различил плохо. Как будто чье-то тело, распростертое на полу, возле бара…
Очень черные волосы…
Они боятся пошевелиться. Коробок спичек лежит на полу, но они его не видят.
— Где твои спички?..
— Не знаю, куда они подевались…
Один из них наталкивается на стул. Другой спрашивает:
— Это ты?..
— Сюда!.. Я держу дверь.
Из крана по-прежнему течет вода. Это немного успокаивает. Первый шаг к освобождению.
— Что, если зажечь свет?
— Ты с ума сошел?..
Их руки ощупывают дверь, ищут засов.
— Он не поддается.
Шаги на улице. Приятели застыли на месте. Ждут.
Слышны обрывки фраз:
«Я-то считаю, что если Англия не…»
Голоса удаляются. Может быть, это полицейские рассуждают о политике.
— Открываешь?
Но Дельфос не может шевельнуться. Он прислонился к двери, задыхаясь и прижимая к груди обе руки.
— …Рот у него открыт… — заикаясь, бормочет он.
Ключ поворачивается. Приток свежего воздуха. Блики от фонаря на булыжниках переулка. Хочется бежать отсюда. Они даже забыли запереть за собой дверь.
Но там, за поворотом, улица Пон д'Авруа, где еще встречаются прохожие. Приятели не смотрят друг на друга. Шабо ощущает пустоту в теле, ему кажется, что он беззвучно движется в какой-то вате. Даже уличный шум доходит до него откуда-то издалека.
— Ты думаешь, он мертв?.. Это турок?..
— Он!.. Я узнал его… Рот у него открыт… И один глаз…
— Что?
— Один глаз открыт, другой закрыт.
И в бешенстве добавляет:
— Пить хочется!
Они на улице Пон д'Авруа. Все кафе закрыты. Открыта лишь одна закусочная, где продают только пиво, ракушки, селедку в уксусе и жареную картошку.
— Зайдем?
Повар, весь в белом, подкладывает в плиту дрова.
Женщина, которая ест, сидя в углу, приглашающе улыбается им.
— Пива!.. И жареной картошки!.. И ракушек!..
Съев по первой порции, они повторяют заказ. Они голодны, никогда еще не были они так голодны. И пьют уже по четвертой кружке пива! Эти двое все еще не смотрят друг на друга. Едят с жадностью. На улице темнота. Редкие прохожие шагают быстро.
— Сколько мы должны, гарсон?
Они снова в ужасе. Хватит ли у них обоих денег, чтобы заплатить за ужин?
— Семь и два пятьдесят, и три, и шестьдесят и… восемнадцать семьдесят пять!..
Остается один франк, как раз на чаевые!
Улицы. Закрытые ставни магазинов. Газовые рожки.
Издали слышны шаги совершающих обход полицейских.
Двое юношей пересекают Мёзу.
Дельфос молчит, устремив перед собой неподвижный взгляд; сознание его так далеко от действительности, что он не замечает обращенных к нему слов приятеля.
И Шабо, чтобы не оставаться одному, чтобы сохранить ободряющее присутствие товарища, провожает его до дверей комфортабельного дома, на самой красивой улице квартала.
— Проводи меня немного… — умоляет он.
— Нет… Я заболел…
Это точно. Они оба заболели. Шабо только на мгновение увидел мертвое тело, но его воображение работает вовсю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Было холодно. Шабо ощущал, как его пронизывает сырость, и едва удержался, чтобы не чихнуть. Он провел рукой по своему холодному, как лед, затылку. Он слышал дыхание Дельфоса. Каждый выдох доносил до него запах табака.
Кто-то вошел в туалет. Из крана полилась вода. На блюдце упала монета.
В кармане Дельфоса раздавалось тиканье часов.
— Ты думаешь, можно открывать?..
Дельфос ущипнул его за руку, чтобы он замолчал. Его пальцы были совсем холодные.
Там, наверху, хозяин уже с нетерпением посматривал на часы. Когда в кабачке было много народа и царило оживление, он охотно закрывал позднее и не боялся навлечь на себя гнев полиции. Но когда зал пустовал, он вдруг начинал ревностно соблюдать правила.
— Господа, сейчас закрываем!.. Уже два часа!
Молодые люди не слышали в подвале его слов. Но они могли угадать минута за минутой все, что происходило. Виктор получал деньги, потом шел в бар рассчитаться с хозяином, в то время как музыканты убирали инструменты в чехлы, а большой барабан покрывали зеленым люстрином.
Второй официант, Жозеф, складывал стулья на столы и собирал пепельницы.
— Закрываем, господа!.. Ну что же ты, Адель!.. Поторопимся!..
Хозяин был коренастым итальянцем, который прежде служил в барах и отелях Канн, Ниццы, Биаррица и Парижа.
Шаги в туалете. Это он пришел задвинуть засов маленькой двери, выходящей в переулок. Он поворачивает ключ, но оставляет его в замочной скважине.
Вдруг он машинально закроет подвал или заглянет туда? Он медлит. Наверное, поправляет пробор перед зеркалом. Кашляет. Дверь, ведущая в зал, скрипит.
Через пять минут все будет кончено. Итальянец, оставшись последним, опустит штору витрины и с улицы закроет входную дверь.
Он никогда не уносит с собой всю кассу. Он кладет в свой бумажник только тысячефранковые ассигнации.
Остальное лежит в выдвижном ящике бара, замок которого такой хрупкий, что его можно взломать хорошим перочинным ножом.
Все лампы потушены…
— Идем!.. — прошептал голос Дельфоса.
— Еще рано… Подожди…
Они теперь одни во всем здании и все-таки продолжают говорить тихо. Они не видят друг друга. Каждый чувствует, что он смертельно бледен, лицо напряжено, губы сухи.
— А вдруг кто-нибудь остался?
— Разве я боялся, когда надо было открыть сейф моего отца?
Дельфос говорит сварливо, почти угрожающе.
— Может быть, в ящике ничего и нет.
Как кружится голова! Шабо чувствует себя так, как будто он слишком много выпил. Теперь, когда он уже проник в этот подвал, у него не хватает духу из него выйти. Он чувствует, что сейчас повалится на ступеньки и зарыдает.
— Пошли!..
— Подожди! Он может вернуться…
Проходит пять минут. Потом еще пять, потому что Шабо любым способом старается выиграть время. Шнурок его башмака развязался. Он завязывает его вслепую, потому что боится упасть и наделать шума.
— Я не думал, что ты такой трус… Да ну же! Проходи…
Дельфос не хочет выходить первым. Дрожащими руками он толкает своего приятеля вперед. Дверь подвала открыта. В туалете из крана течет вода. Пахнет мылом и дезинфекцией.
Шабо знает, что другая дверь, та, что ведет в зал, сейчас заскрипит. Он ждет этого скрипа. И все-таки обливается холодным потом.
В темноте зал кажется просторным, как собор. Из радиаторов еще сочится тепло.
— Посвети!.. — шепчет Шабо.
Дельфос чиркает спичкой. Они на секунду останавливаются, чтобы перевести дух и глазами измерить путь, который им придется пройти. И вдруг спичка падает, а Дельфос издает пронзительный крик и бросается к двери туалета. В темноте он ее не находит, возвращается на прежнее место, сталкивается с Шабо.
— Скорее!.. Бежим!..
Это даже не слова, а хриплые звуки.
Шабо тоже что-то заметил. Но различил плохо. Как будто чье-то тело, распростертое на полу, возле бара…
Очень черные волосы…
Они боятся пошевелиться. Коробок спичек лежит на полу, но они его не видят.
— Где твои спички?..
— Не знаю, куда они подевались…
Один из них наталкивается на стул. Другой спрашивает:
— Это ты?..
— Сюда!.. Я держу дверь.
Из крана по-прежнему течет вода. Это немного успокаивает. Первый шаг к освобождению.
— Что, если зажечь свет?
— Ты с ума сошел?..
Их руки ощупывают дверь, ищут засов.
— Он не поддается.
Шаги на улице. Приятели застыли на месте. Ждут.
Слышны обрывки фраз:
«Я-то считаю, что если Англия не…»
Голоса удаляются. Может быть, это полицейские рассуждают о политике.
— Открываешь?
Но Дельфос не может шевельнуться. Он прислонился к двери, задыхаясь и прижимая к груди обе руки.
— …Рот у него открыт… — заикаясь, бормочет он.
Ключ поворачивается. Приток свежего воздуха. Блики от фонаря на булыжниках переулка. Хочется бежать отсюда. Они даже забыли запереть за собой дверь.
Но там, за поворотом, улица Пон д'Авруа, где еще встречаются прохожие. Приятели не смотрят друг на друга. Шабо ощущает пустоту в теле, ему кажется, что он беззвучно движется в какой-то вате. Даже уличный шум доходит до него откуда-то издалека.
— Ты думаешь, он мертв?.. Это турок?..
— Он!.. Я узнал его… Рот у него открыт… И один глаз…
— Что?
— Один глаз открыт, другой закрыт.
И в бешенстве добавляет:
— Пить хочется!
Они на улице Пон д'Авруа. Все кафе закрыты. Открыта лишь одна закусочная, где продают только пиво, ракушки, селедку в уксусе и жареную картошку.
— Зайдем?
Повар, весь в белом, подкладывает в плиту дрова.
Женщина, которая ест, сидя в углу, приглашающе улыбается им.
— Пива!.. И жареной картошки!.. И ракушек!..
Съев по первой порции, они повторяют заказ. Они голодны, никогда еще не были они так голодны. И пьют уже по четвертой кружке пива! Эти двое все еще не смотрят друг на друга. Едят с жадностью. На улице темнота. Редкие прохожие шагают быстро.
— Сколько мы должны, гарсон?
Они снова в ужасе. Хватит ли у них обоих денег, чтобы заплатить за ужин?
— Семь и два пятьдесят, и три, и шестьдесят и… восемнадцать семьдесят пять!..
Остается один франк, как раз на чаевые!
Улицы. Закрытые ставни магазинов. Газовые рожки.
Издали слышны шаги совершающих обход полицейских.
Двое юношей пересекают Мёзу.
Дельфос молчит, устремив перед собой неподвижный взгляд; сознание его так далеко от действительности, что он не замечает обращенных к нему слов приятеля.
И Шабо, чтобы не оставаться одному, чтобы сохранить ободряющее присутствие товарища, провожает его до дверей комфортабельного дома, на самой красивой улице квартала.
— Проводи меня немного… — умоляет он.
— Нет… Я заболел…
Это точно. Они оба заболели. Шабо только на мгновение увидел мертвое тело, но его воображение работает вовсю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29