..
Проводите месье Ласнье…
И комиссар снова принялся расхаживать по залу, в то время как Адель нахально спросила:
— Я еще нужна здесь?
Он посмотрел на нее достаточно красноречиво, чтобы заставить ее замолчать. И больше десяти минут царила тишина. Вероятно, ждали кого-то или чего-то.
Месье Шабо не осмеливался закурить. Он не смел смотреть на сына. Стеснялся, как бедный пациент в приемной у знаменитого врача.
А Жан следил за комиссаром глазами и каждый раз, как тот проходил мимо, порывался заговорить с ним.
Наконец послышались шаги в коридоре. В дверь постучали.
— Войдите!
Появились двое: Женаро, низенький и коренастый, в светлом костюме с хлястиком, и Виктор, которого Шабо никогда не видел в обычной одежде: весь в черном, он был похож на священника.
— Я получил ваш вызов час тому назад и… — словоохотливо начал итальянец.
— Я знаю! Знаю! Лучше скажите мне, видели ли вы сегодня ночью портсигар Графопулоса в руках у Рене Дельфоса.
Женаро с поклоном извинился:
— Лично я не много общаюсь с клиентами, но Виктор может сказать вам…
— Прекрасно! Тогда отвечайте вы!
Жан Шабо смотрел официанту в глаза. Он тяжело дышал. Но Виктор опустил веки и сказал с вкрадчивым видом:
— Я не хотел бы вредить этим молодым людям, которые всегда были очень милы со мной. Но я полагаю, что должен говорить правду, не так ли?
— Отвечайте, да или нет!
— Ну, да!.. Он держал портсигар в руках… Я даже чуть не посоветовал ему быть поосторожнее…
— Что он говорит! — возмутился Жан. — Это уж слишком! И вам не стыдно, Виктор?.. Послушайте, месье комиссар…
— Молчать! Теперь скажите мне, что вы думаете о материальном положении этих молодых людей.
И Виктор, смущенный, начал вздыхать, как бы с сожалением:
— Конечно, они всегда были мне должны… и не только деньги по счетам… Иногда занимали у меня небольшие суммы…
— Какое впечатление произвел на вас Графопулос?
— Богатый иностранец, проездом в городе. Это самые лучшие клиенты. Он сразу заказал шампанское, не спросив цену. Дал мне на чай пятьдесят франков…
— И вы заметили, что у него в бумажнике было несколько тысячефранковых ассигнаций…
— Да… Бумажник был здорово набит… Особенно французскими деньгами… Бельгийских у него не было…
— Это все, что вы заметили?
— Галстук у него был заколот булавкой с прекрасным бриллиантом.
— В какой момент он ушел?
— Вскоре после Адели, а ее сопровождал другой клиент, толстяк, который пил только пиво и дал мне двадцать су на чай. Француз! Он курил обычный трубочный табак.
— И вы остались одни с хозяином?
— Мы только потушили лампы и заперли дверь.
— И пошли прямо домой?
— Как всегда! Месье Женаро дошел со мной до улицы От-Совеньер, где он живет.
— А утром, принимаясь за работу, вы не заметили никакого беспорядка в зале?
— Никакого… Крови нигде не было… Уборщицы были на месте, и я наблюдал за ними.
Женаро слушал с рассеянным видом, как будто это его совершенно не касалось. Комиссар обратился к нему:
— Правда ли, что вы всегда оставляете вечернюю выручку в выдвижном ящике кассы?
— Кто вам это сказал?
— Не важно! Отвечайте на вопрос.
— Я уношу деньги с собой, кроме мелочи.
— То есть?
— В среднем франков на пятьдесят мелкими монетами — их я оставляю в ящике.
— Это неправда! — буквально завыл Жан Шабо. — Десять, двадцать раз я видел, как он выходил, оставив…
Женаро изумился:
— Как? Это он утверждает, что…
Вид у него был искренне удивленный. Он повернулся к молодой женщине.
— Да вот Адель вам скажет.
— Конечно!
— Вот чего я не понимаю: как эти молодые люди могут утверждать, что они видели труп в зале. Графопулос ушел раньше меня. Он не мог вернуться. Преступление было совершено не в кабачке, не знаю где…
Жаль, что мне приходится говорить так категорически.
Это ведь тоже клиенты… И мне они были даже симпатичны… Лучшее доказательство то, что я отпускал им в кредит. Но правда есть правда, и дело достаточно серьезное, чтобы…
— Благодарю вас!
Женаро с минуту колебался. Затем спросил:
— Мне можно идти?
— Да, и вам, и вашему официанту! Если вы мне еще Понадобитесь, я дам вам знать.
— Полагаю, мое заведение может работать?
— Сколько угодно!
Адель спросила:
— А я?
— Идите домой!
— Я свободна?
Комиссар не ответил. Он был озабочен. Беспрестанно поглаживал свою трубку. Когда три человека вышли, в зале стало пусто.
Остались только комиссар, Жан, Шабо и его отец.
И все молчали.
Первым заговорил месье Шабо. Он долго колебался.
Наконец, откашлявшись, начал:
— Простите… Но неужели вы в самом деле думаете?..
— Что? — ворчливо отозвался комиссар.
— Не знаю… Мне кажется…
И он жестом пытался дополнить свою неясную мысль.
Этот неопределенный жест означал: «…Мне кажется, что во всем этом есть нечто не очень понятное, не очень ясное… Что-то двусмысленное…»
Жан встал. У него появилась какая-то энергия. Он осмелился взглянуть на отца.
— Все они лгут! — четко произнес он. — В этом я клянусь! Вы верите мне, месье комиссар?
Ответа не последовало.
— Ты веришь мне, отец?
Месье Шабо сначала отвернулся. Потом пробормотал:
— Сам не знаю…
И наконец, обратившись к своему здравому смыслу, добавил:
— Кого следовало бы разыскать, так это того француза, о котором они говорят.
Комиссар, вероятно, не знал, на что решиться, потому что он в бешенстве ходил по залу большими шагами.
— Во всяком случае, Дельфос исчез! — ворчал он, скорее обращаясь к самому себе, чем к своим собеседникам.
Он снова стал ходить и, помолчав, продолжал:
— И два свидетеля утверждают, что у него был золотой портсигар!
Он все ходил, развивая свою мысль:
— И вы оба были в подвале!.. И в эту ночь вы пытались бросить в унитаз стофранковые ассигнации… И…
Он остановился, посмотрел на одного, потом на другого.
— И даже шоколадник не признает, что у него украли деньги!
Он вышел, оставив их наедине. Но они этим не воспользовались. Когда он вернулся, отец и сын оставались на прежних местах, в пяти метрах друг от друга, каждый замкнувшись в мрачном молчании.
— Что ж поделать! Я сейчас позвонил следователю!
Отныне он будет руководить следствием! Он и слушать не хочет о том, чтобы вас временно выпустили на свободу. Если вы хотите о чем-либо попросить, обратитесь к следователю де Конненку.
— Франсуа?
— Кажется, так его зовут.
И отец тихо, стесняясь прошептал:
— Мы вместе учились в коллеже.
— Ну что ж, сходите к нему, если думаете, что это поможет. Но сомневаюсь, потому что я его знаю! А пока он приказал мне отправить вашего сына в тюрьму Сен-Леонар…
Эти слова прозвучали зловеще. До сих пор не было ничего определенного.
Тюрьма Сен-Леонар! Отвратительное здание напротив моста Магэн, уродующее целый квартал, со средневековыми башенками, бойницами, железными решетками…
Жан, мертвенно бледный, молчал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Проводите месье Ласнье…
И комиссар снова принялся расхаживать по залу, в то время как Адель нахально спросила:
— Я еще нужна здесь?
Он посмотрел на нее достаточно красноречиво, чтобы заставить ее замолчать. И больше десяти минут царила тишина. Вероятно, ждали кого-то или чего-то.
Месье Шабо не осмеливался закурить. Он не смел смотреть на сына. Стеснялся, как бедный пациент в приемной у знаменитого врача.
А Жан следил за комиссаром глазами и каждый раз, как тот проходил мимо, порывался заговорить с ним.
Наконец послышались шаги в коридоре. В дверь постучали.
— Войдите!
Появились двое: Женаро, низенький и коренастый, в светлом костюме с хлястиком, и Виктор, которого Шабо никогда не видел в обычной одежде: весь в черном, он был похож на священника.
— Я получил ваш вызов час тому назад и… — словоохотливо начал итальянец.
— Я знаю! Знаю! Лучше скажите мне, видели ли вы сегодня ночью портсигар Графопулоса в руках у Рене Дельфоса.
Женаро с поклоном извинился:
— Лично я не много общаюсь с клиентами, но Виктор может сказать вам…
— Прекрасно! Тогда отвечайте вы!
Жан Шабо смотрел официанту в глаза. Он тяжело дышал. Но Виктор опустил веки и сказал с вкрадчивым видом:
— Я не хотел бы вредить этим молодым людям, которые всегда были очень милы со мной. Но я полагаю, что должен говорить правду, не так ли?
— Отвечайте, да или нет!
— Ну, да!.. Он держал портсигар в руках… Я даже чуть не посоветовал ему быть поосторожнее…
— Что он говорит! — возмутился Жан. — Это уж слишком! И вам не стыдно, Виктор?.. Послушайте, месье комиссар…
— Молчать! Теперь скажите мне, что вы думаете о материальном положении этих молодых людей.
И Виктор, смущенный, начал вздыхать, как бы с сожалением:
— Конечно, они всегда были мне должны… и не только деньги по счетам… Иногда занимали у меня небольшие суммы…
— Какое впечатление произвел на вас Графопулос?
— Богатый иностранец, проездом в городе. Это самые лучшие клиенты. Он сразу заказал шампанское, не спросив цену. Дал мне на чай пятьдесят франков…
— И вы заметили, что у него в бумажнике было несколько тысячефранковых ассигнаций…
— Да… Бумажник был здорово набит… Особенно французскими деньгами… Бельгийских у него не было…
— Это все, что вы заметили?
— Галстук у него был заколот булавкой с прекрасным бриллиантом.
— В какой момент он ушел?
— Вскоре после Адели, а ее сопровождал другой клиент, толстяк, который пил только пиво и дал мне двадцать су на чай. Француз! Он курил обычный трубочный табак.
— И вы остались одни с хозяином?
— Мы только потушили лампы и заперли дверь.
— И пошли прямо домой?
— Как всегда! Месье Женаро дошел со мной до улицы От-Совеньер, где он живет.
— А утром, принимаясь за работу, вы не заметили никакого беспорядка в зале?
— Никакого… Крови нигде не было… Уборщицы были на месте, и я наблюдал за ними.
Женаро слушал с рассеянным видом, как будто это его совершенно не касалось. Комиссар обратился к нему:
— Правда ли, что вы всегда оставляете вечернюю выручку в выдвижном ящике кассы?
— Кто вам это сказал?
— Не важно! Отвечайте на вопрос.
— Я уношу деньги с собой, кроме мелочи.
— То есть?
— В среднем франков на пятьдесят мелкими монетами — их я оставляю в ящике.
— Это неправда! — буквально завыл Жан Шабо. — Десять, двадцать раз я видел, как он выходил, оставив…
Женаро изумился:
— Как? Это он утверждает, что…
Вид у него был искренне удивленный. Он повернулся к молодой женщине.
— Да вот Адель вам скажет.
— Конечно!
— Вот чего я не понимаю: как эти молодые люди могут утверждать, что они видели труп в зале. Графопулос ушел раньше меня. Он не мог вернуться. Преступление было совершено не в кабачке, не знаю где…
Жаль, что мне приходится говорить так категорически.
Это ведь тоже клиенты… И мне они были даже симпатичны… Лучшее доказательство то, что я отпускал им в кредит. Но правда есть правда, и дело достаточно серьезное, чтобы…
— Благодарю вас!
Женаро с минуту колебался. Затем спросил:
— Мне можно идти?
— Да, и вам, и вашему официанту! Если вы мне еще Понадобитесь, я дам вам знать.
— Полагаю, мое заведение может работать?
— Сколько угодно!
Адель спросила:
— А я?
— Идите домой!
— Я свободна?
Комиссар не ответил. Он был озабочен. Беспрестанно поглаживал свою трубку. Когда три человека вышли, в зале стало пусто.
Остались только комиссар, Жан, Шабо и его отец.
И все молчали.
Первым заговорил месье Шабо. Он долго колебался.
Наконец, откашлявшись, начал:
— Простите… Но неужели вы в самом деле думаете?..
— Что? — ворчливо отозвался комиссар.
— Не знаю… Мне кажется…
И он жестом пытался дополнить свою неясную мысль.
Этот неопределенный жест означал: «…Мне кажется, что во всем этом есть нечто не очень понятное, не очень ясное… Что-то двусмысленное…»
Жан встал. У него появилась какая-то энергия. Он осмелился взглянуть на отца.
— Все они лгут! — четко произнес он. — В этом я клянусь! Вы верите мне, месье комиссар?
Ответа не последовало.
— Ты веришь мне, отец?
Месье Шабо сначала отвернулся. Потом пробормотал:
— Сам не знаю…
И наконец, обратившись к своему здравому смыслу, добавил:
— Кого следовало бы разыскать, так это того француза, о котором они говорят.
Комиссар, вероятно, не знал, на что решиться, потому что он в бешенстве ходил по залу большими шагами.
— Во всяком случае, Дельфос исчез! — ворчал он, скорее обращаясь к самому себе, чем к своим собеседникам.
Он снова стал ходить и, помолчав, продолжал:
— И два свидетеля утверждают, что у него был золотой портсигар!
Он все ходил, развивая свою мысль:
— И вы оба были в подвале!.. И в эту ночь вы пытались бросить в унитаз стофранковые ассигнации… И…
Он остановился, посмотрел на одного, потом на другого.
— И даже шоколадник не признает, что у него украли деньги!
Он вышел, оставив их наедине. Но они этим не воспользовались. Когда он вернулся, отец и сын оставались на прежних местах, в пяти метрах друг от друга, каждый замкнувшись в мрачном молчании.
— Что ж поделать! Я сейчас позвонил следователю!
Отныне он будет руководить следствием! Он и слушать не хочет о том, чтобы вас временно выпустили на свободу. Если вы хотите о чем-либо попросить, обратитесь к следователю де Конненку.
— Франсуа?
— Кажется, так его зовут.
И отец тихо, стесняясь прошептал:
— Мы вместе учились в коллеже.
— Ну что ж, сходите к нему, если думаете, что это поможет. Но сомневаюсь, потому что я его знаю! А пока он приказал мне отправить вашего сына в тюрьму Сен-Леонар…
Эти слова прозвучали зловеще. До сих пор не было ничего определенного.
Тюрьма Сен-Леонар! Отвратительное здание напротив моста Магэн, уродующее целый квартал, со средневековыми башенками, бойницами, железными решетками…
Жан, мертвенно бледный, молчал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29