- Хорошо. А в городе ничего не произошло?
- Хорошо. А в городе ничего не произошло?
Иероним искоса посмотрел на аркадянина.
- Понял. Ты, наверное, о Гиртеаде. Так?
- Да.
- Нет. По-моему у Софии ничего не случилось. Они доделали
попону, прислали ее Эвмену. Это все, что я знаю.
- Как-то странно ты это говоришь,- подозрительно
произнес Калхас.
- О Гиртеаде мне действительно больше ничего не известно.
Это из-за другого. Не знаю, осталось ли это в твоей
памяти - обычно после лихорадки такое забывается. Иногда ты
бредил. Эвмен приказал, чтобы около тебя постоянно кто-то
находился - и для помощи, и чтобы не пропустить Слова.
Калхас горько покачал головой.
- Вы предусмотрительны.
- Ты прорицатель, а для богов, думали мы, все равно, когда
пользоваться твоими устами. Больные люди, я читал, открывают
удивительные вещи.
- Так что я открыл вам?
- О богах - ничего. Мы ошиблись. Ты только один раз
упомянул имя Гермеса. Остальное время ты говорил о Гиртеаде.
Точнее - не "о", а с ней.
Иероним умолк, закусив губу. Потом вздохнул и продолжал:
- Я завидую, Калхас. Не хочу гадать, как в твоей душе
подбирались слова, но мы были потрясены. Даже Дотим - он тоже
слушал твой бред - не стал хмыкать и строить рожи. Он старался
вызнать у меня, что это за женщина, с которой так разговаривают.
Я объяснил, но одноухий, по-моему, так до конца и не поверил.
Потому что сказал: "А вдруг душу Калхаса Гермес унес на
Олимп, и он сейчас болтает с богинями?"
- Ничего не помню.- Калхас ощущал в памяти темный провал
между первым днем болезни и сегодняшним пробуждением. Только
озноб пробегал по телу; хотелось закрыть глаза и забыться в
ласковом солнечном тепле.- Мне почему-то беспокойно. Может
быть, это из-за болезни. Ну хорошо, буду надеяться, что Гиртеада
не обижена на меня.
- Я думаю, она знает о твоей болезни. Стратег пригласил
сразу нескольких местных лекарей, а от них новости
распространяются в одно мгновение,- успокаивающе сказал
Иероним.- Как только ты встанешь на ноги, мы накупим всяких
дорогих безделушек, тряпок и отправимся к Софии.
- Завтра,- убежденно сказал Калхас.- Завтра я буду на
ногах... Не качай головой, Иероним, я знаю свои силы, а Гермес
поможет мне. Поэтому прошу тебя, возьми из тех денег, что
подарил Антиген, сколько нужно и отправь кого-нибудь за
покупками.
- Не фантазируй. Мы говорили с тобой недолго, а ты от
слабости весь уже в испарине. Завтра нужно будет полежать и
послезавтра тоже.
- Иероним, а тебя очень прошу,- взмолился пастух.
Отправь людей за покупками, а завтра увидишь сам: я встану.
Обязательно...
Уговоры продолжались всю первую половину дня. Наконец мягкая
душа историка уступила напору Калхаса. Добившись своего, пастух
потребовал еды и набивал свой желудок даже тогда, когда тот,
отвыкший от обильной пищи, угрожал извергнуть ее обратно.
Назавтра Калхас заставил себя встать и пройтись по комнате, в
которую вечером перенесли его ложе. Это оказалось сложнее, чем
он думал. Слабость, дрожь в ногах, головокружение, темнота перед
взором от прилившей к голове крови - все это приходилось
терпеливо преодолевать. Он знал, что выглядит очень бледно,
поэтому налил себе много вина. Оно заставило порозоветь щеки, а
все, что происходило вокруг, стало казаться более легким и
ярким.
- Посмотри на себя. Тебе не свататься нужно идти, а
поминальный пир заказывать! - ворчал Иероним, сопровождая
пастуха к Софии.- Откуда в тебе такое упрямство? Клянусь твоим
Гермесом-вестником, оно не божественного происхождения... Нет,
если бы Дотим изволил так упрямиться, я бы принял это как
должное, но ты казался мне не таким...
Калхас почти не слышал своего спутника. Он стремился скорее
увидеть Гиртеаду, договориться с Софией о свадьбе, а о том, что
последует за этим, не отваживался даже мечтать, дабы не отдаться
восторженному томлению.
Крайне неприветливый по своему обычаю Сопатр замешкался в
воротах. Иероним попытался было завести с ним разговор, но
Калхас решительно шагнул вперед, оттеснил привратника и
направился прямо к дому.
Из дома их заметили. Когда Калхас подошел к дверям, дорогу ему
преградила София. Она с любопытством взглянула на свертки в
руках аркадянина, но голос ее был строг:
- Не самое лучшее время ты выбрал, Иероним, чтобы привести
этого человека. Мы с девушками рассуждали о добродетели.
Историк хмыкнул.
- Скорее этот человек привел меня, чем я его... Но мы
можем обождать.
- Обождать? - хозяйка замялась.- Нет, не будем ждать.
Девушки примутся гадать, зачем вы пришли и забудут думать о
добродетели. Пойдемте.
На этот раз девушек было даже больше, чем в прошлые визиты.
Калхас сразу же нашел среди них Гиртеаду, и сердце его
успокоилось. Но только на мгновение. Девушка выглядела
изможденной, радость, с которой она смотрела на него, не могла
скрыть усталость и тоску. Под глазами лежали глубокие тени, а
пальцы судорожно сжимали стило - видимо София заставляла ее во
время предшествующей беседы исполнять роль секретаря.
Иероним говорил, что перед сватовством необходимо осторожное
вступление, однако у Калхаса не было сил откладывать дело.
Поэтому он размотал первый сверток и достал оттуда отрез безумно
дорогой ткани, привезенный на Тарсский рынок откуда-то издалека.
Она была тяжелой, богато переливалась яркими цветами и золотом.
Калхас осторожно взял ее в руки и поднес Софии.
- Прими это, мудрая женщина, в знак моего уважения к тебе
и к тому делу, которым ты занята.
София состроила крайне удивленное лицо, однако ткань взяла не
без удовольствия.
Тогда Калхас развернул второй сверток. Здесь лежала груда
безделушек для воспитанниц. Те стайкой любопытных птиц окружили
его, одна лишь Гиртеада осталась на своем месте. Калхас
высвободился из девичьего кольца, достал третий сверток и
подошел к ней. Волнение заставило его руки трястись и он долго
не мог справиться с тряпицей, скрывавшей подарок. Наконец он
извлек тяжелое ожерелье, составленное из крупных агатов.
Агаты - дешевые камни, но эти были тщательно обработаны и
любовно подобраны один к другому. Ожерелье казалось сделанным из
слезинок какого-то подземного бога: темные полупрозрачные
овалы с коричневыми и черными прожилками жили самостоятельной
жизнью; каждый из них включал в себя особенный мир - сумеречный
и печальный, как преисподнее царство.
Гиртеада сидела торжественная и испуганная, пока он осторожно
одевал ожерелье ей на шею. Агаты так шли девушке, что Калхас
оглянулся на Иеронима, лично покупавшего подарок. Глаза у того
были не менее печальны, чем ожерелье, и Калхаса на мгновение
потрясла догадка, что историк тоже влюблен в Гиртеаду, и все
свое чувство он, сам не зная того, вложил в этот подарок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42