Чутко вслушиваясь, он
всматривался в темноту, пытаясь не пропустить появления какой-нибудь
движущейся тени, хотя и не мог себе представить, как он, совершенно ничего
не видя, может различить эту тень.
Время от времени до него доносились едва слышные шорохи, каждый раз
заставлявшие его насторожиться, но больше ничего не происходило. Шорох
затихал, ненадолго воцарялась тишина, потом он улавливал новый шорох и
снова весь напрягался в ожидании. Никогда еще время не тянулось для него
так мучительно долго. Хуже всего было то, что оставалось только терпеть и
ждать, припав к земле. Он не мог ничего сделать, не мог броситься и
нанести удар, не мог даже предостеречь остальных, потому что не знал,
слышат ли они то же самое, что он, и не напугает ли он их понапрасну. Ему
даже пришло в голову - а не может случиться, что из них всех он
единственный, кто так трясется от страха?
С первыми проблесками рассвета ощущение страха стало ослабевать. Если
бы теперь к ним начало подкрадываться какое-нибудь существо, он уже смог
бы его увидеть и встретить лицом к лицу. Но вокруг ничего не было видно,
кроме могучих деревьев, которые обступили их, нависая над головами;
массивные стволы густо заросли мхом и лишайниками и казались очень
древними. Тем не менее чувство таинственной опасности не прошло совсем. И
переговаривались они между собой не иначе как шепотом: под кронами
деревьев стояла такая тяжелая, гнетущая тишина, что нарушить ее казалось
непростительной неосторожностью.
Медленно, с трудом карабкались они в гору. Под ногами шуршала толстая
подстилка из листьев, обломков веток и кусочков коры, которые падали с
деревьев на протяжении столетий. По дороге Харкорт размышлял о том,
ступала ли здесь когда-нибудь до них человеческая нога. В этих диких
местах вдоль берега никто не жил, да и вряд ли они могли кому-то
понадобиться, так что скорее всего здесь еще никто не бывал.
Они поднимались уже полчаса, когда густой лес наконец стал редеть,
хотя повсюду еще стояли отдельные группы деревьев. Ощущение опасности
почти исчезло - почти, но не совсем. Они все еще находились в незнакомой,
чужой местности.
И вот теперь все четверо лежали на животе, скрытые густым
кустарником, которым заросла опушка леса, и смотрели, как на поляне,
напоминавшей парк, резвятся единороги. Гребень прибрежного холма, на
который они только что поднялись, остался позади, впереди простирался
пологий склон, а дальше, за поляной, напоминавшей парк, снова поднимался
густой лес. Харкорт подумал, что это открытое место, наверное, когда-то
расчистил под пашню какой-нибудь давно забытый крестьянин, решив поставить
здесь свою ферму. На дальнем конце поляны виднелось что-то похожее на
развалины постройки, хотя с уверенностью сказать, что это такое, было
нельзя. Впрочем, если здесь и находилась заброшенная ферма, ничего
необычного в этом не было: в здешних местах попадалось множество таких
полуразвалившихся построек, когда-то принадлежавших людям, которые
собирались здесь поселиться и возделывать землю, но вынуждены были все
бросить и бежать, когда нагрянула Нечисть.
Единороги все еще скакали и резвились, но что-то в их поведении
изменилось. Внезапно часть их, круто повернувшись, понеслась к дальнему
краю поляны. Описав широкую дугу, они двинулись обратно, а впереди них
бежала со всех ног какая-то темная фигура. Как Харкорт ни напрягал зрение,
он не мог разглядеть, кто это - медведь или человек.
Остальные единороги остановились и настороженно смотрели, высоко
задрав головы. Солнце сияло на их тонких извитых рогах. Потом, словно по
сигналу, все они рысью пустились навстречу, окружая бегущую фигуру.
Приблизившись вплотную, они поднялись на дыбы и обрушились на нее,
размахивая в воздухе острыми копытами.
Харкорт рывком поднялся на колени, но зацепился своим луком,
торчавшим из облучья, за нависшую сверху ветку и потерял равновесие.
Чья-то рука крепко схватила его за запястье и дернула с такой силой, что
он упал на землю.
- Не вставай! - сказала Иоланда, все еще крепко стискивая его
запястье. - Ради бога, не вставай!
- Но там же человек! - воскликнул Харкорт.
- По-моему, это медведь, - сказал аббат. - Готов поклясться, что
медведь.
- Человек там или медведь, - сказала Иоланда, - помочь ему мы ничем
не сможем. Они разносят его в клочья. То же самое они сделают и с нами,
если мы вздумаем прийти ему на помощь. Мы только зря будем рисковать
жизнью.
- Ему уже не поможешь, - сказал аббат. - Вон как они его швыряют.
Что-то то и дело взлетало вверх над вздымающимися рогами, но
разглядеть, что это, было невозможно. Какие-то черные лохмотья нелепо
болтались в воздухе, с каждым разом распадаясь на все более мелкие клочья.
Наконец они упали на землю, и единороги, окружившие их кольцом, встав на
дыбы, все разом опустились, разя копытами. Кто бы ни лежал там, на земле,
от него теперь уже ничего не могло остаться.
У Харкорта к горлу подступила тошнота. Такие прекрасные животные,
подумал он, такая невиданная ослепительная красота, и все это только
маска, скрывающая такую злобу! Вот что такое Нечисть. Все, что здесь есть,
- Нечисть.
Он перевернулся на бок и высвободил свой лук, зацепившийся за ветку.
Что за неуклюжая вещь, подумал он. Луки висели за плечами у всех четверых,
но Харкорт взял свой только после долгих колебаний. Он недолюбливал лук,
считая его оружием труса. Меткий лучник всегда перебьет множество
доблестных бойцов с безопасного расстояния, не дав им подойти, чтобы
броситься врукопашную. Харкорту это всегда было не по душе. Но в конце
концов он согласился, что лук - вещь полезная, а их слишком мало и все
шансы против них, так что будет все-таки правильно взять четыре лука. Меч
был у него одного - скорее всего, только он один и умел с ним обращаться.
Шишковатый был вооружен боевой секирой на короткой рукоятке, у Иоланды,
кроме лука, был кинжал, а этот увалень Гай взял себе булаву, сославшись на
то, что он священнослужитель, аббат, и проливать кровь ему не подобает.
Такая чрезмерная щепетильность показалась Харкорту смешной, однако
священникам действительно не полагалось носить острый клинок, и аббат не
хотел об этом и слышать. Впрочем, разница невелика, подумал Харкорт.
Булавой можно прикончить кого угодно не хуже, чем мечом, только не так
аккуратно.
Отцепив свой лук, он начал, пятясь, выбираться из кустов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
всматривался в темноту, пытаясь не пропустить появления какой-нибудь
движущейся тени, хотя и не мог себе представить, как он, совершенно ничего
не видя, может различить эту тень.
Время от времени до него доносились едва слышные шорохи, каждый раз
заставлявшие его насторожиться, но больше ничего не происходило. Шорох
затихал, ненадолго воцарялась тишина, потом он улавливал новый шорох и
снова весь напрягался в ожидании. Никогда еще время не тянулось для него
так мучительно долго. Хуже всего было то, что оставалось только терпеть и
ждать, припав к земле. Он не мог ничего сделать, не мог броситься и
нанести удар, не мог даже предостеречь остальных, потому что не знал,
слышат ли они то же самое, что он, и не напугает ли он их понапрасну. Ему
даже пришло в голову - а не может случиться, что из них всех он
единственный, кто так трясется от страха?
С первыми проблесками рассвета ощущение страха стало ослабевать. Если
бы теперь к ним начало подкрадываться какое-нибудь существо, он уже смог
бы его увидеть и встретить лицом к лицу. Но вокруг ничего не было видно,
кроме могучих деревьев, которые обступили их, нависая над головами;
массивные стволы густо заросли мхом и лишайниками и казались очень
древними. Тем не менее чувство таинственной опасности не прошло совсем. И
переговаривались они между собой не иначе как шепотом: под кронами
деревьев стояла такая тяжелая, гнетущая тишина, что нарушить ее казалось
непростительной неосторожностью.
Медленно, с трудом карабкались они в гору. Под ногами шуршала толстая
подстилка из листьев, обломков веток и кусочков коры, которые падали с
деревьев на протяжении столетий. По дороге Харкорт размышлял о том,
ступала ли здесь когда-нибудь до них человеческая нога. В этих диких
местах вдоль берега никто не жил, да и вряд ли они могли кому-то
понадобиться, так что скорее всего здесь еще никто не бывал.
Они поднимались уже полчаса, когда густой лес наконец стал редеть,
хотя повсюду еще стояли отдельные группы деревьев. Ощущение опасности
почти исчезло - почти, но не совсем. Они все еще находились в незнакомой,
чужой местности.
И вот теперь все четверо лежали на животе, скрытые густым
кустарником, которым заросла опушка леса, и смотрели, как на поляне,
напоминавшей парк, резвятся единороги. Гребень прибрежного холма, на
который они только что поднялись, остался позади, впереди простирался
пологий склон, а дальше, за поляной, напоминавшей парк, снова поднимался
густой лес. Харкорт подумал, что это открытое место, наверное, когда-то
расчистил под пашню какой-нибудь давно забытый крестьянин, решив поставить
здесь свою ферму. На дальнем конце поляны виднелось что-то похожее на
развалины постройки, хотя с уверенностью сказать, что это такое, было
нельзя. Впрочем, если здесь и находилась заброшенная ферма, ничего
необычного в этом не было: в здешних местах попадалось множество таких
полуразвалившихся построек, когда-то принадлежавших людям, которые
собирались здесь поселиться и возделывать землю, но вынуждены были все
бросить и бежать, когда нагрянула Нечисть.
Единороги все еще скакали и резвились, но что-то в их поведении
изменилось. Внезапно часть их, круто повернувшись, понеслась к дальнему
краю поляны. Описав широкую дугу, они двинулись обратно, а впереди них
бежала со всех ног какая-то темная фигура. Как Харкорт ни напрягал зрение,
он не мог разглядеть, кто это - медведь или человек.
Остальные единороги остановились и настороженно смотрели, высоко
задрав головы. Солнце сияло на их тонких извитых рогах. Потом, словно по
сигналу, все они рысью пустились навстречу, окружая бегущую фигуру.
Приблизившись вплотную, они поднялись на дыбы и обрушились на нее,
размахивая в воздухе острыми копытами.
Харкорт рывком поднялся на колени, но зацепился своим луком,
торчавшим из облучья, за нависшую сверху ветку и потерял равновесие.
Чья-то рука крепко схватила его за запястье и дернула с такой силой, что
он упал на землю.
- Не вставай! - сказала Иоланда, все еще крепко стискивая его
запястье. - Ради бога, не вставай!
- Но там же человек! - воскликнул Харкорт.
- По-моему, это медведь, - сказал аббат. - Готов поклясться, что
медведь.
- Человек там или медведь, - сказала Иоланда, - помочь ему мы ничем
не сможем. Они разносят его в клочья. То же самое они сделают и с нами,
если мы вздумаем прийти ему на помощь. Мы только зря будем рисковать
жизнью.
- Ему уже не поможешь, - сказал аббат. - Вон как они его швыряют.
Что-то то и дело взлетало вверх над вздымающимися рогами, но
разглядеть, что это, было невозможно. Какие-то черные лохмотья нелепо
болтались в воздухе, с каждым разом распадаясь на все более мелкие клочья.
Наконец они упали на землю, и единороги, окружившие их кольцом, встав на
дыбы, все разом опустились, разя копытами. Кто бы ни лежал там, на земле,
от него теперь уже ничего не могло остаться.
У Харкорта к горлу подступила тошнота. Такие прекрасные животные,
подумал он, такая невиданная ослепительная красота, и все это только
маска, скрывающая такую злобу! Вот что такое Нечисть. Все, что здесь есть,
- Нечисть.
Он перевернулся на бок и высвободил свой лук, зацепившийся за ветку.
Что за неуклюжая вещь, подумал он. Луки висели за плечами у всех четверых,
но Харкорт взял свой только после долгих колебаний. Он недолюбливал лук,
считая его оружием труса. Меткий лучник всегда перебьет множество
доблестных бойцов с безопасного расстояния, не дав им подойти, чтобы
броситься врукопашную. Харкорту это всегда было не по душе. Но в конце
концов он согласился, что лук - вещь полезная, а их слишком мало и все
шансы против них, так что будет все-таки правильно взять четыре лука. Меч
был у него одного - скорее всего, только он один и умел с ним обращаться.
Шишковатый был вооружен боевой секирой на короткой рукоятке, у Иоланды,
кроме лука, был кинжал, а этот увалень Гай взял себе булаву, сославшись на
то, что он священнослужитель, аббат, и проливать кровь ему не подобает.
Такая чрезмерная щепетильность показалась Харкорту смешной, однако
священникам действительно не полагалось носить острый клинок, и аббат не
хотел об этом и слышать. Впрочем, разница невелика, подумал Харкорт.
Булавой можно прикончить кого угодно не хуже, чем мечом, только не так
аккуратно.
Отцепив свой лук, он начал, пятясь, выбираться из кустов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81