— Не смотрите на меня так мрачно, Филибер. Это необходимо было сделать. Теперь слушайте. Спрячьте это письмо хорошенько, ибо оно опасное. Когда вы сегодня уйдете, отправляйтесь в дом Пиццамано на Сан-Даниэле. Спросите графа. Встретьтесь с ним лично и вручите ему эту записку. Ему и никому другому. Если его не будет, дождитесь его. Это понятно?
— Совершенно понятно, месье.
— Вы подробно расскажете ему о моем состоянии и можете свободно отвечать на любой вопрос, который он вам задаст.
Прилежный Филибер доставил это письмо уже после полудня, и оно было сразу же прочитано не только графом, но также и Доменико, который в этот момент был у него.
Капитан Пиццамано приехал из Форта при первой возможности из-за вызова посланного ему два дня назад его сестрой. К этому времени Изотта которая через Ренцо ежедневно осведомлялась о состоянии Марка-Антуана несла бремя большее, чем она могла выдержать в одиночку. Сегодня, когда Доменико наконец-то приехал и она посоветовалась с ним, тревога уже улеглась благодаря добрым вестям, которые доставил ей Ренцо. Марк-Антуан определенно был вне опасности.
Но негодование ее осталось и рассказ об этом она поведала своему брату. Потрясенный, Доменико, при всей его неприязни к Вендрамину, не решался поверить, что этот человек опустился до убийства. Наверное, именно эта неприязнь заставляла его проявлять благородную осторожность в предположениях. Изотта пролила свет на эти события.
— Они поссорились до этого, в прошлом октябре; и я узнала что состоялась дуэль, в ходе которой Вендрамин был ранен. Вы помните, что он болел тогда и не выходил из дома пару недель? Ранение было тому причиной.
— Я знаю о дуэли, — сказал Доменико. — Но между дуэлью и предательским убийством — огромная дистанция. Я могу понять, как одно могло породить подозрения о другом. Но необходимо нечто большее, чтобы мы были уверены.
— Думаю, у меня есть и нечто большее. Покушение на Марка имело место на прошлой неделе, в ночь на понедельник. С тех пор мы не видели Леонардо, а не в его обыкновении провести целую неделю без визита в Сан-Даниэле, особенно такую неделю, как эта когда ежедневно новости заставляют моего отца беспокоиться и удивляться его отсутствию.
— Ах, — теперь Доменико забеспокоился. — Но отчего же… Она прервала его реплику, чтобы закончить самой.
— Из четверых, напавших на Марка он ранил двоих, один из которых, как я уже говорила — главарь. Если обнаружится, что Леонардо ранен — ранен в левое плечо, — то не будет ли это полным доказательством?
— Думаю, будет,
— Вот почему я и послала за вами, Доменико. Разыщете ли вы Леонардо, чтобы выяснить это?
— Я сделаю больше… Мне требуется кое-что разузнать об этой дуэли, происшедшей в прошлом октябре. Кроме прочих, истинные причины… — он внезапно замолк, пристально посмотрев на нее. — Нет ли у вас подозрений, каковы они могут быть?
— Иногда я думаю… — она запнулась, сделав какой-то беспомощный жест. — Нет, нет. Ничего определенного. Ничего, Доменико.
— Но что-то неопределенное, — сказал он тихо, с сочувствием. — Так. Так. Посмотрим, что мне удастся разузнать обо всем этом.
В мыслях у него было совсем иное, но он подумал, что можно отложить разговор об этом, пока не выяснится данная проблема. Поэтому он вышел из ее будуара где происходила эта беседа и спустился переговорить перед уходом с отцом.
Он застал графа в библиотеке с Филибером. Рассказ слуги ничего не добавил к тому, что капитан узнал от своей сестры, тогда как письмо, которое он прочитал после ухода Филибера усилило серьезные опасения, уже взволновавшие умы всех верных венецианцев. Пока Марк-Антуан лежал беспомощный во французском посольстве, зловещие происшествия сотрясали Венецию и, наконец, стали достаточными для самых беспечных, чтобы заставить их заметить грозовые тучи на политическом горизонте.
Бессильная небрежность Светлейшей относительно того, чтобы обеспечить должную защиту своим провинциям на материке, наконец, принесла тревожные плоды в Бергамо. Никем не сдерживаемые, якобинцы, опираясь на поддержку Франции, прибрали к рукам упущенную правительством власть. Город восстал против Венеции, поддержал якобизм, поставил Дерево Свободы и учредил свое собственное независимое правительство.
Известия об этом жесте предательского отречения достигли Венеции шесть дней назад и вызвали ужас в каждом уме — от Дожа до последнего нищего.
Доменико еще не начал обсуждать со своим глубоко обеспокоенным отцом это последнее свидетельство вероломства французов, приведенное в письме Марка-Антуана когда объявили приход мессера Катарина Корнера.
Он вошел, и бедствие было написано на тонких чертах его лица и в каждом движении его стройной изящной фигуры. Он принес дурную весть о том, что еще один город последовал примеру Бергамо.
Подеста из Брешиа, бежавший, переодевшись крестьянином, чтобы спасти свою жизнь, только что добрался до Венеции и разыскал Дожа с печальным рассказом, что Брешиа, подобно Бергамо, провозгласила нынче свою независимость и установила Дерево Свободы, у подножия которого, в насмешку над Венецией, склонился лев Св. Марка, посаженный на цепь.
— Мы начали платить ужасную цену за слабоволие Манина, — заключил Корнер. — Республика распадается.
Граф сидел потрясенный, уставившись в пространство, тогда как инквизитор напрягал свой слабый голос в ужасающем описании. Порядок должен быть наведен без промедления, пока якобинская зараза не распространилась на другие подвластные города. Если сам Сенат не возьмется за это дело, то нужно созвать Большой Совет, чтобы он взял на себя всю полноту ответственности и власти.
Затем, наконец, граф пробудился. Он заговорил с гневной горечью:
— После допущенных нами ошибок, упущенных нами возможностей, последовательной скупости и эгоистичности политики, проводимой нами, можем ли мы рассчитывать на героизм? Если мы не можем, то ничего не остается, кроме как покориться расколу этой Республики, которая была столь величественна в течение тысячи лет. Взгляните на это.
Он протянул Корнеру письмо, полученное им от Марка-Антуана.
Когда инквизитор прочитал его, он дрожащим голосом спросил, откуда это письмо.
— Из того же источника. От Мелвила, — улыбнулся граф печально. — Вы очень поторопились предположить, что он бежал, прознав об аресте, а я на мгновение так растерялся, что готов был поверить, что вы правы. Но теперь я знаю правду. Была попытка убить его в ту самую ночь, когда вы послали арестовать его; и это покушение почти достигло цели. С тех пор он висел между жизнью и смертью. Его первым действием, когда он достаточно окреп, чтобы совершить какое-то усилие, было отправить мне это ценное сообщение — нечто, сделанное с величайшим риском для него самого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86