Она выдернула свое запястье из тисков его хватки.
— Думаю, вам лучше уйти! Вон из моего дома! Поскольку он стоял, язвительно усмехаясь над ней, она топнула своей изящно обутой ножкой.
— Вон из моего дома! Вы слышите?
Она повернулась к шнуру звонка, но он преградил ей путь.
— Сначала выслушайте меня. Вы предоставите мне отчет о вашем предательстве.
— Глупец! Я не обязана перед вами отчитываться! Если мы уж говорим об отчетах, вы лучше подумайте о том, что вы — мой должник.
— У меня есть основания полагать, что вы предали это огласке.
— Предала это огласке? — к ее озлобленному раздражению примешалось удивление. — Предала огласке, вы сказали?
— Да, предали это огласке, мадам. Проболтались вашему возлюбленному — этому проклятому англичанину, от которого у вас нет секретов. Я могу простить вашу неверность. В конце концов, я могу вернуть деньги вашему распутному семейству. Но я не могу простить это предательство. Знаете, что вы сделали? Вы отдали меня в руки этому человеку. Хотя, пожалуй, именно этого вы и хотели.
Теперь ее чистые голубые глаза застыли на нем скорее в испуге, чем в гневе. Она провела тонкой белой рукой по лбу, приведя в беспорядок золотистые кудряшки, что вились на висках.
— Боже мой! Это мне совершенно непонятно. Вы бредите, Леонардо. Все это ложь. Я никогда не говорила ни слова ни мистеру Мелвилу, ни кому-либо еще о деньгах, взятых вами у меня. Клянусь вам в этом! Что до остального… — она скривила губы и пожала плечами. — Этот Мелвил не имеет никакого отношения к моим любовным делам.
— Даже если бы не было других причин, вы рассказали бы ему об этом, доказывая тем свою любовь. Значит, вы лжете мне. Почему он постоянно бывает здесь? Почему он всегда увивается возле вас, когда вы где-нибудь встречаетесь?
— Оставьте это! — воскликнула она в нетерпения. — Придерживайтесь главного. Держитесь того, что действительно важно. Это — дело с деньгами. Я еще раз клянусь, что я никогда даже шепотом не говорила об этом.
— О да! Вы будете вновь и вновь давать клятвы. Клятвопреступление никогда не составляло проблемы для таких женщин, как вы, — и неистово приправляя свое повествование ругательствами, он пересказал ей с определенными сокращениями свою беседу с Мелвилом, состоявшуюся этим утром.
— Теперь, — спросил он в заключение, — вы по-прежнему считаете, что стоит тратить время, чтобы отрицать вашу низость?
Она была слишком напугана, чтобы выразить возмущение его оскорблениями. Бе гладкий белый лоб наморщился. Она оттолкнула его, и скорее под воздействием ее воли, чем руки, он отступил и выпустил ее. Она отошла и вновь села на диван, упершись локтями в колени и положив подбородок на ладони. Он наблюдал за ней с сомнением и ждал.
— Это гораздо серьезнее, чем вы полагаете, Леонардо. Я могу понять ваш гнев. Вы считаете, что это — праведный гнев. Ничего подобного. Но есть тут еще кое-что. Я полагаю, вы ничего не преувеличили в своем рассказе? В чем же ваши трудности? Вот что главное. Осведомленность Мелвила. Его невероятная осведомленность… Как ему стало известно, как он докопался до этого?
— Возможен иной способ, кроме предложенного мною? — спросил Вендрамин с прежней насмешкой в тоне.
— Я прошу вас быть серьезнее; как мне кажется, перед нами возникла настоящая опасность. Я официально заверяю вас, Леонардо, что единственный другой человек, который что-либо знал про меня, — мой кузен Лальмант, от которого шли ассигнования. Мелвил мог узнать об этом только от него.
— От Лальманта! Вы хотите сказать, что французский посол состоит в дружеских отношениях, в столь тесных отношениях, с этим человеком, с этим англичанином? — и почти бездумно добавил: — Если он в действительности англичанин.
Он опустил голову на грудь, уперев подбородок в галстук, и очень медленно, погруженный в раздумья, подошел к ней. Но гость не смотрел на нее. Его глаза замерли на полу. Если его златовласая маленькая ведьма действительно говорила правду, то напрашивался единственный вывод.
— Если то, что вы сказали — правда, Анна, и отношения этого человека с послом Французской Республики столь тесные, как мы думаем, то напрашивается тот единственный вывод, что он — презренный шпион.
Это было не просто его подозрение, каковым он его считал и которое было причиной испуга на его лице. Факт состоял в том, что такое подозрение было именно единственным, и сама она отлично это поняла, А, поняв это, в соответствии с характером службы, в которой она была задействована, ей оставалось сожалеть, что она так опрометчиво дала ключ к этой догадке.
— О, это совершенно невозможно! — воскликнула она. Он зловеще улыбнулся.
— В любом случае, это — дело расследования. Ныне у государственных инквизиторов есть быстрый в тихий способ обращения со шпионами в Венеции. И он имел безрассудство пугать меня инквизиторами!
Она вскочила.
— Вам не следует объявлять об этом на основании пустякового предположения. Не рискуйте, Леонардо.
— Ах, это тревожит вас, да?
— Конечно, тревожит. Из-за вас. Если вы ошибетесь, вы погубите себя, не причинив вреда ему. Не понимаете? Что вы скажете в его обвинение? В любом случае, что бы с ним ни случилось, сведения относительно этих чеков от Виванти попадут к государственным инквизиторам. Вы сами мне об этом говорили. И, если бы он в самом деле был шпионом, неужели это была бы единственная принятая им предосторожность?
Его возрастающее ликование было охлаждено. Он обхватил подбородок рукой.
— Боже! Как этот проклятый негодяй стреножил меня!
Она подошла к нему, совсем впавшему в уныние, и коснулась его рукой.
— Предоставьте действовать мне, — убеждала она его. — Давайте я расспрошу Лальманта и посмотрим, что я смогу узнать. Возможно еще какое-нибудь объяснение, совершенно отличное от того, что вы предполагаете и что может оказаться неверным. Предоставьте это мне, Леонардо.
Он мрачно взглянул на нее, положил здоровую левую руку ей на плечо и привлек ее к себе.
— Полагаю, что вы, мой прекрасный маленький белый чертенок, не обманете меня? Не ваш ли обман сбивает мое чутье, скрывает ваши собственные запутанные следы?
Она высвободилась от его руки.
— Вы — грубое животное. Порой я удивляюсь, почему я все еще терплю вас здесь. Бог свидетель, что я никогда не играла в дураков.
Этот тон заставил его повиноваться. Он унижался в извинениях за свою грубость, ссылаясь на проклятую ревность, которая изводит его, и страстно доказывая ей, что ревность — первенец любви.
Эту сцену они часто разыгрывали раньше и обычно она под занавес приводила к поцелуям. Но в этот вечер она оставалась холодна и надменна, Даже ради своих намерений ей было нелегко принять ласки от мужчины, который нанес ей смертельное оскорбление:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
— Думаю, вам лучше уйти! Вон из моего дома! Поскольку он стоял, язвительно усмехаясь над ней, она топнула своей изящно обутой ножкой.
— Вон из моего дома! Вы слышите?
Она повернулась к шнуру звонка, но он преградил ей путь.
— Сначала выслушайте меня. Вы предоставите мне отчет о вашем предательстве.
— Глупец! Я не обязана перед вами отчитываться! Если мы уж говорим об отчетах, вы лучше подумайте о том, что вы — мой должник.
— У меня есть основания полагать, что вы предали это огласке.
— Предала это огласке? — к ее озлобленному раздражению примешалось удивление. — Предала огласке, вы сказали?
— Да, предали это огласке, мадам. Проболтались вашему возлюбленному — этому проклятому англичанину, от которого у вас нет секретов. Я могу простить вашу неверность. В конце концов, я могу вернуть деньги вашему распутному семейству. Но я не могу простить это предательство. Знаете, что вы сделали? Вы отдали меня в руки этому человеку. Хотя, пожалуй, именно этого вы и хотели.
Теперь ее чистые голубые глаза застыли на нем скорее в испуге, чем в гневе. Она провела тонкой белой рукой по лбу, приведя в беспорядок золотистые кудряшки, что вились на висках.
— Боже мой! Это мне совершенно непонятно. Вы бредите, Леонардо. Все это ложь. Я никогда не говорила ни слова ни мистеру Мелвилу, ни кому-либо еще о деньгах, взятых вами у меня. Клянусь вам в этом! Что до остального… — она скривила губы и пожала плечами. — Этот Мелвил не имеет никакого отношения к моим любовным делам.
— Даже если бы не было других причин, вы рассказали бы ему об этом, доказывая тем свою любовь. Значит, вы лжете мне. Почему он постоянно бывает здесь? Почему он всегда увивается возле вас, когда вы где-нибудь встречаетесь?
— Оставьте это! — воскликнула она в нетерпения. — Придерживайтесь главного. Держитесь того, что действительно важно. Это — дело с деньгами. Я еще раз клянусь, что я никогда даже шепотом не говорила об этом.
— О да! Вы будете вновь и вновь давать клятвы. Клятвопреступление никогда не составляло проблемы для таких женщин, как вы, — и неистово приправляя свое повествование ругательствами, он пересказал ей с определенными сокращениями свою беседу с Мелвилом, состоявшуюся этим утром.
— Теперь, — спросил он в заключение, — вы по-прежнему считаете, что стоит тратить время, чтобы отрицать вашу низость?
Она была слишком напугана, чтобы выразить возмущение его оскорблениями. Бе гладкий белый лоб наморщился. Она оттолкнула его, и скорее под воздействием ее воли, чем руки, он отступил и выпустил ее. Она отошла и вновь села на диван, упершись локтями в колени и положив подбородок на ладони. Он наблюдал за ней с сомнением и ждал.
— Это гораздо серьезнее, чем вы полагаете, Леонардо. Я могу понять ваш гнев. Вы считаете, что это — праведный гнев. Ничего подобного. Но есть тут еще кое-что. Я полагаю, вы ничего не преувеличили в своем рассказе? В чем же ваши трудности? Вот что главное. Осведомленность Мелвила. Его невероятная осведомленность… Как ему стало известно, как он докопался до этого?
— Возможен иной способ, кроме предложенного мною? — спросил Вендрамин с прежней насмешкой в тоне.
— Я прошу вас быть серьезнее; как мне кажется, перед нами возникла настоящая опасность. Я официально заверяю вас, Леонардо, что единственный другой человек, который что-либо знал про меня, — мой кузен Лальмант, от которого шли ассигнования. Мелвил мог узнать об этом только от него.
— От Лальманта! Вы хотите сказать, что французский посол состоит в дружеских отношениях, в столь тесных отношениях, с этим человеком, с этим англичанином? — и почти бездумно добавил: — Если он в действительности англичанин.
Он опустил голову на грудь, уперев подбородок в галстук, и очень медленно, погруженный в раздумья, подошел к ней. Но гость не смотрел на нее. Его глаза замерли на полу. Если его златовласая маленькая ведьма действительно говорила правду, то напрашивался единственный вывод.
— Если то, что вы сказали — правда, Анна, и отношения этого человека с послом Французской Республики столь тесные, как мы думаем, то напрашивается тот единственный вывод, что он — презренный шпион.
Это было не просто его подозрение, каковым он его считал и которое было причиной испуга на его лице. Факт состоял в том, что такое подозрение было именно единственным, и сама она отлично это поняла, А, поняв это, в соответствии с характером службы, в которой она была задействована, ей оставалось сожалеть, что она так опрометчиво дала ключ к этой догадке.
— О, это совершенно невозможно! — воскликнула она. Он зловеще улыбнулся.
— В любом случае, это — дело расследования. Ныне у государственных инквизиторов есть быстрый в тихий способ обращения со шпионами в Венеции. И он имел безрассудство пугать меня инквизиторами!
Она вскочила.
— Вам не следует объявлять об этом на основании пустякового предположения. Не рискуйте, Леонардо.
— Ах, это тревожит вас, да?
— Конечно, тревожит. Из-за вас. Если вы ошибетесь, вы погубите себя, не причинив вреда ему. Не понимаете? Что вы скажете в его обвинение? В любом случае, что бы с ним ни случилось, сведения относительно этих чеков от Виванти попадут к государственным инквизиторам. Вы сами мне об этом говорили. И, если бы он в самом деле был шпионом, неужели это была бы единственная принятая им предосторожность?
Его возрастающее ликование было охлаждено. Он обхватил подбородок рукой.
— Боже! Как этот проклятый негодяй стреножил меня!
Она подошла к нему, совсем впавшему в уныние, и коснулась его рукой.
— Предоставьте действовать мне, — убеждала она его. — Давайте я расспрошу Лальманта и посмотрим, что я смогу узнать. Возможно еще какое-нибудь объяснение, совершенно отличное от того, что вы предполагаете и что может оказаться неверным. Предоставьте это мне, Леонардо.
Он мрачно взглянул на нее, положил здоровую левую руку ей на плечо и привлек ее к себе.
— Полагаю, что вы, мой прекрасный маленький белый чертенок, не обманете меня? Не ваш ли обман сбивает мое чутье, скрывает ваши собственные запутанные следы?
Она высвободилась от его руки.
— Вы — грубое животное. Порой я удивляюсь, почему я все еще терплю вас здесь. Бог свидетель, что я никогда не играла в дураков.
Этот тон заставил его повиноваться. Он унижался в извинениях за свою грубость, ссылаясь на проклятую ревность, которая изводит его, и страстно доказывая ей, что ревность — первенец любви.
Эту сцену они часто разыгрывали раньше и обычно она под занавес приводила к поцелуям. Но в этот вечер она оставалась холодна и надменна, Даже ради своих намерений ей было нелегко принять ласки от мужчины, который нанес ей смертельное оскорбление:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86